Проходящие сквозь - Аливердиев Андрей. Страница 1

Андрей Аливердиев

Проходящие сквозь

«Машина времени»

Началось все как-то просто и обыденно. Оттарабанив свои занятия в университете, я как обычно заглянул на аллейку к книжникам, узнать, нет ли чего-нибудь новенького. Как почти у всякого мыслящего человека иногда у меня возникали приступы поиска смысла жизни. И как раз тогда был такой приступ. А аллейка являлась, пожалуй, единственным местом, где можно было найти собеседников практически по всем вопросам. Эти книжники — весьма занятный народ. Да и покупатели иногда попадаются те еще. И порой на аллейке возникали диспуты, достойные Государственной Думы, или, скорее, Колизея. Конечно, я прекрасно знал о существовании множества групп, занимающихся по различным методикам, но войти в группу — всегда означило бы потерю свободы. Аллейка же для покупателей была местом, где все свободны и все мысли дозволены, как в Лондонском Гайд-парке.

— Фидель, привет, давненько тебя не было видно.

— Да все работа, работа. Есть что нового?

— Да вот Камаз никак не придет. Вот, кстати — интересуются тем же.

Широким жестом Гена представил мне стоящую рядом с ним пару девушек.

— Интересовались, нет ли у нас «Некрономикона». У тебя там не завалялся?

— Да, конечно, два. И еще один — на крыше. Самый некрономиконистый «Некрономикон» в мире.

Моя шутка возымела действие, и я был очень рад этому.

Девушки были весьма симпатичными. Я бы сказал красивыми. Особенно брюнетка, что была чуть ниже. Бледная кожа приятно контрастировала с черными волосами, а лицо, несмотря на слегка изогнутый нос, казалось лицом богини. Или, более правильно, Женщины с большой буквы. Лицу соответствовали и формы ее тела, умело подчеркнутые отлично сидевшим брючным костюмом.

И хотя я не мог видеть ее скрытых под темными очками глаз, я всем своим нутром чувствовал их притягательную силу.

Вторая девушка была чуть выше и крупнее. Объективно, и красивее. Если бы меня попросили охарактеризовать ее одним словом, я бы сказал — стерва. И не ошибся бы. Будь она одна, я даже не подумал бы о продолжении разговора.

Зачем терять время за совершенно беспонтовым делом. «Чтоб любить эти ножки, нужен белый „Кадиллак"“, или, по меньшей мере, длинный лживый язык. При отсутствии того и другого нечего и соваться. Нет, на худой конец, роль „Кадиллака“ мог бы сыграть, скажем, „Москвич“, но мне от этого было не легче, вследствие отсутствия наличия у меня и оного. И вообще, я отвлекся. А между тем брюнетка заинтересовала меня изрядно.

И, не хочу показаться нескромным, это было почти взаимно.

Мы познакомились. Брюнетку звали Юля, а шатенку — Лера. Наша беседа полилась в столь интересном русле, что продлилась значительно дольше, чем я мог бы рассчитывать. Девушки оказались весьма продвинутыми. Особенно брюнетка, которая была явным лидером. Кроме того, они выглядели настоящими заговорщиками, и в воздухе замаячили отголоски ночных шабашей и животрепещущих тайн. Так что мне не захотелось проходить мимо.

Как-то, само собой мы пришли к Юле в гости. Квартира была та еще. Во-первых, сразу было видно, что ее отец — археолог, а во-вторых, как-то явственно читалось отсутствие наличия сегодняшнего дня родителей.

— Родители погибли в катастрофе, — сказала она словно угадав мои мысли. Она не уточнила, о какой именно катастрофе шла речь, и я тоже не стал этого делать, ибо разговор пошел в другом русле. Однако отпечаток таинственности, связанной с ее родителями остался надолго.

