Ты, я и другие - Кирни Финнуала. Страница 1

Финнуала Кирни

Ты, я и другие

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пролог

Мне здесь не место. Я знаю это так же твердо, как свое имя, заученный наизусть номер медицинской страховки, дату и время рождения дочери. Мне здесь не место. Адам Холл… NC100X9T… третье марта тысяча девятьсот девяносто четвертого года, 8 часов 4 минуты утра, Сара-Луиза Холл, кесарево сечение, первый наш с Бет ребенок.

Вот он, тот дом. Здесь не припарковаться, надо ехать дальше. На пассажирском сиденье автомобиля — красиво упакованный подарок. Сегодня день рождения…

у одного человека. Я выбирал подарок долго и вдумчиво. Для меня это важно.

В конце узкой улицы я разворачиваюсь и проезжаю мимо парковки. Она в десяти домах от того дома.

Кто-то выезжает, и мне удается втиснуть автомобиль на освободившееся место.

Там в разгаре вечеринка, дом украшен гирляндами воздушных шариков. Бросаю взгляд на коробку. Когда я ее заворачивал, то сложил скотч вдвое, так что снаружи линии склейки не видно. Как это делать, меня научила Бет. «Спрячь все следы. Смотри, так гораздо опрятнее». Она права. То, что прячешь, гораздо опрятнее.

Открываю окно машины. Из дома доносится громкий смех. Мимо проходит женщина, на плече тяжелая сумка, в руках — небольшой сверток и бутылка вина.

Я не имею ни малейшего представления, кто она такая, но женщина шагает быстро, словно опаздывает.

В метре от моей машины, только протяни руку, растет куст жасмина. Вдыхаю опьяняющий аромат, прикрываю глаза. На память приходит цветочный запах маминых духов. Левая рука сжимает рычаг тормоза, — и на ум приходит детская песенка, которую она часто мне пела:

Развернись-ка.

Я смотрю на подарок. Прикусываю губу.

Мне здесь не место.

Завожу мотор. Больше я сюда не вернусь, никогда.

Повторяю это вслух, смотрюсь в зеркало заднего вида и произношу свое обещание четко и медленно.

Уезжая, с нетерпением думаю об ожидающем меня воскресном обеде. Сейчас я приду домой, поцелую жену. Приму душ, смывая безумие сегодняшнего утра, окунусь в милые подробности дорогой мне жизни. И спрячу в самый дальний угол кладовки подарок — искусно завернутый, так, что не видно склеек, — спрячу от людей, которых люблю.

Глава 1

Я отвечаю:

— Мой муж — волокита.

Доктор Каролина Гетенберг сидит нога на ногу и делает записи в линованном блокноте.

— Такое изысканное слово для обозначения бабника.

Прямо сейчас он трахает официантку.

На языке остается грязный осадок. Мысленно я прошу прощения у всех нормальных официанток, но продолжаю:

— Меня предали. Это очень больно.

Каролина сочувственно кивает. Широкое лицо, золотистые локоны, темные глаза; длинные стройные ноги обтянуты шелковыми колготками. Интересно, сталкивалась ли она с предательством в своей яркой успешной жизни?.. На стенах — множество сертификатов в тонких рамках. Впечатляет.

Похоже, я изучаю ее внимательнее, чем она меня.

— Давайте уточним время следующей встречи, — предлагает доктор.

На моем лбу собираются морщинки. Я ведь разумная женщина. Какого черта я здесь делаю? Что мне нужно от этой ухоженной женщины в этом аккуратном кабинете? Я кошусь на нее и едва сдерживаю приступ паники.

— Это поможет мне лучше вас узнать, — поясняет она. — Кто такая Бет? Что значит для Бет быть Бет? Я бы хотела понять, какая вы и как вы такой стали.

Вдалеке завывает сирена, словно предупреждая меня об угрозе. Я шепчу:

— Я бы тоже.

Смартфон в машине сообщает о трех пропущенных звонках. Один от Джоша, моего агента, и два от Адама. Если бы телефон на самом деле обладал интеллектом, он бы догадался стереть из памяти его номер.

