Мушкетерка - Лэйнофф Лили. Страница 1

Лили Лэйнофф

Мушкетерка

One for All

by Lillie Lainoff

Печатается с разрешения литературного агентства NovaLittera SIA.

Перевод с английского: Евгения Сапгир

Дизайн обложки: Максим Балабин

Cover art © Julie Dillon

* * *

Посвящается маме: однажды ты сказала мне, что я твоя героиня. Тогда я не ответила тебе, как должна была, что и ты всегда будешь моей героиней

Глава первая

Люпьяк, Франция, 1655

Даже в темноте было видно, что входная дверь приоткрыта. Чья-то тень наискось скользнула через порог и исчезла, растворившись во мраке.

— Жди здесь, — велела я.

— Таня, — прошептала мама, но я уже устремилась по залитой лунным светом мощеной дорожке, что вела к двери. Рукой я придерживалась за заборчик, который отец построил для меня четыре года назад, когда мне исполнилось двенадцать, чтобы мне было на что опереться, если головокружение становилось слишком сильным.

Пальцы привычно скользили по гладкому, истертому дереву. Я медленно продвигалась вперед тихими, осторожными шагами. У самой двери головокружение накатило снова, перед глазами пошли черные и серые волны. Я прижалась щекой к прохладному дереву. Когда приступ прошел, я заглянула в дверь.

Кухня была разгромлена. Повсюду валялись разбросанные кастрюли. Когда я увидела красные брызги на шкафчиках, у меня что-то сжалось в животе — но это оказалась не кровь, а всего лишь раздавленные помидоры. Стол и все горизонтальные поверхности были припорошены мукой.

Папа еще не вернулся из поездки. Мама осталась у ворот. Так что я была совсем одна, да еще и с пустыми руками.

— Проклятье! Проверь еще раз, — донесся из темноты резкий, отрывистый голос. Времени на то, чтобы сходить в конюшню и забрать с оружейной стойки свою шпагу, у меня не было. Кухонный нож мало на что годится, разве что в ближнем бою… или я удачно его метну, но сама мысль об этом заставила мои внутренности свернуться в тугой узел. Так я только сама покалечусь. Я обшаривала кухню взглядом в поисках подходящего оружия и наконец остановилась на камине. Пожалуй, кочерга — самый подходящий вариант. За неимением лучшего.

Сомкнув пальцы на холодном металле, я закрыла глаза… ощущая в руке железную рукоятку, я почти могла убедить себя, что моя шпага при мне.

Я двинулась на звук голосов, доносившихся из папиного кабинета. Внутри я увидела двоих мужчин в плащах: один что-то искал на столе, другой караулил у окна. Мы возвращались с рынка коротким путем, поэтому он нас не заметил: в окно ему была видна только главная дорога.

Maman, умоляю, оставайся на месте, как я тебя просила. Позволь мне позаботиться о тебе. Хотя бы в этот раз.

— Ты слышал?

Мое сердце затрепетало при звуке этого незнакомого голоса — скрипучего, будто им не пользовались неделями.

— Пустяки, — отозвался другой голос, не такой напряженный, скорее тягучий и плавный. — Может, и к лучшему, если вернулась жена с этой их увечной девчонкой. Мы их выпотрошим, и пусть де Батц найдет останки. Будет знать, как совать свой нос куда не следует.

Я отвлеклась, и расшатанная половица скрипнула у меня под ногами. За дверью послышались движение и чье-то дыхание.

— А ну-ка, кто это у нас тут?

В дверном проеме возник мужчина, очень высокий. Это был обладатель второго голоса. Его взгляд упал на кочергу у меня в руках:

— И что, скажи на милость, ты собралась делать с этой штуковиной?

Я замахнулась, изо всех сил стараясь выглядеть как отец — суровой, сильной, неустрашимой, — хотя колени у меня дрожали, а поле зрения сузилось. Он плотоядно взглянул на меня, оценил, как нетвердо я держусь на ногах, и сердце забилось у меня в горле.

