Зэками не рождаются - Южный Александр. Страница 1

А. Южный

Зэками не рождаются

Глава первая

Банда Людоеда вновь собралась на сходку на новой подмосковной блатхате лишь через долгих пятнадцать лет, но уже в обновленном составе.

Не было на ней Судака, знатного картежника Леньки Самойлова, которого несколько раз саданул по «чердаку» топором Виктор Осинин по кличке Ураган, защищая свою жизнь, когда тот, сговорившись со своими кентами [1], решил замочить [2] своего подельника [3].

Ленька, конечно, загнулся, хотя и не сразу. Больше месяца провалялся он под капельницей — врачи выходили Судака, но «крыша» у него «потекла» основательно. Он начал сильно заговариваться, плести всякую галиматью, и его определили в зэковский дом «хи-хи».

Лагерный дурдом, конечно, не лафа, там блинчиками не кормят и медом не намазано, да и по шее схлопотать запросто можно, а то и по горбу накостылять могут. Санитары там не подарок. Зэки, одним словом… По ночам Судак громко разговаривал сам с собой, нарушая покой дурдомовских блатных, и почти каждую ночь его сильно колошматили как сами больные, так и санитары. В оконцовке бедолага сыграл в ящик.

Поднялся сильный хипиш [4], из первопрестольной прискакала какая-то особая комиссия. Ну и конечно, не без этого, факты подтасовали, словно стиры [5], и получилось все в ажуре, как этого и хотела главврач психбольницы Клара Иосифовна, пожилая еврейка, с седыми растрепанными волосами, в звании подполковника, измученная и издерганная изрядно, с двумя зубами во рту, чем-то напоминавшая сказочный персонаж, но душа-человек, спасшая от раскрутки [6] не одного зэка. Из чисто бабьей жалости она фальсифицировала диагноз заболевания вновь совершившему преступление зэку, признавая оного невменяемым в момент преступления. Ей верили, ей доверяли, и пользовалась она очень большим авторитетом как среди больных, так и среди высокопоставленного гулаговского начальства. Но спасала она не только из жалости. Мудрейшая Клара Иосифовна отлично понимала к тому же, что многие преступления совершались от безысходности, от несовершенства и убожества системы, попав в которую человек буквально зверел или сходил с ума. В таком случае ставился диагноз «лагерный психоз».

Про нее рассказывали множество небылиц, сдобренных симпатией и некоторой долей зэковского юмора.

Если до ее ушей доходило, что какой-то зэк называет ее стибанутой, штруней [7] или бабой-ягой за торчащие впереди клыки и растрепанные волосы, она могла продержать такого больного в своем дурачьем царстве сколько угодно, вплоть до окончания срока провинившегося, а сидеть в дурдоме было не сладко.

И когда такой больной во время обхода просился на выписку (как правило, большая часть контингента в психбольнице была в здравом уме, так как многие симулировали), она взвинченно кричала:

— И ты меня называешь Кларой Иосифовной?! Нет, я тебе не Клара Иосифовна, я для тебя баба-яга! Вот и сиди в моей избушке до конца!

При этом она бешено топала ногой, брызжа слюной.

Несмотря на свой преклонный возраст она тем не менее завела себе любовника из среды заключенных, находившихся в пересыльной больнице в пос. Лесной. Звали его Григорий. Гриша был тубиком, то есть туберкулезным больным. Клара Иосифовна в нем души не чаяла. Она ухаживала за ним, как за малым ребенком, кормила его на убой, выполняла каждую его просьбу, каждый каприз, — и Гриша поправился. Когда победной песней прозвучал гонг его освобождения, он никуда не поехал, тем более что Гриша был одинок, как бобик, и остался жить со своей опекуншей.

Как то Гриша прилично вмазал [8] и начал в зоне мочить капканы [9]. Солдаты, молодые лухнари [10], постарались урезонить бравого Гришку, но он куролесил по территории пересылки и всем, пытавшимся урезонить его — и ментам и солдатам, — небрежно бросал: «Кыш! Кыш!», — и махал рукой, словно прогоняя кур.

Вот это «кыш» сильно не понравилось одному молодому самолюбивому солдату с Кавказа.

— Слушай, ты кому говоришь кыш, а? Я тебе что, петух, что ли? За свои слова отвечаешь, а? — И с силой дернул Гришу за рукав.

Гриша и так еле держался на ногах, а когда его дернули, то он завалился, словно спиленное дерево, на землю.

Когда Кларе Иосифовне доложили об этом, ее обуял всепожирающий гнев.

Не помня себя от бешенства, с растрепанными волосами и раскрытым ртом, в котором торчало всего два зуба, она схватила деревянный кол и, словно Жанна Д'Арк с мечом, со всей прытью, какой позавидовал бы любой спринтер, бросилась на солдат, на которых указал ей доброжелатель, хотя Гришу давно уже отвели и уложили спать.

Солдаты и вертухаи [11], увидев разъяренную психиатершу, в испуге помчались кто куда. Да не тут-то было! Она настигала их и начинала наносить сокрушительные удары по головам и спинам несчастных.

— Клара Иосифовна, мы не виноваты… Послушайте, умоляем вас, — пытались они убедить ее, но это еще больше распаляло психиатершу, и она догоняла убегающих, которые в панике перелезали через забор. Когда у нее поломался кол, она схватила две его половинки и замолотила ими с еще большей яростью по спинам обидчиков ее милого Гришеньки. Больше всех досталось низкорослому солдатику, который никак не мог «взять» забор, и, когда он в отчаянии с трудом ухватился за верхнюю часть забора, она с упоением отколошматила его по заднице. Брюки бедолаги спустились, и на обнаженной молодой попке появились багровые узоры от ударов неистовой Клары Иосифовны. Лишь подбежавшим офицерам с трудом удалось успокоить разбушевавшуюся Клару Иосифовну и спасти незадачливого, насмерть перепуганного солдатика, который в недоумении хлопал глазами и жалобно скулил.

— За что вы меня так, Клара Иосифовна?! Я ничего не знаю! Честное комсомольское!

— В следующий раз я вас, гадов, всех перестреляю, если тронете моего Гришеньку, — немного успокоившись, с расстановкой проговорила она и заковыляла в свою «избушку».

Как специалист Клара Иосифовна была просто профессором. Она с первого взгляда определяла, кто перед ней сидит — симулянт или действительно несчастный больной. И горе тому зэку, кто пытался надуть психиатершу. Она сразу же отправляла его обратно в зону. Но если зэк честно и откровенно признавался ей, что он вынужден был симулировать в зоне, чтобы избежать каких-либо неприятностей или нового срока, и слезно просил ее, как мать, помочь ему, Клара Иосифовна великодушно разрешала бедолаге «отдохнуть» в ее заведении.

— Смотри только, веди себя тихо, — предупреждала она симулянта, — иначе тут же выпишу.

Через несколько месяцев симулянта выписывали с соответствующим диагнозом: «шизофрения» или «психопатия с декомпенсацией» и т. д., и администрация его больше не трогала. Определяли таких в «дурбригаду». «Да это же дурак, он от Кларушки», — говорили про такого психбольного. «А? От Кларушки? Ясно. Не трожьте его, а то еще покусает кого-нибудь».

Клара Иосифовна сидела в своем кабинете и одну за одной шабила папиросы «Беломор-канал». Массивная, ручной работы пепельница, подарок «мамочке» одного из благодарных больных, была переполнена «сытыми» бычками, за которыми охотились психбольные, приходящие к ней на прием.