Беглец - Макбейн Эд. Страница 1

Эд Макбейн

Беглец

Глава 1

Место, где он оказался, внушало страх. Может быть, именно поэтому, услышав выстрел, он кинулся бежать со всех ног.

Ему и в голову не приходило остановиться и посмотреть, откуда стреляли. Раз стреляют, значит, жди беды. Мигом налетят копы, а в этих краях все, от мала до велика, с детства усвоили одно нехитрое правило: не хочешь неприятностей — уноси вовремя ноги. Тем более когда в дело вмешались легавые.

Он вихрем несся вверх по Вэлли, подальше от многоэтажек, серых, словно свинцовые столы в морге, на задних дворах которых хлопало на ветру развешанное белье, уже слегка задубевшее от первого дыхания зимы. Торопливые шаги гулко громыхали по тротуару, и эхо, тысячекратно отраженное угрюмым осенним небом, уносилось прочь, испуганно забиваясь в мрачные подворотни домов. Промчавшись мимо угловой кондитерской, куда обычно заглядывал Фредди — выпить «капельку» на сон грядущий, он пересек Седьмую авеню и оказался в нижней части города. Тут он наконец решил немного передохнуть. Судя по всему, тот, кто стрелял, остался далеко позади. Перейдя на шаг, он смешался с толпой. Тут было немного теплее. Он перевел дыхание. Все казалось таким мирным: звонкое цоканье высоких каблучков, аромат духов, разноголосый говор и смех вокруг. Он был среди своих, снова стал частью этой толпы. Словно огромный, уютный кокон обернулся вокруг него, разом отгородив и от приближающейся зимы, и от копов, и от выстрела, только что прогремевшего совсем рядом.

Перед ним расстилалась Маркет-Плейс, протянувшаяся со Сто пятнадцатой улицы вниз до самого городского парка. Он был здесь только однажды, еще совсем желторотым шестнадцатилетним парнишкой, и до сих пор помнил атмосферу, царившую в здешних заведениях: мрачные коридоры, насквозь пропитавшиеся запахом дешевых духов и женского тела, тени на потолке и доносившиеся отовсюду стоны, бормотание и шепот — магические заклинания продажной любви. Нельзя сказать, чтобы первый опыт оставил у него неприятные воспоминания, но вокруг было сколько угодно юных красоток, с радостью готовых доставить ему удовольствие, причем бесплатно. К тому же ему было известно немало случаев, когда ребята вроде него, увязавшись за парой хорошеньких ножек где-то на Маркет, вместо поцелуев и объятий получали кастетом по голове где-нибудь в подворотне и оставались валяться в крови в ожидании, пока сердобольный прохожий не вызовет полицию. И все же... все же Маркет-Плейс в его глазах по-прежнему была окутана какой-то таинственной дымкой поистине колдовского очарования. Вот и сейчас, оказавшись на ней, он почти позабыл о выстреле, всего несколько минут назад прогремевшем за его спиной.

В дверях одного из заведений, с видом глубочайшего презрения ко всему происходящему, возникла какая-то девица, прислонилась к косяку, неторопливо закурила сигарету и, вызывающе покачивая бедрами, двинулась вниз по ступенькам. Его взгляд невольно задержался на ней. Короткий, отороченный мехом обезьяны жакет едва прикрывал грудь, гладкий шелк платья, туго облегая плоский живот, слегка поблескивал при каждом ее движении. Он ускорил шаги и невольно вздрогнул, почувствовав, как она едва заметно тронула его за руку. Не было сказано ни слова. Девушка опустила глаза и призывно улыбнулась старой как мир улыбкой. Он молча покачал головой и двинулся дальше, не обратив внимания на то, что вслед ему понеслось хриплое ругательство.

Все так же поспешно он миновал Маркет, поймав себя на том, что невольно пытается представить, что происходит в этих комнатах, за темными окнами и плотно прикрытыми шторами. В сущности, он и так прекрасно это знал. Ни для кого в городе это не было тайной. Но даже зная это, он продолжал мысленно рисовать себе картины одна другой соблазнительнее, находя в этом какое-то странное, почти болезненное удовольствие.

Голден-Эдж выходила на Центральный парк, и он мысленно прикинул, что, миновав Шугар-Хиллз, попадет как раз туда.

