Больничные истории (СИ) - Головнин Вячеслав Владимирович. Страница 1

Вячеслав Головнин

Больничные истории.

История первая. Причем здесь ваши почки?

В декабре 2013 года я угодил в больницу с гипертоническим кризом. Положили меня в палату 2-й городской больницы в соответствующее отделение. Здесь нужно сказать, что я в больнице до этого случая не лежал и больничной жизни совсем не знал. А потому мне было все интересно, что тут за порядки и как вообще лечение проходит.

Сразу скажу, что своего лечащего врача видел два раза. Первый раз она зашла в палату, села за стол и вызвала меня к себе, громко произнеся мою фамилию. Я встал к кровати и подошел к столу. Меня пригласили сесть за стул и попросили заполнить анкету. Точнее, бумагу заполняла врач, а от меня требовалось ответить на ряд вопросов. Когда я затруднялся ответить на какой-либо вопрос, врач его повторяла тоном выше. Если я продолжал тупить и не знал, как правильно ответить, она переходила буквально на крик.

Вообще-то я не привык, чтобы на меня повышали голос, но я сдержался и не нагрубил в ответ, и даже от замечаний в ее адрес воздержался, помня, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Пережил, хотя расценил такое поведение врача как неприкрытое хамство.

Врач закрывала свое лицо марлевой повязкой, но было видно, что она молодая женщина не старше 30 – 35 лет. Маленького роста, худенькая, короткие волосы убраны под медицинскую белую шапочку. Может именно этот факт, что никто не видит ее лица и позволял ей кричать на своих пациентов, годящихся по возрасту ей в отцы.

В тот раз мне измерили давление, врач что-то записала в бумажку и ушла. Я был в расстроенных чувствах и даже не поинтересовался результатами измерений. В конце концов, через несколько дней я про себя простил ей ее хамство. Думал, ну, мало ли что могло случилось в ее жизни, что вывело ее из равновесия и она просто сорвалась, не сдержалась.

Второй раз я увидел ее перед своей выпиской тут же, в своей палате. Она измерила мне давление и посчитала пульс, результаты записала в бумажку, сказав при этом, что в моем возрасте это хорошие результаты и что завтра, после завтрака она меня выписывает. После меня она вызвала одного из моих соседей по палате. Это был здоровенный татарин лет пятидесяти, высокий, широкоплечий, с хорошей подтянутой спортивной фигурой.

Палата была рассчитана на 7 человек, но вместе со мной в палате лежало пятеро. Я пробрался на свою кровать и хорошо видел всю сцену, которая вскоре произошла. Врач, закончив его осмотр, объявила ему, что она его тоже выписывает. Они одновременно встали из-за стола, и врач пошла на выход, а ее больной шел за ней. Когда она дошла до дверей палаты и уже взялась за ручку, он ее спросил:

- А скажите пожалуйста, что вы можете сказать о моих почках? Мне кажется, что они у меня не вполне здоровы.

Врач, стоявшая к нему вполоборота и одной рукой державшаяся за дверную ручку, резко развернулась, так что оказалась около него практически вплотную. Она задрала голову, чтобы видеть его лицо и совершенно неожиданно для всех обитателей палаты, заорала:

- Причем здесь ваши почки? Вас положили к нам с диагнозом …

Дальше последовали медицинские термины, и я ничего не понял, кроме одного. Нашего здоровяка положили в больницу не из-за почек. А то, из-за чего его положили, сейчас в норме. А в каком состоянии находятся его почки ее совершенно не интересует. Все это она прокричала своему пациенту прямо в лицо, добавив в конце:

- Поэтому, я вас ни одного дня больше здесь держать не могу. Вы и так вылежали свою норму – десять дней. Завтра с утра выписка. Всего хорошего.

С этими словами она вышла, хлопнув дверью. Этот большой крупный мужчина стоял как оплеванный, втянув голову в плечи и сгорбившись, словно он хотел стать как можно незаметнее. С его лица не сходило виноватое выражение, и он говорил вполголоса, обращаясь ко всем нам одновременно и никому в отдельности:

- Я просто спросил, я ничего не хотел, я просто хотел узнать. Черт меня за язык дернул.

