Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен. Страница 1

Стивен Сейлор

Империя. Роман об имперском Риме

Steven Saylor

EMPIRE: THE NOVEL OF IMPERIAL ROME

© А. Смирнов, перевод, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016 Издательство АЗБУКА®

Римские месяцы и дни

Римские месяцы: януарий, фебруарий, мартий, априлий, май, юний, юлий (в честь Юлия Цезаря), август (в честь императора Октавиана Августа), септембер, октобер, новембер и децембер.

Первое число каждого месяца именовалось «календы». На 15 мартия, мая, юлия и октобера, а также на 13-е число остальных месяцев приходились иды. За девять дней до ид имели место ноны. Римляне определяли даты путем обратного счета от календ, ид и нон включительно. Так, например, наше 9 июня называлось пятым днем перед юнийскими идами.

Часть I. Луций. Толкователь молний

14 год от Р. Х.

Луций резко проснулся.

Ему привиделся сон. Там не было земли, только темное пустое небо, а за ним – невообразимо бескрайняя небесная твердь с яркими звездами. Их не заслоняла ни единая тучка, и все же там сверкали молнии, всполохи без грома, беспорядочные слепящие вспышки, освещавшие огромные стаи птиц, что внезапно заполнили темные небеса. Стервятники и орлы, вороны и во́роны, все мыслимые разновидности пернатых, которые парили и били крылами, но создавали не больше шума, чем беззвучные молнии. Сон поверг его в недоумение и смятение.

Теперь, пробудившись, Луций расслышал далекое рокотание грома.

Он различил и другие звуки, которыми полнился дом. Рабы уже принялись за обыденные дела, разжигая кухонный очаг и отворяя ставни.

Луций спрыгнул с постели. Его комната с балкончиком, откуда открывался вид на запад, находилась на верхнем этаже. Внизу лежал склон Авентинского холма. Ближайшие здания, тянувшиеся вдоль гребня, были просторны и сработаны на совесть, как и его родной дом. Ниже теснились постройки поскромнее, жилые хибары и ремесленные мастерские, а еще дальше начиналась равнина с большими зернохранилищами и складами, лепившимися к Тибру. У реки город заканчивался. Леса и луга на другом берегу были разделены на частные имения богачей и простирались до дальних холмов и гор.

До чего же ненавидела этот вид его мать! Рожденная в зажиточном семействе рода Корнелиев, она выросла в доме, находившемся на другой, более фешенебельной стороне Авентина, он был обращен к огромному, расположенному ниже Большому цирку, увенчанному храмами склону холма Капитолийского, а прямо напротив – к величественному Палатинскому холму, где жил император. «Помилуйте, да с нашей крыши, – говаривала она, – я в детстве видела дым капитолийских жертвенников, наблюдала за гонками на колесницах, а иногда даже случалось разглядеть самого императора, который прогуливался по террасе!» («Все сразу, Камилла?» – добродушно подтрунивал над нею отец.)

Однако для Луция этот пейзаж был родным. Именно такой Рим представал перед ним в окне спальни все двадцать четыре года жизни: смешение богатства и нищеты (последней много больше); рабы здесь безостановочно гнули спины, размещая в огромных складах зерно и товары, изо дня в день прибывавшие по реке из бескрайнего дальнего мира – мира, принадлежащего Риму.

Май выдался дождливым, и нынешний день обещал быть не лучше. В тусклом свете зари, пробивавшемся сквозь облака, Луций видел, как раскачиваются на берегу Тибра кипарисы. Неистовые ветры были теплыми и пахли дождем. На горизонте собрались черные грозовые тучи, озаряемые молниями.

– Отличная погода для гадания! – пробормотал Луций.

Его комната была обставлена скудно: узкая постель, единственный стул без спинки, шкафчик, набитый свитками со времен ученичества; зеркало на сияющей медной подставке и несколько сундуков с одеждой. Луций открыл самый богато украшенный и бережно извлек оттуда особое облачение.

Обычно он дожидался раба, который помогал ему одеться, – уложить складки в нужном порядке не так-то легко, – но сейчас ему не терпелось. Сегодняшний наряд отличался от простой тоги, что Луций надел в семнадцать, став мужчиной. Трабея – особая одежда, которую носили только авгуры, члены древнего священства, обученные прорицать волю богов, – была не белой, а шафранового цвета с широкими пурпурными полосами. Луций прикоснулся к ней впервые в жизни, не считая примерки, когда портной подгонял наряд под него. Новая шерстяная ткань была мягкой, плотной и благоухала свежим красителем из пурпуроносных моллюсков.

Облачившись, Луций старательно уложил складки как подобает. Взглянул на себя в медное зеркало и снова вернулся к сундуку. Теперь он достал тонкий, слоновой кости посох, который заканчивался небольшой спиралью. Литуус [1] был семейной реликвией, давно ему знакомой; Луций провел бессчетные часы, упражняясь с ним и готовясь к нынешнему дню. Но сейчас он взглянул на литуус свежим взором, изучая замысловатую резьбу: вся поверхность посоха была украшена изображениями воронов, ворон, сов, орлов, стервятников и цыплят, а также лис, волков, лошадей и собак – всех тварей, по поведению коих опытный авгур толкует волю богов.

Луций вышел из спальни, спустился по лестнице, пересек окруженный перистилем [2] сад в центре дома и шагнул в трапезную, где мать и отец, откинувшись на ложе, ожидали, пока раб подготовит все для завтрака.

На матери была простая стола [3], длинные волосы еще не убраны в дневную прическу. Она подалась вперед:

– Луций! Зачем ты уже облачился в трабею? Нельзя же в ней завтракать! А если чем-нибудь капнешь? До церемонии еще несколько часов, сначала мы посетим термы. Вас с отцом побреют…

– Матушка, – рассмеялся Луций, – я просто поддался порыву. Конечно, я не собираюсь в ней завтракать. Но скажи, как я тебе нравлюсь?

– Ты великолепен, Луций, – вздохнула Камилла. – Такой же красавец, как и твой отец в трабее. Правда же, милый?

Отец Луция, всегда сохраняющий строгость сообразно своему статусу патриция, сенатора и родственника императора, ограничился кивком.

– Наш мальчик хорош собой, но трабею надевают не для красоты. Жрец должен нести свое облачение, как и литуус, с достоинством и значительностью, приличествующими посреднику богов.

Луций расправил плечи, задрал подбородок и выставил литуус:

– Что скажешь, отец? Хватает ли мне достоинства?

Луций Пинарий-старший изогнул бровь. Юный Луций по-прежнему часто казался ему мальчишкой, и особенно сейчас, в жреческом облачении, но с кое-как заправленными складками, точно дитя во взрослом наряде. Двадцать четыре года – слишком мало для вступления в коллегию авгуров. Пинарий-старший удостоился этой чести только на пятом десятке. Юный же Луций, красивый, с широкой улыбкой и черными, еще взъерошенными со сна волосами, едва ли соответствовал привычному образу морщинистого, убеленного сединами прорицателя. Однако юноша происходил из древнего рода авгуров и в ходе учебы проявил замечательные способности.

– Ты выглядишь отменно, сын мой. Теперь ступай и переоденься. Мы перекусим, потом отправимся в бани для омовения и бритья и поспешим домой – готовиться к церемонии. Надеюсь, буря повременит и мы не промокнем под дождем.