Рыцари маленькой Доры - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 1

Пэлем Гринвел Вудхауз

РЫЦАРИ МАЛЕНЬКОЙ ДОРЫ

Я очень много лет знаком со Стэнли-Фетерстонго Акриджем, но до сих пор ни разу не замечал, чтобы он когда-нибудь ухаживал за женщиной. Я считал, что Акридж, как многие финансовые гении, избегает тратить свое драгоценное время на женщин. Его великий ум постоянно занят другими, более серьезными, проблемами. Поэтому я был весьма удивлен, когда однажды встретил моего друга под руку с девицей в белом платье. Он помогал ей влезть в омнибус.

Если бы это делал кто-нибудь другой, а не Акридж, я бы нисколько не удивился. Но, повторяю, я никогда еще до сих пор не видел Акриджа с дамой. Он держал себя вежливо и даже почтительно. Если бы его непромокаемое пальто не было такого яркого желтого цвета, его можно было бы принять за самого благовоспитанного денди.

Омнибус тронулся. Акридж стоял и махал рукой отъезжающей девушке. Я набросился на него с вопросами. Его поведение встревожило меня. Мне вовсе не улыбалось в дальнейшем прикармливать миссис Акридж и снабжать носками и рубашками целое стадо маленьких Акриджат.

— Кто эта дама? — спросил я.

— Здорово, старина, — сказал Акридж, оборачиваясь. — Откуда ты? Если бы ты явился на минуту раньше, я бы познакомил тебя с Дорой.

Девушка в белом платье все еще стояла на крыше удаляющегося омнибуса и махала Акриджу платочком.

— Это Дора Мэзон, — сказал Акридж, помахивая ей в ответ огромной ручищей. — Секретарша моей тетки. Там я с нею и познакомился. Джордж Тэппер подарил мне два билета на утреннее представление в театре «Аполло», и я пригласил ее с собой. Мне жаль эту девушку. Ей-Богу, старина, очень жаль.

— А что такое с ней?

— Невесело ей живется. Никогда никаких развлечений. Повести ее театр — доброе дело, ей-Богу. С утра до вечера она чистит японских собачек и переписывает на машинке идиотские романы моей тетки.

— Разве твоя тетка пишет романы?

— Самые дрянные романы на свете, старина. Ее на днях выбрали председательницей клуба «Перо и Чернила». Из-за этих проклятых романов я никогда не мог с нею ужиться. По вечерам, когда я ложился спать, она давала мне какой-нибудь томик своего сочинения и утром, за завтраком, расспрашивала меня о нем. Хоть бы за обедом, но нет: за утренним завтраком! Честное слово, это была собачья жизнь, и я рад, что уехал от тетки. Кровь киснет в жилах от чтения этих романов! Теперь ты можешь понять, почему мое сердце обливается кровью, когда я думаю о маленькой Доре. Я знаю, что ей плохо живется, и когда мне удается доставить ей какое-нибудь маленькое развлечение, я чувствую, что мне прощается множество грехов. Я жалею, что могу так мало сделать для нее.

— Ты бы угостил ее хоть чайком после театра.

— Чай для меня недоступная роскошь, приятель. Уж очень трудно стало за последнее время выходить из ресторанов, не заплатив за еду. Проклятые кассиры следят за дверьми, как черти. Но если ты собираешься выпить чайку, я с удовольствием выпью с тобой за компанию.

— Я не хочу чаю.

— Идем, идем! Будь немного радушнее, старина.

— Почему ты в середине лета носишь этот проклятый непромокаемый плащ?

— Не заговаривай мне зубы, старина! Я вижу, что тебе необходимо выпить стаканчик чаю. Ты бледен, у тебя печальный вид.

— Доктора уверяют, что чай вредно действует на нервную систему.

— Они, пожалуй, правы. Не надо чаю! Мы можем выпить бутылочку соды и виски. Зайдем в ресторан!

Несколько дней спустя на ипподроме в Дерби состоялись скачки, и лошадь, которую звали Гунга-Дин, пришла к финишу третьей. Конечно, это событие не представляет большого интереса для большинства интеллигентных людей, но для меня оно было необыкновенно важно. Я играл на скачках и поставил на эту лошадь. Это было счастливейшее событие всей моей жизни! На радостях я решил угостить моих ближайших друзей обедом. В список приглашенных был включен и Акридж, но он куда-то запропастился, и я никак не мог его найти. Признаюсь, втайне я радовался — по крайней мере хоть один раз Акридж не пообедает за мой счет.

