Не верь никому - Френч Джиллиан. Страница 1

Annotation

Страшная трагедия всколыхнула жизнь тихого курортного городка: во время пожара, загадочным образом начавшегося в доме миллионеров Гаррисонов, погибли четверо из пяти членов семьи. Ходят слухи, что во всем виноват Уин Хаскинс, сторож имения; и хотя полиция прямо не предъявляет никому обвинения, люди шепчутся у него за спиной, и опозоренный Хаскинс не может найти работу.

Его дочь Перл, желая восстановить доброе имя отца, затевает свое собственное расследование. Девушка даже не представляет, насколько ужасной окажется правда…

Джиллиан Френч

notes

Джиллиан Френч

Не верь никому

Посвящается Джереми

Когда Гаррисоны последний раз посещали загородный клуб Тенни-Харбор, окна были припорошены снегом. Прогноз погоды обещал обильные осадки до самого утра, и западная лужайка уже покрылась пушистым белым одеялом. Мать-природа не смела разочаровывать Гаррисонов, намеревавшихся красиво встретить Рождество.

Перл Хаскинс ждала их с особенным интересом. Она была миниатюрной, худенькой брюнеткой с короткой стрижкой и странным выражением глаз, которые при ближайшем рассмотрении оказывались разными — один карий, другой голубой. Перл поздоровалась и вручила Гаррисонам винную карту, они же смотрели сквозь нее, не замечая официантку и не имея представления, что ее отец работал у них уже почти три года, а в данную минуту устроился около обогревателя в сторожке их дома и смотрел на планшете баскетбольный матч. Дэвид Гаррисон заказал скотч и минеральную воду, его жена Слоан — белое вино. Джозеф, десятилетний младший сын, покосился на меню и заявил:

— Я буду пиво, — чем заслужил смех сестры, Кэссиди, и укоризненное «Я тебе покажу пиво» от матери.

Отсутствие Тристана Гаррисона, без сомнения, заметила не только Перл, но и все остальные в зале. Уже неделю в клубе ходили слухи: Гаррисоны приехали на зимние праздники в Тенни-Харбор, впервые. Теперь любопытные недосчитались одного из их замечательных детей.

Когда Перл вернулась с напитками и корзинкой хлеба, Лу Пуласки, который иногда играл с Дэвидом в гольф, подошел и хлопнул главу семьи по плечу:

— Решили провести выходные в здешних снегах? Чертовски рад тебя видеть. А где ваш старший?

Дэвид встряхнул салфетку и поиграл скулами.

— Остался дома.

— В Гринвиче?

Молчание.

— Нет.

Перл бросила быстрый взгляд на Слоан. Та не поднимала глаз. Дети тоже. Лу неловко похихикал и сменил тему, а Перл приняла заказ и с радостью удалилась.

Одна из дверей на кухню была чем-то подперта, и над проемом висел сверкающий хвойный шар, под которым полагается целоваться. Несколько помощников официантов стояли поблизости, ухмыляясь и ожидая, когда пройдет какая-нибудь девушка.

Перл резко развернулась и врезалась в Риза, который удержал ее от падения. Глаза у него слегка покраснели после рождественской вечеринки, которую он обслуживал до начала смены.

— Смотри, куда идешь, Хаскинс, — сказал он.

— Сам смотри. — Она наблюдала за ним весь вечер — кто-то должен был это делать, — пока он точил лясы, балагурил, разливал пино-нуар на скатерти, складывал для детей гусей из бумажных салфеток и заигрывал с дамами, которые годились ему в бабушки. Пусть даже подшофе, он обошел ее в чаевых — как всегда.

Позади них Индиго Коннер произнесла нараспев:

— Давайте, ребята, — и похлопала по шару, отчего тот закачался.

Все начали скандировать:

— По-це-луй! По-це-луй!

Перл выставила вперед свой поднос, как щит.

— За такое я могу и убить ненароком.

Риз улыбнулся, пожал плечами и отступил. Когда девушка повернулась, он взял в руки ее лицо и приложился к ее губам.

