«Злой и прелестный чародiй» (Иван Мазепа, Украина) - Арсеньева Елена. Страница 1

Елена Арсеньева

«Злой и прелестный чародiй»

(Иван Мазепа, Украина)

5 ноября 1708 года в небольшом украинском городе Глухове состоялась очень любопытная сцена. В самом деле, было в событии нечто театральное! «Играли тиятры» по приказу самого государя императора Петра Алексеевича, а в числе актеров были любимцы императора Александр Меншиков и Гаврила Головкин, многочисленные казачьи старшины и рядовые казаки. Участвовали также представители духовенства во главе с самим Феофаном Прокоповичем, в то время еще, правда, не архиепископом Новгородским, а всего лишь преподавателем поэтики, риторики, философии и богословия в Киевской академии, но уже привлекшим благосклонное внимание Петра.

Посреди базарной площади поставили эшафот и возвели виселицу, к которой привязали «чучелу», вернее сказать, куклу, изображавшую в полный рост какого-то высокого человека с лысой головой. На куклу было надето полное гетманское облачение со всеми регалиями, в числе которых выделялась орденская Андреевская лента.

Забили барабаны. Меншиков и Головкин торжественно взошли на эшафот и разорвали в клочья патент на орден Андрея Первозванного, не столь давно выданный человеку, которого изображала кукла, а потом сорвали с гетманского кунтуша и ленту. Лишенную «кавалерии» куклу палач вздернул на виселице.

Так состоялась публичная гражданская казнь человека, который еще недавно стелился перед русским царем, называл себя его верным слугою и другом, а потом предал и его, и Россию, которой присягал на верность.

А 12 ноября 1708 года в том же Глухове, в Троицкой церкви, киевским митрополитом и двумя архиепископами, черниговским и переяславским, в присутствии самого царя, вельмож и казацких чинов была провозглашена анафема и вечное проклятие «вору и изменнику». Та же церемония происходила и в Успенском соборе Московского Кремля.

Звали того вора и изменника гетман Иван Мазепа. Теперь с его именем навсегда сопряглось слово «проклятый». Украинцы называли его «проклятая Мазепа», и в его честь, если это слово вообще употребимо по отношению к предателю, Петр вскоре после казни повелел учредить орден Иуды Искариота.

11 июля 1709 года «из обозу от Полтавы» фельдмаршал и светлейший князь Александр Меншиков, выполняя поручение Петра, отправил в Москву следующее повеление: «По получению сего сделайте тотчас монету серебряну весом в десять фунтов, а на ней велите вырезать Иуду на осине повесившегося и внизу тридесят серебряников лежащих и при них мешок, а назади надпись против сего: «Треклят сын погибельный Иуда еже за сребролюбие давится». И к той монете сделав цепь в два фунта, пришлите к нам на нарочной почте немедленно». Это и был «Орден Иуды» весом в пять килограммов серебра, специально учрежденный для награждения «проклятой Мазепы». Самый вероломный, злобный и подлый из врагов России, став первым кавалером нового ордена, должен был носить его до последних дней своей жизни.

К счастью, никому, кроме Мазепы, вручать сей позорный знак более не понадобилось. А тем, кто свершал сейчас гражданскую казнь, оставалось лишь сожалеть о том, что они не могут свернуть шею самому «иуде Мазепе», как называл его император в своем манифесте. Да, руки у них были, конечно, коротки, потому что Мазепа находился в это время в расположении шведских войск и давал клятву верности другому императору – Карлу XII.

Властелин Швеции, один из блистательнейших воинов своего времени, был кошмаром сновидений царя Петра. При одном упоминании его имени русский государь впадал в грех уныния. Положение России тогда казалось молодому царю настолько тяжелым, что он даже подписывался под своими эпистолами так: «Печали исполненный Петр». И переход на сторону врага гетмана Мазепы с немалым войском стал для него страшным ударом. Ведь гетман был олицетворением всей Украины! Он мог всю Украину повернуть против России и ее царя! Гражданская казнь была для Петра пока что единственным способом выразить свое горькое возмущение.