Люди, взявшие на скачках даже третий приз, самые счастливые люди на свете. Я был так возбужден в этот вечер, что, когда пробило одиннадцать часов, мне не хотелось ни оставаться в ресторане, ни идти спать. Я предложил своим друзьям перенести нашу пирушку в ночной бар. Там музыка и танцы до трех часов ночи. Для этого нужно было только переодеться. На шести извозчиках мы разъехались по домам, чтобы встретиться снова.

Увы, нам так редко дано предчувствовать грядущие бедствия! Входя к себе в квартиру, я насвистывал веселую арию. Даже уничтожающий взгляд Баулса, моего квартирохозяина, не поколебал моей радости. Обычно Баулс нагонял на меня трепет своим видом, но в этот вечер он не произвел на меня ни малейшего впечатления.

— Эй, Баулс, — закричал я и чуть не прибавил «голубчик», но вовремя удержался. — Эй, Баулс, я выиграл на скачках!

— Правда, сэр?

— Правда. Гунга-Дин пришла третьей.

— Я читал об этом в вечерней газете, сэр. Поздравляю

— Спасибо, Баулс, спасибо.

— Недавно к вам заходил мистер Акридж, — сказал Баулс.

— Жаль, что он меня не застал. Я искал его по всему городу. Что ему было нужно?

— Он заходил за вашим фраком, сэр.

— За моим фраком? — весело захохотал я. — Удивительный человек! Никогда нельзя предвидеть, что понадобится ему…

И вдруг страшная мысль поразила меня, как удар кулака. Мне стало холодно, как будто в комнату ворвался ветер с улицы.

— И что же… он получил мой фрак? — выговорил я, весь дрожа.

— Конечно, сэр.

— Он взял мой фрак?!?

Я схватился за вешалку, чтобы не упасть.

— Он говорил, что это доставит вам удовольствие сэр, — продолжал Баулс.

Баулс всегда относился к Акриджу с какой-то непонятной снисходительностью. Всю свою жизнь я никак не мог уразуметь — почему мой квартирохозяин так благосклонен к Акриджу. Он постоянно угождал ему и заискивал перед ним. Такой прекрасный человек, как я, должен был всю жизнь дрожать перед Баулсом, в то время как Акридж мог безбоязненно на него покрикивать. И ведь есть еще чудаки, которые уверяют, что все люди равны между собой.

— Он… взял… мой фрак? — пробормотал я.

— Мистер Акридж уверил меня, что вы будете счастливы отдать ему свой фрак на один вечер. Ведь он вам сегодня ненадобен.

— Надобен! Надобен, черт побери! — закричал я, теряя самообладание. Никогда до сих пор я еще не чертыхался в присутствии Баулса. — Через полчаса в баре — ужин, на который я пригласил шестерых!

Баулс сочувственно прищелкнул языком.

— Что мне теперь делать?

— Может быть, вы разрешите мне одолжить вам свой фрак, сэр?

— Ваш фрак!

— У меня очень хороший фрак. Подарен мне его сиятельством, покойным графом Окстедом, у которого я служил много лет. Он вполне подойдет вам, сэр. Его сиятельство был такого же роста, как вы, только немного тоньше. Разрешите, я покажу его вам, сэр. Он лежит у меня в сундуке.

Законы гостеприимства священны. Через пятнадцать минут шесть человек соберутся в баре. Что они будут делать, если не явится хозяин обеда?

Я слабо кивнул головой.

— Вы очень любезны, — пробормотал я.

— Нисколько, сэр. Это доставит мне удовольствие. Пожалуйста.

Если он говорил правду, я рад за него. Приятно думать, что твое несчастье доставляет удовольствие хоть одному человеку.

Покойный граф Окстед был действительно тоньше, чем я. Я заметил это, едва только начал натягивать графские брюки. Мне всегда нравились гибкие и тонкие аристократы, но теперь мне хотелось, чтобы Баулс служил у какого-нибудь человека, более приверженного к мучнистым блюдам. Да и бархатные отвороты на фраках давно уже вышли из моды. В комнате моей было довольно темно и все же, взглянув в зеркало, я невольно содрогнулся. Кроме того, меня поразил какой-то странный запах.