Я уже думала об этом, — но удаление Адама из памяти телефона не сотрет его из моей головы. Я подключаю блютуз и перезваниваю Джошу, направляясь к ближайшему супермаркету.

Через двадцать минут выгружаю покупки из корзины на ленту транспортера. Апельсины, тунец, сладкая кукуруза, журнальчики, полуфабрикаты с курицей и две бутылки охлажденного белого вина.

«Как определить, что ваш мужчина неверен?» — вопрошает заголовок на обложке одного из едущих по ленте журналов. Их четыре, все в одном духе. Они успокаивают: ты не одинока, у всех так, измена — дело житейское.

— Карта? — спрашивает меня кассирша, девушка с кофейного цвета кожей и миндалевидными глазами.— Карта?

— Ну, у вас есть наша накопительная карточка? — Она едва сдерживает зевок. На внутренней стороне запястья кассирши маленькая татушка — инь-ян.

Мне хочется заорать на Карту Инь-Ян. Мне хочется завопить, потребовать, чтобы она не задавала тупые вопросы, спросить, заметила ли она, чему посвящены журналы в моей корзине; сказать ей, если не заметила, что сегодня она не получит ни балла от службы работы с покупателями. Я хочу бросить ей в лицо разные гадкие слова — я их уже придумала.

Однако затем я напоминаю себе, что она не старше Мег, моей девятнадцатилетней дочери, и вряд ли знает, каково на вкус предательство. Делаю глубокий вдох. И правда, разве мисс Инь-Ян виновата в том, что мой муж — дерьмо?

Поэтому я просто качаю головой. Нет у меня карточки.

В машине молча считаю до ста, приказав себе не думать, что он в самом деле меня бросил, а я только что провела час в кабинете психотерапевта, желая вернуть остатки разума. Пытаюсь унять трясущиеся руки, даже сажусь на них, затем встряхиваю, включаю зажигание и еду к дому.

У нас прекрасный четырехэтажный дом в престижном пригороде. Это здание в эдвардианском стиле, из красного кирпича, с подлинными окнами-эркерами. Дома на усаженной платанами улочке стоят вплотную один к другому. Четырнадцать лет назад мы купили свой «под капитальный ремонт».

Внутренние стены пришлось снести; мы возвели новые — в каком-то смысле это похоже на наш брак.

За исключением того, что дом сейчас смотрится как с обложки глянцевого журнала, — а я, половинка того брачного союза, напоминаю фото с надписью «до» из рекламы клиники пластической хирургии.

Под колесами шуршит гравий. Я смотрю на дом, который люблю, и думаю, а не продать ли его и не переехать ли в крошечный домишко в какой-нибудь дыре. Руки уже привычно трут урчащий желудок, и перед глазами встает сцена с официанткой: расплывчатый нечеткий образ. Я не помню, какие у нее волосы — короткие или длинные, светлые или темные, кудрявые или нет. Ей тридцать с хвостиком или сорок?

Уж точно не меньше тридцати. Как я выжила, не знаю.

А что говорить о Мег? Стремление обожаемого папочки трахать бабу, которая покупает одежду в магазинах для школьниц, — это уже совсем.

Внезапно возникший образ их слившихся тел застает меня врасплох. Она кричит во время секса так же, как я? Он стискивает волосы на ее затылке так же, как на моем?

Катятся слезы. Надо взять себя в руки. Вытираю слезы рукавом, не отводя глаз от сада. Его сада. И довольно быстро прихожу к заключению: это мой дом, не продам! Сначала Адаму придется вынести меня отсюда в гробу.

Сваливаю пакеты с провизией и поднимаюсь на самый верх — здесь я работаю. Студия освещена солнечными лучами; они проникают через три мансардных окна, напротив которых расположено мое рабочее место: экраны, куда компьютерная программа выводит текст и ноты сочиняемых мной песен. Сажусь за стол выполнять задание Каролины. Через минуту готов набросок текста: шесть небрежно написанных строк. Я — воспитанный, послушный, единственный выживший ребенок эксцентричной матери и отца-алкоголика. Кто еще? Я продолжаю, отчаянно надеясь, что доктор Гетенберг знает, зачем все это нужно.