Дракон с королевским клеймом (СИ) - Штерн Оливия. Страница 1

Оливия Штерн

Дракон с королевским клеймом

ПРОЛОГ

Гадалка была старая, до черноты загорелая и сморщенная, словно ножка сушеного гриба. Из-под алой бархатной шапочки, расшитой разноцветными бусинами, по плечам, накрытым таким же алым бархатом, струились тонкие седые косицы, много.

Итан хорошо помнил, как гадалка долго мяла в руках его пухлую детскую ладошку, подслеповато щурясь, выдыхая изо рта резко пахнущий дым — она курила трубку. Потом она сказала: ты будешь мужем королевы, но корону наденешь только после того, как перейдешь топь. Проклятая старуха. Порой Итану казалось, что отец совершил чудовищную ошибку, пропустив во дворец старую каргу. Ее надо было казнить перед воротами. Или лишить языка, наконец, потому что… Первая часть предсказания сбылась.

Но лучше бы он умер тогда, когда на голову накинули душный мешок и поволокли, время от времени награждая тычками и пинками. Это случилось на следующий день после того, как Итану исполнилось пять лет. Сейчас ему было, наверное, лет тридцать — он даже не был уверен, так ли это, потому что время сливалось в бесконечный сон, тягучий, словно слеза еловой смолы. В прореженной страхом и болью памяти только и удержалось: когда-то он жил в светлом дворце, с матерью и отцом, и когда-то во дворец пришла гадалка, черная и сморщенная. Ты будешь мужем королевы, мальчик. И он им стал. И творил совершенно жуткие, кровавые вещи, когда королева приказывала.

Она оказалась чрезвычайно одаренной женщиной. Наверное, самым лучшим алхимиком не только этого королевства, но и соседних. На ее шее, на толстой цепочке, висела серебряная куколка, заговоренная на подчинение. Итан и чувствовал себя куколкой, особенно тогда, когда был вынужден повиноваться молчаливым приказам своей жены. Но иногда он все-таки мечтал о том, что когда-нибудь серебряная куколка поломается, или расплавится — и тогда он станет свободным от воли королевы. Недолгой была бы та свобода, потому что — а это Итан тоже знал — если исчезнет куколка, то ему тоже долго не протянуть.

***

Королева Лессия была старше, возможно, лет на двадцать пять, а может, и больше — этого он тоже не знал. И, пожалуй, никто не знал, сколько ей лет: алхимия делала то, что не сделает ни один лекарь. Королева всю жизнь занималась алхимией и могла позволить себе периодически молодеть, по-настоящему. Не только убирать морщинки в углах глаз и губ, не только подтягивать второй подбородок и подчеркивать скулы. Алхимия в руках королевы делала ее тело молодым и упругим, а кожу — идеально-гладкой, лишенной пятен и отвратительных коричневых бородавок. Они, правда, нахально возвращались каждый раз, но Лессия терпеливо изводила их снова. Королева привыкла быть молодой и красивой, только взгляд зеленоватых глаз, усталый, потухший, намекал на то, что в этой идеальной оболочке прячется подступающая старость.

Итан посмотрел на нее: в нежном свете утра Лессия походила на ломаную трещину в пространстве. Кровавую трещину. Темно-красный цвет катастрофически ее портил, придавая лицу неприятный восковой оттенок, но Лессия любила именно его. Не зеленый, не синий, не черный — а всегда только цвет крови.

Итан встретился с ней взглядом. Лессия погладила куколку и многозначительно улыбнулась.

«Да чтоб ты сдохла».

Дуэль взглядов продолжалась, и Итан понимал, что очень скоро сдастся, но не потому, что боялся последствий, а потому, что у Лессии была власть. Практически безграничная над ним власть, заключенная в серебряной подвеске.

И тут она отвлеклась: поднесли письмо. Лессия небрежно взяла конверт, сломала печать и несколько мгновений молча читала, одновременно пережевывая кусок лососины.

Итан с противоположной стороны стола молча наблюдал за ней, перебирая, словно четки, все то, что ненавидел: эти длинные белые волосы, уложенные волнами вокруг головы, это белое лицо сердечком, вздернутую в удивлении коричневую бровь, пухлые, порочные губы, ямку меж ключиц, тонкие ухоженные руки, затянутые в кружевные рукава отвратительного бордового цвета…

Не было в ней ничего, чего бы он не ненавидел — равно как и не было ничего, что не покрывал бы поцелуями каждую ночь. Примерный муж и любящий король. Ρаб серебряной куколки, что так вольготно разместилась в соблазнительной ложбинке меж упругих грудей королевы.

