Орел в небе - Смит Уилбур. Страница 1

Уилбур Смит

Орел в небе

Эту книгу я посвящаю своей жене Низо, бесценному сокровищу моей жизни, с бесконечной любовью и искренней признательностью за благословенные годы нашей совместной жизни.

В процессе написания этой истории я воспользовался помощью многих людей. Майор Дик Лорд и лейтенант Питер Куки консультировали меня и давали советы относительно технического оснащения и оборудования современных боевых самолетов. Доктор Робин Сандел и доктор Дэвид Дэйвис помогли мне с медицинскими описаниями. Преподобный Боб Редрап, постоянный компаньон по рыбалке, помог с выбором названия. Всем им я искренне благодарен.

Целому ряду жителей государства Израиль я благодарен за радушный прием и неоценимую помощь. К сожалению, не могу привести здесь все их имена.

В горах Готтентотской Голландии лежал снег, и ветер дул оттуда, скуля, как заблудившийся зверь. Инструктор, стоя в дверях крошечной мастерской, поежился в своей летной куртке и глубже засунул руки в карманы, отороченные овчиной.

Он смотрел, как большой "кадиллак" с чернокожим шофером едет между огромными железными амбарами, и недовольно хмурился. Барни Вентер остро завидовал всем приметам богатства.

"Кадиллак" свернул к стоянке для посетителей у стены ангара; из задней двери с мальчишеской живостью выскочил подросток, что-то сказал цветному шоферу и заторопился к Барни.

Он двигался с неожиданным для его возраста изяществом, держался прямо, не спотыкался на чересчур длинных для его тела ногах. Пока юный отпрыск богатой семьи приближался к инструктору, зависть Барни росла. Он ненавидел этих неженок, но по иронии судьбы именно ему приходилось много времени проводить в их обществе. Только очень богатые люди могут позволить своим детям постигать тайны полета.

Заниматься этим его вынуждал естественный процесс старения, постепенный износ тела. Два года назад, в возрасте сорока пяти лет, он не прошел строгую медицинскую комиссию, определяющую пригодность военных летчиков, и с тех пор катился под горку, чтобы окончить свои дни обычным летуном-бродягой, который водит изношенные машины каких-нибудь полулегальных чартерных компаний по тайным и неизведанным маршрутам.

Эти мысли заставили его рявкнуть на остановившегося перед ним мальчика:

– Мистер Морган, я полагаю?

– Да, сэр, но вы можете звать меня Дэвид. – Мальчик протянул руку, и Барни машинально пожал ее, сам того не желая. Рука была узкая и сухая, но крепкая, сплошные мышцы и сухожилия.

– Спасибо, Дэвид. – В голосе Барни звучала ирония. – А ты можешь и дальше называть меня "сэр".

Он знал, что мальчику четырнадцать, но он был почти одного роста с Барни, с его пятью футами семью дюймами. Дэвид улыбнулся, и Барни ощутил почти осязаемое воздействие его красоты. Казалось, каждая черта этого лица создана великим художником. Возникало впечатление некой театральности, близкой к ненастоящести. Казалось, волосы на самом деле не могут так виться и блестеть, кожа – быть такой шелковистой и нежно окрашенной, а глаза – обладать такой глубиной и огнем.

Барни понял, что любуется мальчиком, во власти его очарования, и резко отвернулся.

– Пошли. – Он прошел в мастерскую, где стены украшали голые блондинки и предупредительные надписи, касающиеся кредиторов и тех, кто выполняет правый поворот.

– Что ты знаешь о полетах? – спросил он у мальчика, когда они оказались в прохладной полумгле ангара, где длинными рядами стояли пестро раскрашенные самолеты, а потом через противоположную дверь снова вышли на яркое зимнее солнце.

– Ничего, сэр.

Признание откровенное, и Барни приободрился.

– Но хочешь узнать?

– О да, сэр!

В ответе звучал энтузиазм, и Барни внимательнее взглянул на мальчика. Глаза у него темные, почти черные, только прямой солнечный свет окрашивает их густой синевой.

– Хорошо, тогда приступим.

Самолет ждал на бетонированной площадке перед ангаром.

