Восьмая тайна вселенной - Етоев Александр Васильевич. Страница 1
Александр Етоев
Восьмая тайна Вселенной
– Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.
Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.
А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно, словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Потом начал:
– История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на «Мичурине». Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже замечательная история. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но про это – за отдельную выпивку.
Итак, идем на «Мичурине». Идем, значит, идем, и вот наконец приходим. Куда-то нас принесло.
Смотрим, планета не планета – вроде какой-то шар, похоже, даже искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ – никакого ответа. Тогда забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп целехонек – не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.
Был у нас на борту такой Веня Крылов. «А что, – говорит, – братишки, помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с этими не сплошаем».
«Так то ж были мыслящие кузнечики, – отвечает Вене известный спорщик Бычков. – С теми и парализованный справится».
«Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, восьмой был».
Бычков отошел, завял.
«Предлагаю, – предложил Веня товарищам, – набрать абордажную группу и, не тяня резину, трогать. Кто за?»
«Я», – сказали одиннадцать ртов разом.
«И я», – двенадцатый рот был Венин.
Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились, как водится, на дорожку и после обеда отчалили.
Наш корабль, коли память сильно не изменяет, завис от таинственного объекта примерно этак в полупарсеке. От после обеда до ужина по корабельному – часов шесть. Ребята вернулись за десять минут до ужина. Были шибко оголодавши, но лица имели хитрые. И все двенадцать молчали. То есть какие-то слова они говорили, космонавту без слов нельзя, но слова все пустяковые, а про поход – ничего, будто его и не было. Даже Фролов молчал, первый корабельный болтун.
Сели ужинать. Ну, думают остальные, сейчас ребята покушают, подобреют, разговорятся. Ни фига. От них только чавканье да обычный застольный присвист, если кто-то из едоков делает продувку зубов. А как который вытащит глаза из тарелки и встретится с товарищем взглядом, так оба фыркнут, как жеребцы, разбрызгают по столу что у кого во рту и снова рожу в тарелку. А Фролов, тот сидел-сидел, а перед самым компотом как всхохотнет на весь стол. «Вы, – говорит, – как хотите, а я сейчас обоссусь». И пока бежал до дверей, смех из него так и сыпал.
«Братцы, – наконец не выдержал капитан, – не томите, выкладывайте все подчистую».
«А ты сам слетай, посмотри», – Веня ему отвечает.
Капитан Дедюхин был человек простой, и с ним в разговорах особенно не церемонились. Вообще у нас на «Мичурине» народ подобрался бывалый, шляпы ни перед кем не снимали. А уж фуями да ёпами сыпали, не жалея.
Но этих будто бы подменили. И ведь видно – хочется ребятам сказать и вот-вот вроде бы скажут, но вместо слов – одни слюни и глупый щенячий смех.
Тогда завхоз корабля пошел на крайние меры. Выписал с кухни бутыль девяностошестипроцентного.
Первый стакан капитан поднял за доверие. Все выпили не переча. Те двенадцать молчат.
Второй стакан капитан поднял просто так, чтобы побыстрей шибануло.
Лишь когда спирту в бутыли оставалось толщиной с папиросу, языки у ребят развязались и они, не сговариваясь, затянули старинную – «Схоронили парня на Плутоне». На втором куплете ребята позабыли слова, и Веня Крылов полез к капитану целоваться.
Ужин закончился тяжело.
Наутро хитрый хозяйственник решил отыграться на опохмелке. Как ребята проснутся и станет на душе у них муторно, так, придумал завхоз, он им – сразу же ультиматум. Или развязывайте языки, или подыхайте с похмелья.
Проснулись ребята бледные. А тут еще наш хитрец вырубил кольцевые двигатели. На корабле – невесомость. А невесомость с похмельем – что Малюта в обнимку с Берией.
Туго пришлось абордажникам. Не всякий такое выдюжит. Да, видно, стоила тайна пытки. Не выдали. Ни один. Обложили завхоза ёпами, помыкались, проблевались и через денек отошли.
Потом за полетными буднями про тайну как-то забыли. Авралы, вахты, ремонты – не до нее было. Скоро у меня самого с «Мичуриным» получился развод, уволился я с «Мичурина». Уволился, перешел сцепщиком на «Исаака Ньютона». «Мичурин» без меня тоже недолго коптил Вселенную, пустили его на сковородки.
Такой, товарищи, переплет. Но самое интересное в случае на «Мичурине», думаете, что? Та искусственная планетка? Нет, товарищи, не планетка. Самое интересное – почему из нас-то никто, из остальных, не додумался слетать на нее, посмотреть, самим во всем разобраться. И никому ведь даже в голову не пришла такая простая мысль.
Все, товарищи, этой сказке конец. – Федор Ильич потянулся. – Вопросы есть?
– Есть, – сказал малахольный Данилов.
– Давай, Данилов, спрашивай свой вопрос.
– А какая же, дядя Федя, была у вашего завхоза бутыль, чтобы довести до похмелья столько здоровых мужиков? Или такой был хилый раньше в космофлоте народ?