Но кто же он, тот человек, который нанес такой удар русскому государю? Что подвигло его на предательство? Как он мог на него пойти?

Кто снидет в глубину морскую,
Покрытую недвижно льдом?
Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую 
Души коварной? Думы в ней,
Плоды подавленных страстей,
Лежат погружены глубоко,
И замысел давнишних дней,
Быть может, зреет одиноко... 
Не многим, может быть, известно,
Что дух его неукротим,
Что рад и честно и бесчестно
Вредить он недругам своим; 
Что ни единой он обиды
С тех пор, как жив, не забывал,
Что далеко преступны виды
Старик надменный простирал; 
Что он не ведает святыни,
Что он не помнит благостыни,
Что он не любит ничего,
Что кровь готов он лить, как воду,
Что презирает он свободу,
Что нет отчизны для него.

Так писал о Мазепе Пушкин, и он хорошо знал то, о чем писал.

Для Ивана Степановича Колединского-Мазепы и впрямь не было отчизны. Он родился в казацкой русской семье, довольно родовитой: фамилия Колединских была одной из самых древних в Малороссии и заслуженных в Войске Запорожском. В 1544 году его отдаленный предок получил от Сигизмунда I село Мазепицы в Белоцерковском повете с обязательством несения конной службы при белоцерковском старосте. От названия сего села и пошла фамилия, которой предстояло сделаться достоянием истории.

Когда родился персонаж нашего очерка, трудно сказать. Источники называют самые разные даты: от 1529 до 1544 года. Судить о его годах мы можем только по Пушкину – мол, был он к 1608 году глубокий старик:

Он стар. Он удручен годами,
Войной, заботами, трудами...

Но ведь в те времена годы старости начинали отсчитываться неоправданно рано. А уж если Мазепа мог до одури влюбить в себя молодую красавицу, выходило, что был он не столь уж замшел и дряхл.

Но об этом мы еще поговорим, о любви... А пока – о фактах, так сказать, сугубо биографических.

Исторические персонажи такого масштаба, как Мазепа, неминуемо заинтересовывают литераторов. Уделил ему внимание не только Пушкин – и знаменитый английский поэт Джордж Гордон Байрон впечатлился его судьбой. Пушкин, кстати, возьмет эпиграфом для «Полтавы» несколько строк из поэмы Байрона «Мазепа»:

The power and glory of the war,
Faithless as their vain votaries, men,
Had pass’d to the triumphant Czar.

Современные переводчики трактуют эти строки так:

Победный лавр и власть войны,
Что лгут, как раб их, человек,
Ушли к Царю.

Впрочем, не о тонкостях перевода речь. Байроновский Мазепа рассказывает Карлу XII, с которым он вместе бежал после разгрома под Полтавой, историю своей жизни:

Я, государь, готов
Встряхнуть все семьдесят годов,
Что помню. Двадцать лет мне... да...
Так, так... был королем тогда
Ян Казимир. А я при нем
Сызмлада состоял пажом.
Монарх он был ученый, – что ж...
Но с вами, государь, не схож:
Он войн не вел, земель чужих
Не брал, чтоб не отбили их;
И (если сейма не считать)
До неприличья благодать
Была при нем. И скорбь он знал:
Он муз и женщин обожал,
А те порой несносны так,
Что о войне вздыхал бедняк,
Но гнев стихал, – и новых вдруг
Искал он книг, искал подруг.
Давал он балы без конца,
И вся Варшава у дворца
Сходилась – любоваться там
На пышный сонм князей и дам.
Как польский Соломон, воспет
Он был; нашелся все ж поэт
Без пенсии: он под конец
Скропал сатиру, как «не-льстец».
Ну, двор! Пирам – утерян счет;
Любой придворный – рифмоплет;
Я сам стишки слагал – пиит! —
Дав подпись «Горестный Тирсит [1]».
вернуться

1

Тирсит, Терситом – символ жалкого поэта, который посягнул соревноваться с великими поэтами.