Правек и другие времена - Токарчук Ольга. Страница 1

Ольга Токарчук

Правек и другие времена

Olga Tokarczuk

PRAWIEK I INNE CZASY

Copyright © Olga Tokarczuk 1998, 2002

© Изотова Татьяна, перевод на русский язык, 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Время Правека

Правек – это место, которое лежит в центре вселенной.

Если быстрым шагом пройти Правек с севера на юг, это займет один час. И так же с востока на запад. А если бы кто-то захотел обойти Правек кругом, неторопливым шагом, внимательно все разглядывая и размышляя, – это заняло бы у него целый день. С утра и до вечера.

На севере границей Правека является дорога из Ташува до Келец, оживленная и опасная, так как рождает тоску странствий. За этой границей присматривает архангел Рафал.

На юге граница обозначена городком Ешкотли, с костелом, богадельней и низенькими домиками вокруг вечно грязной рыночной площади. Городок этот представляет угрозу тем, что рождает стремление обладать и быть обладаемым. Со стороны городка Правек стережет архангел Габриэль.

С юга на север, от Ешкотлей до Келецкой дороги, ведет Большак, и Правек лежит по обе его стороны.

Западная граница Правека – это сырые заливные луга, кусочек леса и дворец. При дворце есть конезавод, где один конь стоит столько же, сколько целый Правек. Кони принадлежат Помещику, а луга – Ксендзу Настоятелю. Опасность западной границы – гордыня. Здесь границу стережет архангел Михал.

На востоке границей Правека является река Белянка, отделяющая его земли от земель Ташува. Потом Белянка сворачивает к мельнице, а граница бежит дальше сама, лугами, меж зарослей ольшаника. Опасностью с этой стороны является глупость, которая рождается из желания мудрствовать. Эту границу стережет архангел Уриэль.

В центре Правека Бог насыпал холм, куда каждую весну слетаются тучи майских жуков. Поэтому люди назвали его Жучиной Горкой. Ибо дело Бога – творить, а дело людей – называть.

С северо-запада на юг течет река Черная, которая у мельницы соединяется с Белянкой. Черная глубока и темна. Она несет свои воды через лес, и тот отражает в ней свое заросшее лицо. По Черной скользят парусники сухих листьев, а в ее пучинах борются за жизнь неосторожные насекомые. Черная теребит деревья за корни, подмывает лес. Временами на ее темной поверхности возникают водовороты, потому что река может быть гневной и необузданной. Каждый год поздней весной она разливается на луга Ксендза и там загорает на солнышке. Позволяет лягушкам размножаться целыми тысячами. Ксендз воюет с ней все лето, и каждый год под конец июля она милостиво разрешает вернуть себя в свое русло.

Белянка мелка и шустра. Она широко растекается по песку, и ей совсем нечего прятать. Она прозрачна и своим чистым песчаным дном отражает солнце. Она похожа на большую блестящую ящерицу, проскальзывает между тополями и делает озорные повороты. Трудно предугадать ее проказы. В какой-то год она может сделать остров из зарослей ольхи, а потом на целые десятилетия отодвинется далеко от деревьев. Белянка течет перелесками, лугами и пастбищами. Сверкает песчано и золотисто.

У мельницы реки соединяются. Сначала плывут рядом, нерешительные, смущенные вожделенной близостью, а потом впадают друг в друга и друг в друге теряются. Река, вытекающая из этого тигля у мельницы, это уже и не Белянка, и не Черная. Она могуча и без труда приводит в движение мельничное колесо, которое мелет зерно для хлеба.

Правек лежит по берегам обеих этих рек и той третьей, родившейся из их обоюдного вожделения. Эта новая река, которая возникла от объединения Черной и Белянки, называется Река и течет себе от мельницы спокойная и сбывшаяся.

Время Геновефы

Летом четырнадцатого года за Михалом приехали два конных царских офицера в светлых мундирах. Михал видел, как они приближаются со стороны Ешкотлей. Знойный воздух доносил их смех. Михал стоял на пороге дома в своем кафтане, белом от муки, и ждал, хотя ему было уже ясно, чего им надо.

