Невинный, или Особые отношения - Макьюэн Иэн Расселл. Страница 1
Иэн Макьюэн
Невинный, или Особые отношения
Моя работа на главной площадке неоправданно осложнялась еще и тем (неоправданно, потому что сама нора от этого ничего не выигрывала), что как раз в том месте, где согласно моим вычислениям следовало быть этой главной площадке, почва была песчаной и очень рыхлой, и чтобы создать красиво закругленные своды, ее приходилось тщательно утрамбовывать. Но единственным пригодным для этого инструментом был мой собственный лоб. И вот тысячи раз подряд, целыми днями и ночами я с разбегу бил лбом в эту стену и радовался, когда выступала кровь, поскольку это значило, что стена начинает уплотняться; таким образом, всякий должен признать, что я дорого заплатил за свою площадку.
После обеда мы посмотрели очень милый фильм: Боба Хоупа в «Принцессе и пирате». Потом мы посидели в Большом зале, слушая «Микадо» (Опера англичан У. Гилберта и А. Салливана); граммофон играл чересчур медленно. Премьер-министр сказал, что это приводит на память «викторианскую эру, восемьдесят лет, которые стоят в истории нашего острова так же высоко, как эпоха Антонинов». Теперь же, однако, на нас пала «тень победы»… После этой войны, продолжал премьер-министр, мы будем слабы, у нас не будет ни денег, ни сил и мы окажемся между двумя могучими державами, США и СССР.
1
Говорил в основном лейтенант Лофтинг. – Послушайте, Марнем. Вы только что приехали, откуда вам знать, какая тут жизнь. Немцы и русские нам не мешают. Французы тоже. А вот с американцами беда. Они ни в чем толком не разбираются. Хуже того – не хотят учиться, не хотят ничего слушать. Так уж они устроены.
Леонарду Марнему, служащему Министерства почт, ни разу не доводилось беседовать с американцем, но он хорошо изучил эту нацию в своем местном одеоне. Он улыбнулся, не размыкая губ, и кивнул. Потом достал из внутреннего кармана пальто посеребренный портсигар. Лофтинг поднял ладонь – жест, напоминающий индийское приветствие, – заранее отказываясь от угощения. Леонард положил ногу на ногу, вынул сигарету и постучал ее кончиком по крышке портсигара.
Рука Лофтинга метнулась над столом; в ней вспыхнула зажигалка, отрегулированная на максимальное пламя. Он снова заговорил, когда молодой штатский опустил голову, прикуривая.
– Вы же понимаете, что есть уйма совместных проектов, общие фонды, ноу-хау и тому подобное. Но разве американцы знакомы хотя бы с азами коллективной работы? Сначала они соглашаются, а потом поступают, как им нравится. Действуют у нас за спиной, утаивают информацию, говорят с нами сверху вниз, как с недоумками. – Лейтенант Лофтинг поправил журнал, который был единственным предметом на его жестяном стола. – Нет, рано или поздно правительство будет вынуждено принять меры. – Леонард открыл было рот, но Лофтинг остановил его взмахом руки. – Вот вам пример. Я как представитель британской стороны отвечаю за подготовку соревнования по плаванию между секторами, которое состоится в следующем месяце. Никто не возьмется спорить с тем, что у нас, на городском стадионе, самый лучший бассейн. Естественно было бы организовать встречу там. Американцы согласились несколько недель назад. Но где же, по-вашему, будет проводиться соревнование? На юге, в их секторе, в какой-то грязной луже. И знаете почему?
Лофтинг проговорил еще минут десять. Когда все предательства американцев в подготовке спортивной встречи получили должное освещение, Леонард сказал:
– У майора Шелдрейка, было для меня какое-то оборудование и секретные инструкции. Вы об этом ничего не знаете?
– Я хотел к этому перейти, – резко сказал лейтенант. Он сделал паузу, как бы собираясь с духом. Когда он заговорил снова, его голос едва не срывался от раздражения. – Между прочим, меня отправили сюда только затем, чтобы дождаться вас. Когда пришло сообщение от майора Шелдрейка, было запланировано, что я получу от него все что нужно и передам дальше. Но сложилось так – я тут ни при чем, – что между отъездом майора Шелдрейка и моим прибытием прошло двое суток.