Перл закрыла глаза и склонилась к нему, чувствуя в его дыхании запах ромового гоголя-моголя. Кончики его пальцев скользнули к ее вискам и погрузились в волосы. Народ одобрительно свистел и улюлюкал. Когда Риз наконец отпустил Перл, девушка пошатнулась, словно только поцелуй и держал ее на ногах.

Риз, не оглядываясь, вошел в кухню; помощники официантов стали хлопать парня по спине и ерошить ему волосы. Перл вытерла рот, оправила клубную блузку и галстук и ощутила слабость и дрожь в коленях. Подняв взгляд, увидела, что за ней наблюдает Индиго.

Проходя мимо, та чуть улыбнулась и дотронулась до руки Перл:

— Все, как ты мечтала, бедняжка?

Перл покраснела как рак и уставилась на коллегу. Она так ясно видела, что сделает дальше: схватит Индиго за густой кудрявый хвост, подтащит к столику, и от ударов ее кулаков зазвенит фарфор-хрусталь.

А на самом деле с пылающими щеками и со слезами в глазах она направилась к выходу во двор. Не хватало еще, чтобы Индиго видела, как она плачет.

Оказавшись на улице в темноте, Перл шарахнула кулаком по стене и сползла на землю, подставляя лицо пронзительному ветру. Всего лишь минутная слабость. Потом девушка встала и, гордо вскинув подбородок, вернулась к своим обязанностям, пока маленькая нацистка Меривезер — ей бы служить в концлагере надзирательницей — не высунулась во двор узнать, кто отлынивает от работы.

Через пятнадцать минут, умывшись и причесав вихор, Перл принесла Гаррисонам заказ. Ей показалось, что Кэссиди изучает ее разноцветные глаза. В этом не было ничего необычного — так все делали, — но Перл опасалась, что выглядит заплаканной. Со стороны кухни послышалось ликование: помощники официантов поймали новую жертву.

— Что-нибудь еще?

— Нет, — отрывисто ответил Дэвид. Не глядя на девушку, он впился в жареного утенка.

Перл слегка склонила голову и отошла, старательно обходя Индиго и Риза на случай, если на нее снова накатит желание отомстить обидчице.

Гаррисоны ужинали. На сцене Стив Миллс, по выходным выступавший под аккомпанемент маленького рояля с традиционным коктейльным репертуаром, начал играть старый рождественский блюз «Merry Christmas, Baby». Как только Гаррисоны опустошили вазочки с крем-брюле, он сказал в микрофон:

— Приятно видеть, что наши перелетные птицы Гаррисоны присоединились к нам за два дня до Рождества. — Он пробежался пальцами по клавишам. — Давайте попробуем упросить Кэссиди подняться сюда и исполнить что-нибудь соответствующее сезону.

Присутствующие дружно издали удивленный вздох и обернулись к Гаррисонам. Просить семнадцатилетнюю одаренную пианистку Кэссиди «исполнить что-нибудь» было все равно что пригласить Леонардо да Винчи принять участие в шарадах с рисунками. Раздались редкие аплодисменты.

Слоан что-то прошептала Кэссиди. Со своего места у наряженной ели Перл показалось, что мать под столом стиснула колено дочери. Кэссиди спокойно отодвинула стул и поднялась по ступенькам на сцену. Все с облегчением захлопали.

Прямая и тонкая Кэссиди движением головы откинула назад волосы и поставила пальцы на клавиши. Она словно была высечена из слоновой кости — невозмутимая и безупречная в свете потолочной лампы, длинные белесые волосы струились по спине на фоне темно-синего платья. Перл, которой только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать, никогда не доводилось встречаться с такими уверенными в себе ровесниками.

Из-под пальцев пианистки полились звуки «Gloria in excelsis Deo».^[1] Она пела по-латыни чистым, хрустальным голосом; слов Перл не понимала, но музыка ее тронула. Глаза у нее снова увлажнились, на этот раз от приятных переживаний, и она стояла возле елки с мерцающими фонариками и немецкими шарами, внимая, как потом оказалось, лебединой песне Кэссиди Гаррисон.