Рождественская песенка - Бейтс Герберт Эрнест. Страница 1
Герберт Бейтс
Рождественская песенка
Уроки пения она давала в длинной комнате над музыкальным магазином. Ее ученики нередко побеждали в конкурсах, блистали на местных концертах, а порой и сами становились учителями. Ей тоже удалось одержать немало побед, и все твердили, какая она талантливая.
Каждое Рождество она мечтала о снеге. Снег празднично преображал их скучный городок. Приземистые, крытые черепицей лавки из бурого кирпича расправлялись, крыши домов у подножия холма весело поблескивали сахарной корочкой, и даже унылый клуб с тюлем на окнах, где местные джентльмены играли на бильярде или в вист за скудными порциями разбавленного виски, казался значительнее. Когда шел снег, можно было вообразить, что ты где-нибудь в Баварии, Вене или в горах и по безобразному холму со стороны газового завода, того и гляди, элегантно заскользят запряженные лошадьми сани, о которых она читала в туристских проспектах. Когда шел снег, можно было вообразить, что Ивенсфорд с его горбатыми улочками над рекой – это альпийский городок. Чего только не вообразишь, когда идет снег. Однако в сочельник почти всегда лил дождь, а по улице, похожей на мрачный темный канал, вереницами плыли к заводу плащи. И вместо того чтобы, радуясь снегу, петь Моцарта, она долгие часы простаивала за прилавком, продавая рабочим джазовые пластинки, а вечером скучала на приеме у Уильямсонов.
В прошлом году она спела у них несколько песен. Мужчины, разгоряченные джином и портвейном, невпопад ей похлопали, а Фредди Уильямсон прогудел: «Молодец, Кларочка!»
Она знала, что мужчинам больше нравится Эффи. Ее сестрица не пела, ни в каких конкурсах не побеждала, зато умела веселиться, и почему-то казалось, что любое дело ей по плечу. Натура у нее была хамелеонья, и за ней увивались мужчины. Она часто смеялась, звонко, заразительно, так что и окружающие начинали смеяться, и у нее были большие с фиалковым отливом глаза. Иногда она так много смеялась, что Кларе хотелось заплакать.
На это Рождество Клара твердо решила не ходить к Уиль-ямсонам. У них был кожевенный завод, очень прибыльный, и жили они у реки в большом доме эдвардианского стиля – с окнами фонарем, башенками по углам и цветными стеклами в ванных комнатах. Несколько раз в году Уильямсо-ны устраивали приемы. Туда сходилась вся городская элита – деловые люди, удостаивающие своим посещением разве что гольф-клубы. Они приходили с женами в облегающих платьях, под которыми фурункулами выступали крючки корсетов. К полуночи миссис Уильямсон начинала чудить и, бродя из комнаты в комнату, липла подряд ко всем мужчинам. Чудили и оба ее сына, Джордж и Фредди: они снимали пиджаки и показывали силу, одной рукой поднимая за ножку тяжелые стулья.
В четыре часа Клара пошла наверх, чтобы закрыть в музыкальном классе ставни, задернуть шторы и затопить камин. В тумане за окном сеялся мелкий дождь. Рождества даже не чувствовалось. Омытые ветви лип венозно краснели в густо-синей темноте.
Когда она выходила из комнаты, на лестнице появилась ее сестра.
– Вот ты где! Там молодой человек ищет какую-то песню, а название забыл.
– Опять, наверное, Денни Кея. Все только его и спрашивают.
– Да нет. Он говорит, песня рождественская.
– Сейчас спущусь, – сказала Клара, но на полпути остановилась, вспомнив, что собиралась сказать Эффи. – Кстати, на прием к Уильямсонам я сегодня не пойду.
– Но, Клара, ты же обещала. Ты ведь никогда их не пропускаешь.
– Ну и что? А сегодня устала и не хочется.
– С Уильямсонами это не пройдет, – сказала сестра. – Они тебя силой затащат.
– Пойду разберусь с покупателем. Какая, он говорит, песня?
– Говорит, рождественская. А с вечером у тебя ничего не выйдет. И не надейся.
Клара спустилась в магазин. Каждый день к ней подходили люди, забывшие какую-нибудь песню. «Она звучит примерно так» или «Поется это вот как» – объясняли они и пытались напеть мотив. Мелодия всегда была популярной, и Кларе без труда удавалось узнать ее.
