Назия просит обойтись без поминок - Кехар Таха. Страница 1

Таха Кехар

Назия просит обойтись без поминок

Taha Kehar

No Funeral for Nazia

* * *

Посвящается Парши и светлой памяти Наз

Моя дорогая Нури,

я понимаю, что за долгие годы не раз проверяла на прочность твои терпение и великодушие. Но, ускользая в следующую жизнь, попрошу еще об одной последней услуге: не нужно поминок, лучше устройте вечеринку. Все детали ты найдешь в моем голубом дневнике – том, что я держала при себе все последние месяцы.

С бесконечной любовью,

Назия

Последняя воля

Наурин поднялась из плетеного кресла и неспешно побрела по мощеным дорожкам вдоль газона – как прежде делала Назия. Поравнявшись с бугенвиллеей, она разгладила складки своей грязно-белой хлопковой курты [1] и остановилась, чтобы закурить. Сделала терпкую, с привкусом древесины затяжку и со вздохом выпустила дым изо рта. Хрустнула шеей и оглядела лозу, проведя пальцем по ее тонким, будто бумажным листьям – буйство розового цвета на фоне лазурного неба Карачи.

Внезапно ее голову пронзила вспышка мигрени. Наурин прижала большие пальцы к векам и помассировала виски. Спустя несколько минут боль отступила, и она сделала глубокий вдох.

– В чем дело? – голос Асфанда разорвал тишину, нарушаемую лишь криками ворон вдали и тихим стрекотом сверчков. – Тебе нездоровится? Что ты бродишь по саду, как привидение?

Его взгляд упал на пачку «Мальборо лайт», которую Наурин неловко спрятала в кулак. Асфанд пришел в ужас.

– Нури, зачем ты взяла сигареты Назии?! – гневно выдохнул он, тут же отбирая у жены пачку. – Захотела сойти в могилу следом за сестрой? Прекращай немедленно!

Наурин недовольно нахмурилась, морщины на ее лбу стали глубже. Она добрела до широкого плетеного кресла, с глухим звуком опустилась в него, примостив свое грузное тело на толстой желтой подушке, и продолжила глядеть на лозу.

Шаркая, Асфанд подошел к жене, отложил сигареты на столик из красного дерева и опустился перед ней на колени.

– Нури, нужно быть сильной. Я понимаю, ты потеряла Назию всего несколько часов назад, но нельзя расклеиваться. Впереди еще подготовка к похоронам, столько дел. Не время начинать курить из-за стресса.

– Я не из-за стресса курю, – Наурин отвернула голову, сводя на переносице и без того нахмуренные брови. – Я просто хотела почувствовать себя на месте сестры, понять, что она ощущала на своих утренних прогулках. Она всегда подходила к бугенвиллее, курила и затем делала еще несколько кругов.

Асфанд был сбит с толку подобной реакцией жены на смерть Назии. Он хотел было напомнить ей о разногласиях, которыми были осложнены отношения сестер. Это казалось отличным антидотом против тяжелых мыслей жены, который не позволил бы ей окончательно скатиться в меланхолию. Но вместо этого Асфанд решил отделаться парой банальностей, которые ждешь скорее от дальних родственников и незваных гостей.

– Нури, чем скорее мы начнем забывать усопших, тем лучше, – сказал он, тяжело опуская ладонь на плечо Наурин.

Та резко сбросила его руку и вскочила на ноги.

– Еще столько всего нужно сделать перед поминками, – продолжил Асфанд. – Твоя сестра пользовалась популярностью. Уверен, мне сегодня придется утешать немало убитых горем аашиков.

– Не будет никаких поминок! – решительно заявила Наурин, проигнорировав попытку мужа покритиковать поведение ее сестры. – Назия хотела, чтобы мы устроили прощальную вечеринку, на которой все могли бы проститься с ней, но обойтись без истерик и рыданий, как обычно бывает на поминках. Она заранее приготовила список гостей и инструкции по поводу всего, что следует сделать после ее смерти. Мы похороним ее в узком кругу, Асфанд. Назия не хотела, чтобы ее друзья присутствовали при том, как ее тело будут опускать в могилу. Мы с тобой можем договориться, и ее закопают уже сегодня. А затем мне нужно сделать несколько звонков и пригласить гостей на вечеринку. Назначим ее на эту субботу.

