Охотник - Френч Тана. Страница 1

Тана Френч

Охотник

1

Трей тащит через гору поломанный стул. Несет на плече, закинув за спину, ножки стула торчат у поясницы. Небо синевы до того раскаленной, что кажется глазурованным, солнце жжет загривок. Даже едва слышная булавочно-колкая перекличка птиц — они слишком высоко, не увидать — дребезжит от жары. Хозяйка стула предложила Трей подбросить ее до дома, но впускать эту женщину в свои дела у Трей склонности нет никакой, как нет ни склонности, ни умения поддерживать беседу всю поездку по ухабам горной дороги.

Пес Банджо вьет широкие петли по обочинам, вынюхивает и роется в густом вереске, который для июля слишком побурел и чересчур тяжко благоухает. Пес продирается сквозь заросли, они хрустко потрескивают. Каждые несколько минут, негромко пыхтя и постанывая от удовольствия, он прискакивает доложить Трей, чтó отыскал. Банджо — дворняга, черный с подпалинами, голова бигля, туловище и ноги от кого-то более коренастого, и он куда разговорчивее самой Трей. Кличку свою получил из-за белого пятна соответствующих очертаний на брюхе. Трей хотелось выдумать что-то получше, но она не горазда на вычурное и что б ни лезло ей в голову, получалось так, будто собаку назвал какой-нибудь задрот из книжки по школьной программе. В итоге она бросила это занятие, остановившись на Банджо. У Кела Хупера, американца, живущего внизу рядом с деревней, обитает братец Банджо по кличке Драч, и если псу Кела незамысловатое имя годится, такое же сгодится и псу Трей. Кроме того, почти все время бодрствования она проводит у Кела, а потому и собаки почти все время вместе, и если бы клички не сочетались, вышло бы по-дурацки.

К Келу Трей чуть погодя и отнесет стул. Они чинят людям мебель или делают ее, а еще скупают старую и битую, ремонтируют и продают по субботам на рынке в Килкарроу. Раз было, они подобрали приставной столик, он показался Трей никчемным: слишком уж мелкий и долгоногий, ничего на нем не удержится, но Кел глянул в интернете и оказалось, что столику тому почти двести лет. Когда они с ним разобрались, продался за сто восемьдесят фунтов [1]. У стула, который тащит Трей, две распорки и ножка в щепки, будто его пинали, подойдя к делу не спеша и прилежно, но когда стул у них с Келом будет готов, никто и не подумает, что он был сломан.

Сперва Трей зайдет домой пообедать, потому что ужинать она хочет у Кела; этим летом Трей растет так быстро, что распорядок дня у нее строится в основном вокруг еды, и гордость не позволяет ей заявляться к Келу на порог так, чтоб питаться у него дважды за день. За тем, чтоб не перейти черту, она следит четко-четко — будь ее воля, она б у Кела жила. У него там спокойно. На той верхотуре, где у Трей дом и далеко от любых других домов, должно быть тоже вполне спокойно, да только там толпа. Старшие брат с сестрой давно уехали, зато Лиаму и Аланне шесть и пять, и они почти все время почему-нибудь орут, Мэв — одиннадцать, и она почти все время ноет и хлопает дверью комнаты, которая у них с Трей одна на двоих. Даже когда так совпадает, что всем им хотя бы минуту-другую удается не верещать, возню их слышно непрерывно. Мамка помалкивает, но в молчании у нее покоя нет. Оно занимает место, будто вокруг нее выстроено что-то тяжелое из ржавого железа. Лена Дунн, которая живет под горой, — и она же подарила Трей эту собаку — говорит, что мамка была когда-то болтушка и хохотушка. Трей не то чтоб не верит ей, но образ этот кажется ей непредставимым.

Банджо пулей выскакивает из вереска, в полном восторге от себя самого тащит в зубах что-то такое, от чего вонища на милю.