Его сосед по койке, очевидно, более опытный, сказал ему:

- Да брось ты расстраиваться, Рустам. У них конвейер. Тебя положили с конкретным диагнозом. Привели соответствующий орган в порядок и все. Они полагают, что свою работу сделали. А что по соседству творится, их не волнует. Придешь домой, сходишь к участковому врачу и пожалуйся ей на почки. В следующий раз может быть сюда же попадешь с почками, будут тебе лечить почки. Вот так. Не больше одного органа за один раз. Помнишь, как раньше в СССР, в какой-нибудь очереди за очередным дефицитом: «Не больше одного килограмма в одни руки». Правда, в отличие от сегодняшнего времени, тогда лечили человека, а не только его органы. Поэтому и в больнице лежали по месяцу и больше.

А я, вспомнив, как совсем недавно сидел на первом этаже с направлением на кардиограмму перед дверью кардиолога и как она орала на всю очередь, что она никого больше сегодня принимать не будет и что она готова лично наплевать на наши направления, потому что ей за нас никто не платит, понял, что кричать на больных здесь норма поведения и обычное рядовое явление.

История вторая. Фотограф.

На второй или третий день своего лечения, в обед, в столовой я искал свободное место и в глубине комнаты у дальнего окна увидел столик с одним обедающим мужчиной средних лет. Я подошел и попросил разрешения присоединиться к нему. Он кивнул мне в ответ, и я выложил блюда с подноса на стол. Сходил за ложкой – вилок не было в принципе. Сел и приступил к трапезе. Сосед по столику уже заканчивал кушать. Он отодвинул грязную посуду в сторону и, поставив локти на стол, задумчиво допивал жиденький чаёк, смотря при этом в окно. Ничего интересного за окошком не было. Обычный городской пейзаж. Низкое зимнее солнце освещало стоявшую справа от нашей четырехэтажной больницы девятиэтажку республиканского кардиоцентра. С другой стороны, была видна широкая улица с деревянными домами, спускавшаяся с холма от трамвайной линии в нашу сторону. Больница наша стояла на склоне холма и на границе с районом, заселенным частными домами, в основном деревянными избами. На этот частный сектор и выходили окна всех палат и столовой нашего отделения.

Вдруг, мой сосед, допив чай начал говорить. Это стало неожиданностью для меня, и я не сразу включился в его рассказ. Есть у меня такая особенность. Когда я погружаюсь в свои мысли, то выпадаю из реальности. Особенность эта благоприобретенная мною с детства. А вы попробуйте сосредоточится на выполнении школьных домашних заданий, когда в квартире кричат дети, хлопают двери и на полную мощность орет телевизор. Да и позже, проживая в общежитии во время учебы в университете, это моя способность здорово меня выручала. Вот и сейчас, вынырнув из своих раздумий в реальность, я услышал:

- … она предпочла меня. Ей было неинтересно со своими сверстниками и интересно со мной. Она любила меня, я это видел и чувствовал сердцем. Я говорил ей, что я для нее старый, она смеялась в ответ. Прошел год, она перешла на второй курс, а наше чувство никуда не исчезло. Я понял, что это подарок судьбы и я не имею права отказываться от него. Мы поженились. Сейчас она на четвертом курсе и у нас годовалый ребенок. Сейчас бы только жить и радоваться жизни.

Мужчина смотрел на меня, глаза его были печальны. Неожиданно, ни слова не говоря, он встал, взял со стола посуду и ушел. Больше я с ним не встречался.

А мне вспомнился еще один случай, когда глубокой ночью позвонил один мой коллега по работе и начал плакаться в жилетку.

- Что они во мне находят? – думал я, но потом пришел к выводу, что людям без разницы, кому изливать свою печаль, лишь бы их выслушали.

У коллеги, который разбудил меня ночью просто болел зуб, и он не мог уснуть. Минут сорок он что-то мне говорил в трубку. Что именно, я, откровенно говоря не запомнил.

Но, в данном случае, я понял, что мужчина женился на студентке, возможно он работал в нашем университете, то-то его лицо показалось мне знакомым. Университет наш крупный, число преподавателей и сотрудников превышает тысячу человек, два десятка факультетов, со всеми не познакомишься. Случаи, когда преподаватели сочетались браком со своими студентами, время от времени случались. В чем трагизм его рассказа я тогда не понял. Позже я корил себя за невнимательность, за то, что часть его рассказа пропустил мимо ушей.