Новости ошеломили Асфанда, и он застыл, не находя слов, чтобы выразить возмущение, которое вызвало в нем предложение проводить Назию в последний путь подобным образом. Наурин взяла со стола сестрин голубой дневник и бегло пролистала его.

– Нури, это… это… совершенно неприемлемо! – напряженно произнес Асфанд, с трудом скрывая раздражение и гнев в голосе. – Что скажут люди? Ваши родственники ждут джаназу и сойем, а не долбаную вечеринку. Некоторые станут настаивать на собраниях каждый четверг и челуме. Как мы им скажем, что вместо чтения Корана у нас будет вечеринка?!

– Родственники много лет нас не навещали, Асфанд, – спокойно ответила жена. – Многим из них все еще очень нравится нас ненавидеть. Кроме того, Назия была той еще чертовкой. И придумала, как их осадить.

Подавив ухмылку, Наурин раскрыла дневник и указала Асфанду на строчки, написанные красными чернилами – небрежным почерком Назии.

«Солги им. Скажи, что я убила себя. Тогда они вас не побеспокоят. Набожные мусульмане не придут на мои похороны, если будут думать, что я закинулась упаковкой парацетамола».

– Ты выжила из ума?! – Асфанд выхватил дневник из рук Наурин и отшвырнул на единственную проплешину посреди пышного сада. – Это совершенно, абсолютно, категорически неприемлемо. Твоя сестра всегда наплевательски относилась к чувствам других. Ее ни капли не волновало, что скажут люди: творила, что вздумается. Но ты-то всегда была разумнее – хорошая дочь, которая всегда делала все, как положено. Прошу, веди себя обдуманно. Постарайся меня понять, Нури: если мы сделаем так, как хотела Назия, мы больше не сможем показываться людям на глаза. Пойдут разговоры.

С тяжким вздохом Наурин поднялась из кресла и подошла к отброшенному дневнику. Наклонилась и подняла его.

– Асфанд, решать не тебе! – сказала она, стряхивая грязь со страниц, испещренных хитросплетением завитков, хвостиков и тоннелей почерка Назии. – От тебя требуется только содействие. Позвони маулави-сахибу, заведующему мечетью на кладбище, и договорись о гусле и погребении сегодня же. Мы с тобой пойдем туда ближе к вечеру и все сделаем.

Наурин поковыряла пальцем последний комочек грязи, прилипший к странице, и щелчком убрала его. Затем прижала дневник к груди и прошла в дом.

Асфанд недовольно цыкнул и нехотя поплелся за ней.

– Хоронить кого-то – это не в парке Замзама прогуливаться, – пробубнил он. – Существуют определенные правила. Сомневаюсь, что тебя пустят на кладбище Гизри на погребение.

Наурин послала Асфанду испепеляющий взгляд. И это сказало ему о сложности ее положения куда больше, чем самый долгий разговор. Двадцать восемь лет брака научили Асфанда читать каждую ухмылку или недовольный изгиб бровей жены. Последняя крупица их близости, которая с годами не просы́палась сквозь пальцы.

Принимая поражение, он прошептал:

– Я найду, как это устроить, Нури…

– Спасибо! – грозно прошипела она. – И не разочаруй меня.

Асфанд подождал, пока стихнет цоканье ее каблуков по мраморному полу. Только убедившись, что она ушла в дом насовсем, он снова вышел в сад. Взял в зубы сигарету и поднес к ней старую зажигалку «Зиппо», которую всегда носил в кармане. Обжег пламенем кончик.

Легкий ветерок качал бугенвиллею, тихонько посвистывая ее листьями, добавляя еще одну нотку в симфонию из разноголосых криков птиц и гула машин на бульваре Сансет. Шагая по мощеной дорожке, Асфанд сделал мысленную заметку: велеть садовнику постричь газон и полностью срезать этот вьющийся кустарник.