— Фу! — велит она. Банджо смотрит на нее укоризненно, однако пес он воспитанный, добычу свою роняет, та клекло плюхается на тропу. Тощее и темное — возможно, молодой горностай. — Хороший пес, — говорит Трей, отнимая руку от стула, чтобы потрепать Банджо по голове, но тот не умилостивлен. Вместо того чтоб опять умчаться галопом, трусит рядом, поникши с обоих концов, чтобы показать, до чего Трей задела его чувства. Кел зовет Банджо дитем малым. Драч-то боец, ему ногу оттяпай — и хоть бы что, а вот Банджо надо, чтобы люди уважали его страдания.

Склон местами делается крутоват, однако ноги к этой горе привычны и Трей с шага не сбивается. Из-под кроссовок вырываются мелкие вихри пыли. Трей поднимает локти, чтоб подсохли подмышки, но разницы почти никакой, ветра недостаточно. Ниже расстилаются поля, мозаика разных оттенков зеленого под произвольными углами друг к другу, Трей знает их так же досконально, как трещины на потолке у себя в комнате. В разгаре покос: крошечные сноповязалки трюхают туда-сюда, ловко следуя за неисповедимыми изгибами каменных изгородей и оставляя за собой, словно помет, желтые цилиндры. Ягнята — белые лоскутки, рассыпанные по траве.

Трей срезает тропу через каменную стенку, осыпавшуюся так, что Банджо перебирается через нее без посторонней помощи, дальше по пустырю, который раньше был полем, в гущу узловатого бурьяна Трей по бедро, потом — в густую полосу ельника. Ветки цедят солнечный свет, дробят до просверков, что сбивают с толку, еловая тень холодит шею. Над нею мелкие птички, пьяные от лета, снуют туда-сюда, и каждая пытается быть громче всех. Трей заливисто свистит им вверх и широко улыбается, когда все они замирают разом в полном безмолвии, пытаясь ее раскусить.

Трей выходит из ельника на росчисть за ее домом. Дом свежевыкрашен в сливочно-желтый, и крышу ему пару лет назад кое-где подновили, но ничто не способно скрасить его общий усталый вид. Конек проседает, оконные рамы перекошены. Двор — сплошь бурьян и пыль, по краям он сливается со склоном горы и усыпан всяким, что Лиаму с Аланной игрушки. Всех своих школьных друзей Трей сюда по разу притаскивала, доказать, что она ничего тут не стыдится, но повторно не звала. Она по умолчанию предпочитает ничего не смешивать. Все проще от того, что все ее друзья в любом случае не из этой округи. С людьми из Арднакелти Трей не тусуется.

Даже не закрыв за собой кухонную дверь, она знает, что дом изменился. Все напряженное и сосредоточенное, никакой мелкой возни и шума. Еще не успев осознать этот факт и уловить запах сигаретного дыма, она слышит в гостиной отцов смех.

Банджо исторгает фырк, предваряющий лай.

— Нет, — говорит Трей тихо и быстро. Хлопая ушами, пес отряхивает с себя вересковый мусор и грязь, бросается к миске с водой.

Минуту Трей стоит неподвижно в широкой полосе солнечного света, льющегося в дверь на истертый линолеум. Затем идет в коридор, двигаясь беззвучно, замирает у входа в гостиную. Отцов голос доносится ясно и весело, сыплет вопросами, на них в ответ что-то воодушевленно лепечет Мэв или бормочет Лиам.

Трей подумывает уйти, но хочет его увидеть, чтобы знать наверняка. Толкает дверь.

Отец сидит прямо посередке дивана, откинувшись и улыбаясь, широко раскинув руки, обнимает Аланну и Мэв. Они тоже улыбаются от уха до уха, но вместе с тем и нерешительно, словно только что получили здоровенный подарок на Рождество, какой им может не понравиться. Лиам втиснут в угол дивана, смотрит на отца, разинув рот. Мамка на краешке кресла, спина прямая, ладони плашмя на коленях. Пусть она-то сама жила тут безвылазно, а отца не видать было четыре года, как раз Шила-то и смотрится так, будто ей в этой комнате не по себе.

— Ну боже всемогущий, — говорит Джонни Редди, сверкая Трей глазами. — Гляньте-ка только. Во малютка Тереза вымахала. Тебе сколько уже? Шестнадцать? Семнадцать?