Полёт орла - Кришнамурти Джидду. Страница 1

Джидду Кришнамурти

Полёт орла

Часть первая

СВОБОДА

Для большинства из нас свобода — это идея, а не реальность. Говоря о свободе, нам хочется прежде всего внешней свободы — делать, что нам нравится, путешествовать, свободно выражать своё мнение, думать, что хотим. Внешнее проявление свободы представляется необычайно важным, особенно для стран, где правят тирания и диктатура; а в тех странах, где внешняя свобода возможна, человек стремится ко всё большему и большему удовольствию, ко всё большим и большим приобретениям.

Если мы хотим глубоко исследовать, что такое свобода, если мы хотим быть полностью и абсолютно свободными внутренне, — что затем найдёт своё выражение и в обществе, во взаимоотношениях, — тогда, мне кажется, нам следует задаться вопросом: «Может ли вообще человеческий ум, который столь сильно обусловлен, быть свободным? Не обречён ли он жить и действовать в пределах собственной обусловленности — так что свобода оказывается вовсе невозможной?» Человек обнаруживает, что ум, который пришёл к чисто словесному убеждению, будто здесь на земле нет никакой свободы, ни внутренней, ни внешней, начинает придумывать свободу в ином мире, будущее освобождение, небеса и прочее.

Отложите в сторону все теоретические, все идеологические концепции свободы, чтобы мы могли исследовать, могут ли вообще наши умы, ваши и мой, быть действительно свободными — свободными от зависимости, от страха, от беспокойства, свободными от бесчисленных проблем, как осознаваемых, так и лежащих в глубоких слоях подсознания. Может ли вообще существовать полная психологическая свобода, а значит и возможность встречи ума с тем, что не принадлежит времени и не сконструировано мыслью, но что, однако, не является бегством от подлинных реалий повседневного существования?

Пока внутренне — психологически — ум человека не будет абсолютно свободен, невозможно увидеть то, что истинно; увидеть, существует ли реальность, которая не придумана страхом и не сформирована обществом и культурой, которая не является бегством от монотонных будней, с их скукой, одиночеством, отчаянием, тревогой. Чтобы выяснить, существует ли такая свобода, необходимо осознавать свою собственную обусловленность, проблемы, монотонную поверхностность, пустоту и неудовлетворительность своей повседневной жизни и прежде всего осознавать свой страх. Человек должен осознавать себя — не интроспективно, не аналитически, но действительно осознавать себя, какой он есть, и видеть, есть ли вообще возможность полной свободы от всего, что засоряет и обременяет ум.

 Для нашего с вами исследования такая свобода абсолютно необходима — и не в конце, а с самого начала. Несвободный человек не способен исследовать и познавать. Глубокое видение предполагает не только свободу, но и необходимую для наблюдения дисциплину. Свобода и дисциплина идут рука об руку — дело обстоит не так, будто человек должен быть дисциплинирован, чтобы быть свободным. Мы используем слово «дисциплина» не в общепринятом, традиционном смысле, низводящем её до приспособления и подражания, подавления и следования шаблону, но скорее в его первоначальном значении, означающем просто «учиться». Познание и свобода идут рука об руку — свобода рождает свою собственную дисциплину, не дисциплину, навязанную умом для достижения определённого результата. Эти два фактора очень важны — свобода и акт познания. Человек не может познать самого себя, если он не свободен, свободен так, что он способен наблюдать не в соответствии с каким-либо шаблоном, формулой, концепцией, но действительно наблюдать себя таким, какой он и есть. Такое наблюдение, такое восприятие, такое видение порождает свою собственную дисциплину и учение: и в них нет никакого подчинения, подражания, подавления или контроля. И в этом — необыкновенная красота.

Наши умы обусловлены, это очевидный факт; они обусловлены определённой культурой и обществом, влиянием разнообразных впечатлений, напряжениями и стрессами взаимоотношений, экономическими, климатическими факторами, уровнем образования, религиозной принадлежностью и прочим. Наши умы натренированы или принимать страх, или убегать от него, если это возможно; они никогда не оказываются способными полностью, тотально разрушить всю природу и структуру страха. Вот почему наш первый вопрос такой: «Может ли столь сильно отягощённый ум полностью решить не только проблему своей обусловленности, но и избавиться от своих страхов, если он обуславливается именно благодаря страху?»

Не ограничивайтесь одним лишь слушанием множества слов и идей, в этом в действительности вообще нет никакого смысла; но просто через акт слушания, через наблюдение за состоянием собственного ума как на уровне слов, так и на несловесном уровне выясняйте, может ли ум вообще быть свободным — не принимая страха, не убегая от него, не говоря: «Я должен развить в себе мужество, способность к сопротивлению», но действительно полностью осознавая тот страх, которым он пойман. До тех пор, пока человек не свободен от этого качества страха, он не может видеть ясно, глубоко; и очевидно, что когда есть страх, любви нет.

Итак, может ли ум действительно быть свободным от страха? Мне кажется, что для всякого сколько-нибудь серьёзного человек этот вопрос является одним из самых важных, существенных вопросов, которые должны быть заданы и разрешены. Существуют страхи физические и страхи психологические. И физические страхи боли, и психологические страхи в виде памяти о боли в прошлом и мысли о повторении этой боли в будущем; также страхи старости и смерти, страхи, связанные с физической незащищённостью и с неуверенностью в завтрашнем дне, с неспособностью добиться большого успеха и признания, с неспособностью достичь чего-либо, стать кем-то в этом довольно-таки безобразном и суровом мире; страхи перед жизненным крушением или разорением, страхи перед одиночеством, неспособностью любить или быть любимым и прочее; как сознательные страхи, так и бессознательные страхи. Может ли ум быть совершенно свободным от всего этого? Если ум говорит, что он не способен на это, значит он сам сделал себя неспособным, он внёс в себя искажение и теперь не способен на восприятие, понимание; он не способен быть совершенно безмолвным, тихим; он подобен уму, который, находясь во тьме, ищет свет и никогда не находит его, а потому придумывает «свет», заключающийся в словах, в концепциях, в теориях.

Как же уму, столь отягощённому страхом и своей обусловленностью, освободиться от всего этого? Или мы должны принять страх как неотъемлемую часть жизни? — и большинство из нас принимает его, примиряется с ним. Что же нам делать? Как мне, человеку, или вам как человеку, избавиться от этого страха? — и не от конкретного страха, но от страха в целом, от всей сущности и структуры страха?

Что такое страх? (Я предлагаю не принимать на веру то, что говорит сейчас ведущий беседу. У него нет никакой власти, авторитета, и он не учитель, не гуру; ведь если бы он был таковым, вы стали бы его последователями — но тот, кто является последователем, губит и себя, и своего учителя.) Мы пытаемся понять суть этого вопроса настолько полно, чтобы ум уже никогда более не поддавался страху, а значит внутренне, психологически, был бы свободным от любой зависимости от кого-либо другого. Красота свободы в том, что вы не оставляете за собой следа. Орёл в своём полёте не оставляет следа; учёный же след оставляет. Исследование этого вопроса о свободе требует не только научного наблюдения, но и полёта орла, не оставляющего никакого следа. Требуется и то и другое — и словесное объяснение и несловесное восприятие, так как описание всегда отличается от описываемой реальности; несомненно, объяснение всегда будет отличаться от предмета объяснения; слово никогда не совпадает с реальностью.