Как это обычно бывает, мне показали старые фотографии и виньетки. И тут я отметил странные года окончания школы и института. Оказалось, что Юля была значительно старше, чем это виделось на первый взгляд. А именно, ей сейчас должно было быть тридцать два, хотя внешне трудно было дать больше двадцати пяти. Кроме того, под ее фотографией на школьной виньетке красовалась надпись Х. Гонсалес.

— Мой дед по отцу был мексиканский коммунист, бывший сапатист, эмигрировавший в СССР. Мама — русская.

— У меня тоже мама — русская, отец — юрист, — сострил я.

— Юрист — это национальность? — она сделала вид, что не поняла всем известной шутки.

— Нет, юрист — это состояние души, — ответил я, и, отводя разговор в другое русло, продолжил, — Всегда уважал Эмилиано Сапату.

— Ты так хорошо знаешь мексиканскую историю?

— Не так. Но таких героев, как Сапата, Тупак-Амару не знать грех.

— Хосе Габриэль Кондорканки или Тупак-Амару был перуанец.

Мы отлично продемонстрировали друг другу знание латиноамериканской истории. Два сноба-всезнайки. Тем лучше.

Юля мне нравилась, а любая общность здесь плюс.

— Конечно, а Че Гивара — кубинец. Но все они воевали за Свободу. Но не будем об этом. А кстати, Хэ — это Хулия?

— Ага, мои родители были злые люди, и назвали в честь прабабки. Я предпочитаю русскую фонему. И не надо спрашивать, почему.

Чего было спрашивать, и так все было ясно. Только очень злой человек мог назвать так в России свою дочь.

Интересно, я так и не назвал тогда свою национальность, но по имени это не трудно было догадаться.

Потом мы еще посидели, попили чай.

Втроем.

Возвращался домой я в приподнятом настроении. Это был новый поворот в моей жизни, которая, как я не пытался, до сих пор представляла собой череду серых и очень серых полос.

Посвящение.

На следующий день я вновь намылился в гости к Юле. Вообще-то я не большой любитель шастать по гостям, но на сей раз у меня была клгвая отмазка: как-то невзначай Юля сказала, что я — всегда желанный гость. А этим было просто грех не воспользоваться. Тем более, что… Но, ладно, не будем пока об этом.

Момент был выбран, прямо скажу, не очень. Юля возилась на кухне и не могла прерваться. Я предложил, было, ей помощь, от которой она поспешила отказаться, погнала меня в комнату, сказав, что сейчас освободиться, и, предложив посмотреть что-нибудь в ее библиотеке. А библиотека, скажу я вам, была потрясающая. Особенно касательно подборки книг по демонологии и оккультизму. Половина из этих книг была написана на английском и латыни. А несколько — вообще на непонятных языках. Вспоминалось, что ее отец был археологом.

И тут на журнальном столике я увидел книгу, которую Юля, вероятно, читала до моего прихода, а точнее до того как начала свою затею с пирожками. Я взял ее в руки и начал пролистывать. Я не был столь уж суеверным, но когда книга оказалась у меня в руках, по всему телу пробежала передергивающая холодная волна.

Книга состояла из двух частей. Первая представляла собой бессвязный дневник, вторая — собственно рукопись, название которой было вынесено на обложку. Причем слово рукопись я употребил не случайно. И, как оказалось впоследствии, не я один. Это действительно был ротапринт рукописного текста с чередующимися графическими иллюстрациями. Иллюстрациями, не поддающимися описанию.

Однако, чтобы не быть голословным, я все же попробую это сделать.

Вам когда-нибудь приходилось что-то рисовать?( Вопрос, конечно, адресован не к профессиональным художникам.) Наверно приходилось. Хотя бы сидя на какой-нибудь нудной лекции. И может быть, вы тоже обратили внимание, что пока рисунок находится в процессе рисования, он кажется как бы живым. Но стоит на минуту отвлечься, и эта живость куда-то исчезает, и рисунок выглядит таким, каков он есть — с совершенно непохожими на задумку чертами и пропорциями, правильными, только под косым углом зрения.