Дочитав, Лессия смяла донесение, стискивая его так, как недавно стискивала ещё пульсирующее сердце, вырванное Итаном из груди одного из заговорщиков.

— Бездна! — сорвалась на вульгарный визг, продолжая в ярости комкать бумажный лист. И, уже на прислугу, — все вон! Во-о-он!

Завопила, как базарная торговка, у которой воришки увели копченый окорок.

Итан не пошевелился. Демонстративно поправил кружевные манжеты, отложил вилку — это он мог сделать. Серебряная куколка начинала работать тогда, когда требовалось делать нечто такое, отчего его потом рвало нещадно. Позже… Он успевал добежать до своих покоев, запереться в них, кое-как добраться до уборной. Чувствуя, как в болезненных спазмах сжимается желудок, ощущая на языке вкус желчи, Итан представлял себе, как душит свою королеву. И тихо подвывал от бессильной ярости, потому что куколка — ещё и идеальная защита. Он никогда не причинит вреда носителю куколки. Никогда. И будет и дальше следовать приказам, чувствуя себя как муха, застрявшая у меду. Все вокруг вязко, медленно, и нет сил разорвать путы магии.

Лессия вскочила из-за стола, заметалась по светлой гостиной. Итан молча смотрел на нее и думал… Ах, как чудесно было бы намотать на кулак эти длинные белые волосы и резко дернуть вверх — и немножко вбок, чтобы хрустнули позвонки. Впрочем, слишком легкая и слишком быстрая смерть. Лессия явно заслуживала большего.

— Нет, ты только представь! — воскликнула она, всплескивая руками, — от границ Аривьена выдвинулся воздушный полк! Да он просто самонадеянный идиот!

«Если он — самонадеянный идиот, тогда почему ты так бесишься?» — подумал Итан и промолчал.

— Дирижабли, ха! — Лессия взмахнула рукой, как будто была дирижером, и именно сейчас должны были прозвучать первые звуки симфонии — ее личной симфонии.

— Что уставился? — следующая реплика, уже адресованная Итану.

«А что я должен говорить? То, что буду только рад, если твою голову насадят на пику?»

Не то, чтобы Лессия умела читать мысли, однако же, что-то такое было в глазах Итана, что заставило ее стиснуть челюсти и подойти ближе. Тонкие белые пальцы легли на серебряную куколку.

— Если моей голове красоваться на дворцовой стене, то твоей уж точно, — шипящим шепотом заверила она, — никто не забудет, мой драгоценный, как ты отломал голову тому придурку.

Итан прищурился и замер под пристальным взглядом королевы. В груди стремительно нарастало напряжение, мысли заметались под стенками черепа. Что ты задумала, тварь?

— Отломал, — дразнясь, прошипела змея, — выдрал вместе с частью позвоночника. Если меня не станет, тебе такое не простят, мой дорогой.

И расхохоталась, брызжа слюной. Итан невозмутимо взял салфетку, но ее тут же вырвала из рук королева, смяла и швырнула на пол.

— Что расселся? Поднимайся! И не строй из себя дурачка! — теперь она снова перешла на крик, и от этого стало как будто легче. Уж по крайней мере, привычнее.

Итан медленно поднялся, уже чувствуя, как его опутывают липкие нити чужой воли. Все тяжелее и тяжелее шевелиться, двигать руками. Он спеленут и снова беспомощен, также, как и тогда, когда она приказала отламывать голову.

Лессия остановилась в шаге, и Итан снова представил, как мог бы намотать на кулак ее роскошные белые волосы, и дернуть посильнее, так, чтоб сразу… А она смотрела на него пристально, с прищуром, и в зеленоватых глазах полыхало злое холодное пламя.

— Раздевайся, — с усмешкой сказала королева, — у нас много интересных дел.

Итан невольно вздохнул, когда его руки сами по себе потянулись к пуговицам роскошного камзола. Он ничего не мог поделать, и оставалось только наблюдать, как Лессия поглаживает серебряную куколку на черном шнуре, поглаживает так, как будто ей это доставляло удовольствие. Перед глазами, как по команде, возникло ее обнаженное тело, точеное, в мелких капельках пота, почти идеальное и такое ненавистное. Она каждый раз поглаживала эту куколку после того, как…