— Увечная девчонка не лыком шита, а?

Перед глазами у меня все поплыло, но даже в таком состоянии я заметила, как он окаменел, услышав снаружи перестук колес по мостовой. Неужели мама привела военных маршалов? В другой ситуации я отреагировала бы на это тупой болью в груди: ну почему она мне не доверяет? Но сейчас мне было не до того: сердце выпрыгивало из грудной клетки, ноги ходили ходуном, и надо мной навис верзила в черном плаще.

Незваные гости забегали по кабинету, взметнулся вихрь бумаг. Пытаясь выбраться из комнаты через окно, в спешке один из них опрокинул фонарь. Я рванулась подхватить его, но не успела. Фонарь упал на пол, и языки пламени побежали по потертому ковру, стали карабкаться вверх по стенам. Черный плащ мелькнул в проеме окна с выбитым стеклом и растворился в ночи.

Сквозь дым и пламя я доковыляла до приставного столика, на котором стоял кувшин с водой, и потратила последние силы на то, чтобы выплеснуть ее на пламя, пожиравшее занавески. С тихим шипением огонь погас. В горле першило от дыма и сдерживаемых рыданий.

Я дала им уйти.

Папа ни за что не упустил бы их. Папа был сильнее, быстрее, и его уж точно не остановило бы головокружение.

Сердцебиение никак не унималось, я чувствовала его пульсацию даже в зубах. Разбитое окно сначала раздвоилось, потом утроилось перед глазами. Три зияющие дыры потянули меня к себе, ноги подкосились, коленные чашечки со стуком ударились о половицы.

Я увидела, как надо мной с встревоженным видом склоняется отец. Должно быть, из-за головокружения меня подвело зрение. Его здесь быть не должно.

«Papa», — попыталась выговорить я, но язык прилип к гортани. В следующий миг меня поглотила тьма.

— Тише, девочка моя, тише. Тебе крепко досталось.

Поморщившись из-за слишком яркого света, я приподнялась и оперлась спиной о стену. Папин письменный стол валялся на полу, словно труп, портьеры обезображены, повсюду пепел, обугленное дерево и подъеденные огнем бумаги.

Повернув голову, я увидела отца. И тут же отвела взгляд, ощущая во рту горький привкус неудачи.

— Я так испугался за тебя, — сказал он, бросив взгляд на карманные часы. — Ты не приходила в себя пять минут, но казалось, что целую вечность.

Нахмурившись, он внимательно посмотрел на меня:

— Таня, что случилось?

— Грабители. Я не смогла им помешать. Я старалась, правда, но начался пожар, и… Постой, Papa, а ты-то здесь откуда?

— Я освободился быстрее, чем планировал. Вот решил вернуться на день раньше. Сюрприз! — Он невесело усмехнулся, оглядывая разоренный кабинет.

Папа нередко совершал деловые поездки в соседние города. Состоятельные провинциалы были не прочь открыть у себя новую школу фехтования, и отец был лучшим кандидатом на роль главного фехтовальщика. До сих пор он не принял ни одного предложения — а недостатка в них не было после того, как он ушел на покой. Время от времени он подшучивал над претендентами: давал несколько уроков, получал свой гонорар и уезжал восвояси. Но я-то знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что в эти поездки он отправляется далеко не ради денег. Разъезды давали ему возможность навестить старых друзей, сослуживцев по Maison du Roi — Дому короля, при котором служили несколько рот гвардейцев и мушкетеров. Теперь его товарищи занимали видные должности в службе военных маршалов по всей Франции либо служили военными советниками. Папа ни за что бы это не признал, но я подозревала, что в глубине души он мечтает вернуться. Не в Париж — полный опасностей и блеска город с его свинцовым подбрюшьем и залитыми кровью переулками, — но к своим друзьям, за которых он каждый день готов был рисковать жизнью. К братьям по оружию, ставшим для него семьей.