Столько раз проходя этой дорогой, он сейчас шел почти не задумываясь и не обращая внимания, куда идет. Он знал, что, родившись в Вэлли, он, скорее всего, проживет тут до самой смерти и тут же и умрет. Если, конечно, ему не улыбнется фортуна. А тогда... будь он проклят, если не купит себе клевую тачку... лучше всего «кэдди» — шикарный кадиллак, огромное, желтое чудище с ослепительно белыми покрышками. А может быть, и с полосатыми, как зебра, сиденьями. Или нет, это будет уж слишком бросаться в глаза. Но насчет цвета он уже решил, да и «белобокие» покрышки порой снились ему во сне. Уж тогда каждая кошечка будет охать и ахать, едва завидев на улице его, Джонни Лейна! Вот это картина... шик, да и только! Он катит по улице, а девчонки гроздьями свисают из окон, и каждая надеется, что именно ее заметит знаменитый Джонни Лейн. А он только помашет им рукой... нет, нет, даже не помашет, а лучше слегка кивнет: дескать, привет, девочки, я не забыл, что родился и вырос в ваших краях, и я вас всех помню и люблю, но вернуться... нет уж, увольте! Слуга покорный! И уж конечно, если он и впрямь зашибет хорошие деньги, то пошлет к чертям свою берлогу на Шугар-Хиллз и заведет себе приличную квартиру... или дом. Наймет прислугу, шведку... или нет, лучше немку. Настоящую немецкую фрау, лучше всего недавно приехавшую в Штаты и еще с трудом понимающую язык. Он мысленно представил ее себе — белокурые волосы, не вытравленные перекисью, а настоящие, от природы, сияющую улыбку, немного глуповатую, эдакую «простите, я не говорю по-английски», но полную такого стремления угодить... даже не стремления, а желания — страстного желания сделать все, что угодно хозяину! И пусть только попробует не угодить! Он живо подыщет себе кого-то еще, а уж от желающих отбою не будет. И Синди... само собой, Синди останется с ним. Она не станет возражать против фрау, она все поймет. Так оно и будет. Конечно, если ему удастся зашибить порядком монет. Или провернуть какое-нибудь прибыльное дельце вроде того, что устроил Барни. Впрочем, надо честно признать, что этому мерзавцу всегда чертовски везло!

Он пересек Сто десятую улицу и вошел в парк, стараясь не оглядываться, потому что с детства знал — нет ничего хуже, чем оглядываться. Нашел пустую скамейку, уселся, подняв воротник пальто, потому что ледяной ветер резал как ножом, и только тогда решился задать себе вопрос, который мучил его последнюю четверть часа: в кого же стреляли? А может, это был вообще случайный выстрел и не стоило так бежать. Но усвоенный с детства урок не прошел даром. Если в деле замешаны копы, беги со всех ног, а уж потом разбирайся, что к чему. Или просто беги, ни о чем не думай, остался в живых — и слава Богу! Интересно, подумал он, а что бы ему было за такие мысли, узнай о них легавые. Невольно усмехнувшись нелепости своего предположения, он поудобнее устроился на скамье.

Он никогда особенно не любил зиму и уж, черт побери, ничуть не радовался той, что наступала на город с каждым днем. К тому же он еще не забыл, как прошлой зимой стоял такой лютый холод, что в доме повымерзли даже тараканы. А уж тараканы, как всем известно, самые неприхотливые на свете твари! Прошлой зимой Молли день-деньской была вынуждена топить плиту, чтобы хоть немного согреться, а у него от запаха газа к вечеру адски трещала голова и першило в горле. Уж кажется, можно было надеяться, что хотя бы в такую стужу этот сукин сын позаботится, чтобы в доме было тепло и чтобы у его жильцов не текло из носа, так нет же! Ему до сих пор было неловко перед Синди за эту гребаную дыру, в которую он ее привел. Он вдруг вспомнил, как она отнекивалась, когда он хотел раздеть ее, а он, идиот, думал, все из-за того, что вот-вот должна была вернуться Молли. Да просто в комнате стоял арктический холод.

Джонни повыше поднял воротник. Если все пойдет так, как сейчас, то в этом году зима выдастся еще холоднее. Ему казалось, он заранее чувствует, как его охватывает леденящая дрожь, от которой все тело покрывается мурашками — точь-в-точь как бывает по утрам, когда, еще теплый, только что из-под одеяла, вдруг нечаянно ступишь на ледяной кафель пола в ванной. Холод пробирал до костей. Проклятье, как же он ненавидел зиму, эти морозы, когда кажется, что сердце превращается в кусок льда! Будь он волшебником, вдруг подумал Джонни Лейн, взмахнул бы своей палочкой, и зимы бы не стало! Но ведь тогда исчезнут и норковые шубки, вдруг сообразил он и довольно хмыкнул. И в самом деле, что же тогда станется со всеми этими дамочками, что вечно задирают нос так, будто родились в этих самых шубках?! Что с ними будет? Да ведь эти куколки, того гляди, замерзнут до смерти, они ж щеголяют в своих шубках даже летом!