– Это "Сессна-150", моноплан с высоким расположением крыла.

Барни начал круговой обход-проверку, а Дэвид внимательно следил за ним. Но когда Барни начал рассказывать о приборах и правилах взлета и выравнивания, он понял, что мальчик знает больше, чем следовало бы. Его ответы на риторические вопросы Барни были верны и точны.

– Ты читал, – обвинил его Барни.

– Да, сэр, – с улыбкой признался Дэвид. Зубы у него были белые и идеально ровные, а улыбка – неотразимая. Вопреки себе, Барни почувствовал, что мальчик начинает ему нравиться.

– Ну хорошо, садись.

В тесной рубке они пристегнулись, разместившись плечом к плечу. Барни объяснил назначение всех приборов и аппаратов и начал стартовую процедуру.

– Общий включатель. – Он нажал красную кнопку. – Поворачивай ключ, как в машине.

Дэвид наклонился вперед и повернул. Пропеллеры завертелись, двигатель ожил, несколько раз кашлянул и заработал со вполне правильным гулом. Они съехали с площадки. Дэвид быстро привыкал к рулям. Самолет остановился для последней проверки и радиоконтроля, потом вырулил на взлетную полосу.

– Хорошо, выбери предмет в конце полосы. Целься в него и осторожно открывай дроссель.

Машина ожила и покатила к далекой изгороди.

– Руль на себя, полегче.

И вот они уже в воздухе и быстро уходят от земли.

– Спокойней, – сказал Барни. – Не прилипай к приборам. С ней нужно обращаться как с... – он смолк. Хотел сравнить машину с женщиной, но вовремя сообразил, что такое сравнение неуместно. – Обращайся с ней как с лошадью. Полегче. – И тут же почувствовал, как ослабла хватка Дэвида на руле. – Вот так, Дэвид.

Он искоса взглянул на мальчика и вдруг почувствовал разочарование. Чутье подсказывало ему, что перед ним птица, один из тех редких представителей рода человеческого, для кого голубое небо – естественная среда. Но в первые мгновения полета на лице мальчика застыло выражение ужаса. Губы и ноздри обвело мраморно-белыми полосками, в темно-синих глазах показались тени, словно акулы под поверхностью летнего моря.

– Левое крыло вверх! – рявкнул он разочарованно, надеясь вывести мальчика из шока. Крыло тут же поднялось и застыло, никакая правка не требовалась. – Выровняй машину. – Его руки лежали на приборной панели, но вмешательство было ни к чему. – Закрой дроссель. – Правая рука мальчика безошибочно нашла дроссель. Барни снова посмотрел на него. Выражение лица Дэвида не изменилось, и Барни неожиданно понял, что это не ужас, а экстаз.

"Он птица", – удовлетворенно подумал Барни, и пока они выполняли обычный полет с разным набором высот и поворотов, он вспоминал, как тридцать лет назад другого мальчика в старом желтом «тигровом мотыльке» охватил такой же восторг.

Они обогнули голубые горы в белых снежных шапках и полетели по ветру.

– Ветер как море, Дэвид. На большой высоте он может мешать, а может и облегчить полет. Следи за ним. – Дэвид кивнул. Получая первые уроки летной науки, он наслаждался каждым мгновением полета.

Они повернули на север над мрачными голыми землями, розоватыми и коричнево-дымчатыми, лишенными своих богатых золотистых одежд – пшеницы.

– Теперь колесо и руль одновременно, Дэвид, – сказал Барни. – Попробуем резкий поворот. – Крыло пошло вниз, и горизонт перед носом самолета повернулся.

Прямо впереди морские волны разбивались о длинные полосы желтовато-белого прибрежного песка. Атлантический океан, холодно-зеленый, зыбился под ветром, украшенный белыми пятнами пены.

Снова на юг, вдоль береговой линии, откуда на них, прикрывая глаза руками, смотрели меленькие фигурки, на юг, к большой плоской горе, которая обозначала границу суши: под таким углом ее очертания казались незнакомыми. В заливе было множество кораблей, а под крутыми склонами горы теснились здания, в их окнах отражалось зимнее солнце.