– Вы кто? – спросили они по-русски.

– Меня зовут Михаил Юзефович Небесский, – ответил Михал, в точности так, как следовало отвечать.

– Ну, значит, у нас для вас сюрприз.

Он взял повестку и отнес жене. Она целый день плакала и готовила Михала на войну. И от плача была такой слабой и тяжелой, что не смогла переступить порога дома, чтобы проводить мужа взглядом до моста.

Когда опали цветы картофеля и на их месте завязались маленькие зеленые плоды, Геновефа обнаружила, что беременна. Она отсчитала на пальцах месяцы и досчиталась до первых сенокосов в конце мая. Это, должно быть, произошло именно тогда. Теперь она убивалась, что не успела сказать Михалу. Может, растущий день ото дня живот был каким-то знаком, что Михал вернется, что должен вернуться. Геновефа сама управлялась с мельницей так же, как это делал Михал. Следила за работниками и выписывала квитанции крестьянам, привозящим зерно. Прислушивалась к шуму воды, вращающей жернова, и к грохоту машин. Мука оседала на ее волосах и ресницах, так что когда она стояла вечером у зеркала, то видела в нем старую женщину. Старая женщина потом раздевалась и перед зеркалом изучала живот. Ложилась в постель и, несмотря на подушки и шерстяные носки, не могла согреться. А поскольку в сон, как и в воду, входят всегда маленькими шажками, она долго не могла уснуть. Так что у нее было много времени на молитвы. Сначала «Отче наш», потом молитва Деве Марии, а на самый конец, на сон грядущий, Геновефа оставляла любимую молитву ангелу-хранителю. Она просила его позаботиться о Михале, ведь на войне, быть может, требуется больше, чем только один ангел-хранитель. Потом молитвы переходили в образы войны, которые были просты и убоги, потому что Геновефа не знала иного мира, кроме Правека, и иных войн, кроме субботних потасовок на рынке, когда пьяные мужики выходили от Шлома. Они хватали друг друга за полы кафтанов, валились на землю и катались в черной жиже, перепачканные, грязные и жалкие. И Геновефа представляла себе войну как такое же побоище, прямо посреди грязи, луж и мусора, как драку, в которой все решается сразу, одним махом. Поэтому она удивлялась, что война тянется так долго.

Иногда, отправляясь делать закупки в город, она прислушивалась к разговорам людей.

– Царь сильнее Немца, – говорили.

Или:

– Война закончится на Рождество.

Но она не закончилась ни на это Рождество, ни на одно из четырех последующих.

Перед самыми праздниками Геновефа выбралась на закупки в Ешкотли. Проходя по мосту, она увидела идущую вдоль реки девушку. Бедно одетую и босую. Ее голые ступни смело погружались в снег, оставляя глубокие маленькие следы. Геновефа вздрогнула и остановилась. Посмотрела сверху на девушку и отыскала для нее в сумке копеечку. Девушка подняла взгляд, и глаза их встретились. Монета упала в снег. Девушка улыбнулась, но в улыбке этой не было ни благодарности, ни симпатии. Показались большие белые зубы, блеснули зеленые глаза.

– Это тебе, – сказала Геновефа.

Девушка присела на корточки и пальцем осторожно выковыряла из снега монету, потом повернулась и молча пошла дальше.

Ешкотли выглядели так, словно их лишили красок. Все было черно-бело-серым. На рыночной площади кучками стояли мужчины. Они рассуждали о войне. Города разрушены, а имущество горожан валяется на улицах. Люди бегут от пуль. Брат ищет брата. Неизвестно, кто хуже – Русский или Немец. Немцы травят газом, от которого лопаются глаза. Перед новью будет голод. Война – это лишь первая из бед, за ней последуют другие.

Геновефа обошла кучу конского навоза, который плавил снег перед магазином Шенберта. На фанерке, прибитой к двери, было написано: