Ловушка - Лавкрафт Говард Филлипс. Страница 1

Говард Филлипс Лавкрафт

Ловушка

История эта началась незадолго до Рождества, когда однажды утром (а это был обычный будний день четверг, если мне не изменяет память), стоя перед старинным зеркалом копенгагенского стекла, я уловил в нем какое-то мельтешение. Кроме меня, дома тогда никого не было, и это шевеление в зеркале показалось мне несколько странным; впрочем, в следующую минуту, пристально вглядевшись в затуманенную гладь стекла и не обнаружив в отраженной картине ничего необычного, я решил, что это всего-навсего оптическая иллюзия.

Это старинное зеркало я когда-то нашел в заброшенном особняке на северном побережье острова Санта-Kpyc. После нескольких лет жизни на Виргинских островах я перебрался оттуда в Соединенные Штаты. От более чем двухсотлетнего пребывания в. тропическом климате старинное стекло помутнело; была сильно повреждена верхняя часть изящной резной рамы из позолоченного дерева, и мне пришлось тогда искать мастера, чтобы восстановить ее в прежнем виде.

С тех пор минуло несколько лет. События, о которых пойдет речь, происходили во время моего пребывания в частной школе, принадлежавшей моему давнему приятелю Брауну я был там на положении гостя и наставника одновременно. Школа располагалась в глубине штата Коннектикут, в холмистой, открытой всем ветрам местности. Я жил в пустующем крыле одного из спальных корпусов, где занимал две комнаты и разделявший их холл. Въехав сюда, я первым делом распаковал зеркало, которое было тщательно увязано мною в матрац, и торжественно водрузил его на пристенный столик из розового дерева еще один предмет антиквариата, принадлежавший некогда моей прабабке. Дверь моей спальни находилась как раз напротив входа в гостиную; эти помещения, как я уже говорил, разделялись небольшим холлом. В одной из комнат стоял шифоньер; зеркало в его дверце было обращено прямо к дверному проему и точно так же было обращено к двери другой комнаты старое зеркало, стоявшее на столике у стены, так что когда я бросал взгляд на дверь шифоньера, через оба сквозных прохода я видел бесконечный оптический коридор, образованный взаимным отражением двух зеркальных поверхностей, размещенных одна напротив другой. Иллюзорное движение в зеркальном стекле, привидевшееся мне в то утро, происходило именно в этом обычно пустом оптическом туннеле

Придя в столовую, я застал там съежившихся от холода воспитанников оказалось, что школьная система отопления временно вышла из строя. Я совершенно не переношу холода, и потому предлржил ученикам моего класса провести занятия в менее официальной обстановке, у огня моего камина с чем мальчики радостно согласились.

По окончании урока один из учеников по имени Роберт Грандисон изъявил желание остаться, поскольку следующий час у него не был занят. Я не возражал, и Роберт, устроившись у самого камина, углубился в чтение. Однако довольно скоро он пересел на другой стул, подальше от жаркого огня, и оказался прямо напротив старого зеркала. Я сидел в противоположном от него углу комнаты и хорошо видел, как он вдруг напрягся, вглядываясь в затуманенную поверхность стекла. Что могло так заинтересовать его уж не то ли самое мельтешение в зеркале, что почудилось мне нынче утром? Роберт между тем не сводил глаз с зеркала; брови его слегка нахмурились.

— Что ты там увидел, Роберт? спросил я его.

Роберт ответил не сразу. Еще некоторое время он не сводил с зеркала глаз, а потом, переведя взгляд на меня, проговорил, медленно подбирая слова:

— Волнистость стекла кажется, так это называется, мистер Кэневин. Из-за нее мне показалось, что там, в зеркале, движутся какие-то фигурки, причем все они выбегают из одной точки. Вот, смотрите сами!

С этими словами он вскочил со стула, приблизился к зеркалу и прижал кончик указательного пальца к поверхности стекла недалеко от левого нижнего угла.

— Вот здесь, сэр, сказал он, глядя на меня и не отрывая палец от стекла.

Должно быть, в тот момент, когда он повернулся ко мне, его палец слишком сильно вжался в стекло, потому что он тут же резким движением отдернул руку от зеркала, тихо вскрикнул: «Ой!» и в изумлении уставился на него.

— Что случилось? встревожился я.

— Я... мне... он выглядел смущенным. Понимаете, сэр... В общем, мне показалось, что кто-то... или что-то... пыталось втянуть меня за палец туда, внутрь. Конечно, это звучит смешно, но именно таким было ощущение, которое я только что испытал. Роберт иной раз выражался в манере, нехарактерной для пятнадцатилетнего мальчика.

Заинтригованный таким объяснением, я подошел к нему и попросил еще раз показать тот участок зеркала, где он только что держал свой палец.

— Наверное, вы считаете, что я не в своем уме, сэр, ответил Роберт, зардевшись, но... В общем, отсюда я не смогу показать это место наверняка. Зато издали определю его безошибочно.

Усевшись на стул рядом с Робертом, я уставился на маленький участок зеркала в левом нижнем углу и тут же взору моему открылось нечто необыкновенное. Нет, даже не открылось, а буквально «выпрыгнуло» на меня из зеркала в том месте, где брали свое начало отчетливо видные под определенным углом зрения многочисленные завитки старого стекла: криволинейные, радиально расходящиеся линии, берущие начало в одной точке совсем как струны, растянутые в разные стороны и перехваченные в одном месте чьей-то рукой в пучок.

Встав со стула и подойдя к зеркалу поближе, я убедился, что необычный оптический эффект бесследно исчез он и в самом деле наблюдался только при взгляде под определенным углом. А когда я смотрел на указанный Робертом участок зеркала прямо, он вообще не давал никакого отражения еще один странный феномен.

Прозвучал школьный гонг, извещавший о начале следующего часа занятий, и Роберт Грандисон поспешил в учебный корпус, оставив меня один на один с загадкой старого зеркала. Когда он ушел, я поднял шторы в обеих комнатах и, миновав холл, подошел к шифоньеру, пытаясь обнаружить искомый участок поверхности старого зеркала в его отражении на дверце шифоньера. Довольно легко отыскав его, я впился в это место глазами и опять, как мне показалось, уловил некоторое мельтешение; а когда, вытянув шею, добился нужного угла зрения, это «нечто» снова «прыгнуло» на меня.

То, что я назвал мельтешением, сейчас можно было с большой долей уверенности определить как некое вихревое движение. Оно напоминало миниатюрный и в то же время весьма интенсивный круговорот, похожий, скажем, на водяную воронку или пылевой вихрь. Подобно перемещению Земли в пространстве, движение это было двойственным, будучи, с одной стороны, циркулирующим, а с другой направленным внутрь зазеркального пространства: нескончаемый поток, льющийся из какой-то одной точки по ту сторону стекла. Я был зачарован этим движением и хотя понимал, что это не более чем иллюзия, из головы у меня не шли слова Роберта: «Мне показалось, что меня хотели втянуть за палец туда, внутрь». И действительно, когда я смотрел— на ни на секунду не останавливающийся вихрь за стеклом, меня не покидало ощущение, что он и в самом деле обладает засасывающим действием.

По спине у меня пробежал неприятный холодок. Обнаруженный мною таинственный феномен, несомненно, заслуживал самого тщательного исследования; и едва я успел подумать об этом, как тут же вспомнил взгляд, который бросил на старое зеркало Роберт Грандисон, уходя на урок. Этого наблюдательного и сообразительного малого следует обязав тельно привлечь к разгадке тайны копенгагенског стекла, решил я тогда про себя.

Увы, случившееся вскоре после того событие на некоторое время заставило меня забыть о зеркале и, по иронии судьбы, виновником тому стал именно Роберт Грандисон. После его ухода я отлучился из школы и вернулся только к вечерней перекличке, которая производилась ежедневно в четверть шестого пополудни и являлась обязательной для всех воспитанников школы. Роберта на ней не оказалось и это, учитывая его дисциплинированность, было более чем необычно. Встревоженный этим обстоятельством, я тут же разыскал Брауна и услышал от него, что мальчик бесследно исчез. Лихорадочные поиски не дали никаких результатов: его не было ни в его комнате, ни в классах, ни в спортивном зале, ни во всех других вообразимых и невообразимых местах, хотя и это было самое странное все его вещи, включая верхнюю одежду, пребывали в целости и сохранности там, где им и надлежало быть.