Дорогой обреченных - Эверетт Джек Уайд. Страница 1

Джек Уайд Эверетт

Дорогой обреченных

1

Дуглас Мюррей пригнулся в седле, но было слишком поздно. Лассо было наброшено на него и в ту же секунду затянулось.

Резким рывком молодой человек был сорван с седла и, упав на землю, чуть было не лишился сознания. Словно откуда-то издали он услышал победный клич индейца.

Не сдерживая быстрого бега своего мустанга, человек на лошади прикрепил другой конец лассо к своему седлу, немного нагнулся влево и, подхватив уздечку лошади Мюррея, поскакал дальше.

Дуглас Мюррей потянулся за ним, на веревке, по твердой земле. Голова его билась о камни. Через несколько секунд он потерял сознание. Но безжалостный всадник не остановился. Он продолжал волочить свою жертву по песку и земле, по жесткой, выжженной солнцем прерии, через кустарники чаппараля и кактусы.

Мюррей не чувствовал, как его тело постепенно превращалось в сплошную рану, а его одежда в клочья: через некоторое время на нем висели только какие-то жалкие лохмотья.

Проехав с полмили всадник свернул в сторону маленького каньона и через какое-то время добрался до заброшенного временного лагеря, в центре которого пылал костер.

В лагере было оживленно. Возле палаток суетились люди. Заметив подъехавшего, они приблизились к его пленнику, лежавшему без чувств на земле.

Прибывший с гордостью огляделся. Его длинные и черные, как смоль волосы были сзади собраны в хвост. На бронзовом лице не дрогнул ни один мускул, лишь черные глаза горели неистовым огнем.

Индейца окружили крепкие, сильные люди, но он, казалось, не обращал никакого внимания на их вопрошающие взгляды.

Он заговорил, лишь когда из палатки навстречу приехавшему вышел высокий, широкоплечий бородач с глубоким шрамом от ножа на правой щеке. В его серых стальных глазах мерцал всепожирающий огонь.

— Один из переселенцев, Киова? — спросил человек со шрамом.

Индеец Киова кивнул:

— Совсем еще неопытный, босс. Сам так и въехал в ловушку, которую я ему подстроил. Такими слепыми могут быть только люди из обоза переселенцев.

— Зачем же ты взял его в плен, Киова?

— Он обнаружил ловушку, и хотел вернуться, чтобы предупредить своих. Этого я допустить не мог.

Бородач удовлетворенно кивнул.

— Значит, это один из каравана переселенцев, — пробормотал он. Хорошо, что ты его вывел из игры, Киова. Ты — человек надежный, на тебя можно положиться. Все хорошо подготовлено?

— Через час караван переселенцев доберется до каньона, — ответил Киова своим гортанным голосом. — И у нас будет хорошая добыча, Альварес.

Альварес, главарь банды, наводившей на всех ужас, слегка улыбнулся. Потом на какое-то время задумался глядя на пленника, лежавшего на земле без сознания и наконец раздраженно проговорил:

— Ты взял его в плен, Киова, значит, он принадлежит тебе. Ты можешь делать с ним все, что захочешь.

Лицо Киовы расплылось в зловещей ухмылке.

— Спасибо, Альварес.

— Ты его убьешь?

Киова покачал головой.

— Нет, он будет жить, — ответил индеец гортанным голосом. — У меня еще никогда в жизни не было белого раба.

— Лучше убей беднягу сразу же! — посоветовал ему Боб Макдональд, правая рука бандита Альвареса. — Я думаю, он все равно не долго протянет, если ты заставишь его работать на тебя.

Альварес сделал недовольный жест рукой.

— Зачем ты вмешиваешься, Боб. Киова взял пленного — значит он принадлежит ему.

Киова довольно хмыкнул:

— Я сделаю его покорным, как собака, — процедил он. — Через пару дней он будет целовать мои мокасины.

Дуглас Мюррей, очнувшись приоткрыл глаза и быстро заморгал ресницами, щурясь от яркого солнца, которое стояло прямо над каньоном.

Киова был индейцем, но был одет как бледнолицый. Он носил кожаную куртку и такие же штаны, которые были, однако украшены скальпами убитых им врагов, ноги обуты в доходящие до лодыжек мокасины. Сидел он в роскошном мексиканском седле, на луке которого висела плетка с коротким хлыстом.