У прилавка с пластинками стоял молодой человек в коричневом пальто, коричневой фетровой шляпе и с зонтиком в руке. Когда она подошла, он снял шляпу.
– Видите ли, мне нужна песня, но…
– Рождественский гимн? – спросила она.
– Нет, песня. Просто рождественская песенка.
Молодой человек очень смущался. Не поднимая на нее глаз, он облизывал губы и чертил кончиком зонта по линолеуму.
– Слов вы совсем не помните?
– К сожалению, нет.
– А мотив?
Молодой человек открыл рот, собираясь что-то пропеть или сказать, но запнулся и от смущения закусил губу.
– Мне бы хоть два-три слова, – сказала она. – Песня современная?
– Да как вам сказать. Кажется, она немецкая.
– Может быть, Шуберт?
– Ужасно глупо, но я просто не знаю, – сказал он. – Мы ее слышали всего один раз.
Он, казалось, уже собрался надеть шляпу. Кончик его зонта чуть ли не дырявил линолеум. Иногда застенчивые покупатели просто не решались напеть песню, за которой пришли, и неожиданно она предложила:
– Давайте поднимемся наверх. Может, там нам повезет больше.
Наверху, в музыкальном классе, Клара пропела ему начало нескольких песен Шуберта. Она сидела за роялем, а молодой человек почтительно стоял в сторонке, опершись на зонт и не смея ее перебивать. Потом она перешла на Брамса; его лицо засветилось надеждой. Она спросила, не узнал ли он мелодии, но он отрицательно покачал головой и после еще одной песни Шуберта вдруг выпалил:
– Понимаете, вообще-то она не рождественская. Вроде бы и рождественская – и нет. Скорее она как бы наводит на мысль о Рождестве…
– Она про любовь?
– Да.
Клара напела еще одну песню Шуберта, опять не угадала и в конце концов поднялась из-за рояля.
– На свете столько песен о любви, – сказала она.
– Я знаю, но эта совсем особенная.
– А свою подругу вы не могли бы привести? Вдруг она вспомнит.
– Нет, нет, – сказал он. – Мне бы хотелось обойтись без нее.
Они пошли вниз, и по дороге он несколько раз поблагодарил ее.
– Вы чудесно поете, – сказал он. – Вам бы эта песня понравилась.
– Приходите, если вспомните мелодию или слова, – сказала она. – Мне бы услышать хоть несколько тактов.
Он нервно затеребил зонт, поспешно надел шляпу, тут же снял и поблагодарил Клару. Потом снова надел шляпу и снова приподнял ее. Выйдя на улицу, он резко раскрыл зонт, налетел ветер, молодого человека крутануло на мокром асфальте и унесло в темноту.
Весь вечер моросил дождь, то и дело заходили покупатели и стряхивали мокрые шляпы на лакированные рояли. Клара обслуживала их, но все время думала о песне, которую не мог вспомнить молодой человек. В голове вертелись мелодии Шуберта, переплетаясь с мелодиями рождественских гимнов, доносившихся из кабинок для прослушивания, и, когда пришла пора закрывать магазин, она вздохнула с облегчением.
Эффи носилась по дому в одном белье, готовясь к вечеру.
– Ты что, всерьез решила не ходить? – спросила она Клару.
– Кому я там нужна? Да мне и самой у них скучно.
– Они к тебе хорошо относятся.
– Ничего не могу поделать. Я еще в прошлом году решила. Ни для них, ни для меня никакого удовольствия.
– Не выгорит. За тобой приедут, можешь не сомневаться.
В восемь вечера Эффи с отцом и матерью укатили на машине к Уильямсонам. Клара прошла через магазин, открыла дверь и выпустила их на улицу.
– Звезды высыпали, – сказала мать. – Похолодало.
Клара постояла на пороге, глядя на звезды, и решила, что в самом деле подмораживает.
– Ты все же давай собирайся, – крикнула из машины Эффи. – Сама знаешь Уильямсонов. – И она так звонко и заразительно рассмеялась, что отец с матерью тоже не смогли удержаться от смеха.
Когда машина тронулась, Клара закрыла дверь и отключила звонок. Потом поднялась наверх, переоделась в халат и снова задумалась о песне, которую пытался найти молодой человек. Сев за рояль, она тихонько напела несколько мелодий.