Он помолчал. Казалось, он заранее тщательно подготовил это объяснение.
– Очевидно, янки подняли черт знает какой шум, хотя груз, доставленный по железной дороге, был заперт в охраняемом помещении, а ваши запечатанные инструкции лежали в сейфе нашей штаб-квартиры. Они потребовали, чтобы кто-нибудь лично отвечал за все имущество в любое время. К нам пошли звонки от бригадира, который получил распоряжение из генштаба. Никто ничего не смог возразить. Они приехали на грузовике и забрали все – груз, конверт, все подчистую. Потом приехал я. И мне приказали ждать вас, что я и делал пять дней, убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете, объяснить вам ситуацию и дать вот этот контактный адрес.
Лофтинг вынул из кармана почтовый конверт и протянул его над столом Леонарду. Одновременно с этим Леонард вручил ему свои верительные грамоты. Лофтинг помедлил. У него в запасе оставалось еще одно неприятное известие.
– И вот что. Теперь, когда ваше добро, не знаю уж, что там у вас, передано им, вы отправляетесь следом. Вас тоже передали. Пока что командовать вами будут они. Вы будете слушаться их приказов.
– Я готов, – сказал Леонард.
– По-моему, вам крупно не повезло.
Выполнив свой долг, Лофтинг встал и пожал ему руку.
Армейский шофер, который сегодня же привез Леонарда из аэропорта Темпельхоф, ждал его на автостоянке у Олимпийского стадиона. Выделенная Леонарду квартира была в нескольких минутах езды отсюда. Капрал открыл багажник крохотного автомобильчики защитного цвета, но явно не считал, что в его обязанности входит доставать
– сданы.
Номер двадцать шесть по Платаненаллее был современным зданием с лифтом в вестибюле. Квартира Леонарда находилась на четвертом этаже и состояла из двух спален, большой гостиной, столовой, совмещенной с кухней, и ванной. В Тотнеме Леонард жил с родителями и каждый день ездил электричкой на Доллис-хилл. Он прошелся по комнатам, зажигая везде свет. Тут имелись разнообразные новшества. Был большой радиоприемник с кремовыми кнопками и телефон на одном из целого комплекта маленьких столиков, вставляющихся друг в друга. Рядом лежал план Берлина. Мебель была армейского производства: гарнитур из трех предметов, обитых материей с невнятным цветочным узором, пуф с кожаными кисточками, торшер, стоящий не совсем вертикально, а у дальней стены гостиной – бюро на толстых гнутых ножках. Леонард выбрал себе спальню и с удовольствием, не спеша распаковал вещи. Его собственный дом. Он не ожидал, что это будет так приятно. Он повесил свои костюмы – самый лучший, чуть похуже и серый, на каждый день, – в стенной шкаф, дверца которого отъезжала в сторону от легкого толчка. Шкатулка для сигарет, прощальный подарок родителей – внутри тиковое дерево, снаружи серебряное покрытие с гравировкой, его инициалами, – заняла почетное место на бюро. Рядом с ней расположилась тяжелая настольная зажигалка в форме неоклассической урны. Будут ли у него когда-нибудь гости?
Только устроив все по своему вкусу, он позволил себе усесться в кресло под торшером и вскрыть конверт. Его ждало разочарование. Внутри оказался бумажный листок, вырванный из блокнота. Адреса на нем не было – только имя, Боб Гласе, и берлинский телефонный номер. Он думал развернуть на обеденном столе план города, найти место, выбрать маршрут. А теперь придется выслушивать указания от незнакомого американца, да еще по телефону, которым он, несмотря на свой род службы, пользоваться не привык. У его родителей телефона не было, у друзей тоже, а на работе необходимость позвонить возникала редко. Пристроив на колене лист бумаги, он старательно набрал номер. Он знал, как полагается говорить в трубку. Спокойно, уверенно: Леонард Марнем на проводе. Вы ждали моего звонка?