Индеец взял хлыст и легко соскочил с лошади. Потом медленно подошел к своему пленнику.

Дуглас Мюррей с трудом поднялся на ноги. Потом покачнулся и огляделся, словно затравленный зверь.

Киова приблизился. Кожаный хлыст волочился рядом с ним по земле.

— Где я? — выдавил пленник. — И что вам от меня нужно?

— Ты — моя собака! — гортанно проговорил Киова. — А собаки не разговаривают.

Он взмахнул хлыстом, и тонкий кожаный сыромятный ремень прорезал воздух. С первого же удара Дуглас Мюррей упал на колени. Он был слишком измозжден, чтобы выдержать такой удар.

Альварес и остальные бандиты с отвращением отвернулись. Бандиты знали, насколько жестоким мог быть Киова. Поэтому, не дожидаясь развязки, они направились в сторону палаток, а позади истошные крики Мюррея постепенно превращались в хриплые стоны.

— Сын Эттели, — прошептал Альварес, но прошептал так тихо, что его никто не услышал. — Он — первый, и я уничтожу их всех! Весь проклятый род Мюрреев!

В голосе его слышалась неприкрытая злоба и ненависть.

2

С безоблачного неба немилосердно палило жаркое солнце. Караван фургонов медленно продвигался в западном направлении, по холмистой местности. Он состоял из пяти тяжелонагруженных повозок с брезентовым верхом, запряженных волами. Они находились в пути уже несколько недель — мужчины, женщины и дети. Мужественные скваттеры ехали на запад вместе со своими семьями, чтобы отыскать «благодатный край». Их не пугали ни пустыни, ни горы, ни зной, ни воинственные индейцы.

Первым в караване был фургон Оуэнна Мюррея. Седовласый мужчина ехал на ширококостном мерине рядом с фургоном, и время от времени его хлыст неторопливо опускался на воловьи спины.

На месте возницы сидели его жена Эттель и дочь Вирджиния. Жена держала в руках длинные потрепанные поводья.

— Дуглас так все еще и не вернулся! — крикнула женщина. — Будем надеяться, что с ним ничего не случилось!

— Он парень внимательный, — ответил скваттер. — С ним ничего не должно случиться.

Фургоны свернули в сумрачный каньон, в котором Дуглас подвергся неожиданному нападению Киовы. В каньоне царила какая-то неестественная прохлада.

— Он здесь тоже проезжал, Эттель, — произнес раздумчиво Оуэнн Мюррей. — Видишь следы копыт?

Женщина молча кивнула и тем не менее не могла скрыть своего беспокойства, которое легко можно было прочесть в ее глазах.

Караван продолжал двигаться вперед. Вскоре он достиг того самого места, где на Дугласа напал индеец и наброшенной петлей стащил его с седла.

Оуэнн Мэррей внезапно потянул за поводья и остановил лошадь.

Он правильно прочел следы, оставшиеся на пыльной дороге.

Заметил он и смертельную западню, в которую они въехали, ничего не подозревая, и которая в любое мгновение могла захлопнуться.

Мюррей выхватил из седельного чехла длинноствольный карабин и сделал предупредительный выстрел в воздух. И этот выстрел невольно послужил сигналом к жестокой резне.

Весь караван находился в одной из самых узких частей каньона. Со всех сторон высились громады скал — причем, они так тесно примыкали к дороге, что по ней мог проехать только один фургон. Повозки шли цепочкой и не могли тут развернуться, чтобы занять круговую оборону. Не могли они и двигаться вперед, так как на дорогу впереди них уже были сброшены огромные обломки скал, которые преградили путь.

Все это мгновенно понял Оуэнн Мюррей, возглавлявший караван за какую-то долю секунды, как только увидел, что дорога перекрыта.

Сверху, как справа, так и слева, прогромыхали первые выстрелы, и Оуэнн Мюррей, стал одним из первых, кого настигла меткая пуля. Он был убит наповал.

Его жена Эттель соскочила с повозки и быстро схватила оружие мужа; но не успела она сделать и одного выстрела, как тоже была сражена пулей.