Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера - Крапивин Владислав Петрович. Страница 1

Владислав Крапивин

«Я больше не буду»

или

Пистолет капитана Сундуккера

Повесть – сказка

Всякие неприятности

Всю ночь по дворам гавкали собаки. Наверно, снова над огородами болтался неопознанный летающий объект. Генчик часто просыпался, но в окошко не смотрел – надоело. Натягивал на голову простыню, чтобы поскорее опять уснуть.

Мать с отцом, видимо, тоже спали плохо. Утром они поругались. Не сильно, а так, в обычном режиме. Потом отец ушел в свои мебельные мастерские, а мать стала готовиться к стирке. И, конечно, ворчала на «всю эту распроклятую жизнь, от которой лучше бы уж прямо на тот свет».

И в это время ей добавила досады Прекрасная Елена.

– Мама, в нижнем ящике комода кусок тюля лежал! Куда девался?

– Здрасьте! Я его еще весной Марье Даниловне отдала, для кухонной занавески…

– Ну, что ты наделала!!! Я хотела из него накидку сшить! С блестками! А теперь как быть?!

– Спохватилась! У всех наряды давно готовы, а ты все еще телишься…

– Да! Потому что с вами тут… Ни рубля, ни лоскутка лишнего!… Люди-то на сцену в шелках пойдут, а я в тряпье. Да и того не найдешь!..

Вообще-то Ленка была красивая. Но когда она принималась скандалить, нос у нее краснел и набухал. В такие моменты у Генчика не было к старшей сестрице никакой жалости.

Прекрасная Елена готовилась к ежегодному конкурсу «Мисс Утятино». В поселковом Доме культуры. Тот, кто победит, получит право участвовать в конкурсе «Мисс Белорыбинск». Белорыбинской «мисс» открывалась возможность бороться за титул «Мисс Загоряевская область». А дальше конкурсы «Мисс Вся Страна» и – если уж очень повезет – «Мисс Весь Белый Свет».

На самый громкий титул Елена не очень рассчитывала. Но на победы в поселковом и городском масштабах надеялась. Отец хмыкал и говорил, что «Мисс Утятино» звучит так же, как «графиня де Кривопяткина» или «маркиз Васька де Портянкин». Елена в ответ стреляла негодующими взглядами. И сотый раз перекраивала свой конкурсный наряд.

Моды менялись почти ежедневно, и с каждой перекройкой Ленкино платье становилось все короче. По правде говоря, это уже не платье сделалось, а что-то вроде купальника с блестками. И блесток на нем было больше, чем материи.

– У кого это «все готово»? -кричала матери Ленка. – Если хочешь знать, все до последнего часа костюмы переделывают! А я хотела вообще шить заново, потому что мои лохмотья годятся только, чтобы милостыню просить на вокзале!… – Нос у Ленки набух еще больше.

Генчик не выдержал:

– Мама! У меня где-то бескозырка была! Помнишь, с ленточкой, на которой написано «Космонавт»?

– Тебя мне еще не хватало!… Зачем она тебе? Это дошкольничья бескозырка, в таких только в детский сад ходят!

– Не мне, а Елене. Пусть возьмет ленточку. По нынешней моде ее как раз хватит на юбку…

Генчик увернулся от брошенной в него Ленкиной босоножки. Ушел на кухню. Там он сунул палец в банку с остатками клюквенного варенья, мазнул красным соком по коленке и стал заматывать ее заранее припасенным бинтом.

Елена с матерью тоже появились на кухне.

– Что с ногой-то? – сердито забеспокоилась мама.

– Ерунда. Маленько царапнул.

– Врет он, мама! Это он куда-то на трамвае собрался. Ногу бинтует, чтобы бабкам место не уступать. «Сиди, милый, сиди, у тебя ножка болит…»

– Мам, врет она!

– Вру, да? А чего палец лижешь? Кровавую рану клюквой рисовал!

– Я щас тебе тоже кровавую… Мама, чего она пристает!

Мать махнула рукой: мне бы, мол, ваши заботы. Но все же спросила:

– А куда это ты на трамвае настропалился?

– В «Юный техник». Там цветные проводочки продают, уцененные. Совсем почти даром…

– Опять будет своих шкелетиков плести, – подъела Елена. – И так они по всем углам, мусор один…

– Тебя не спросил!

Генчик мастерил из цветных проводков не «шкелетиков», а разноцветных человечков. Они были у Генчика и акробатами в цирке (где тарелка вместо арены), и космонавтами в пластмассовом звездолете, и солдатиками в картонной крепости. И жителями большого города, который Генчик строил за сараем, на краю огорода. И каждый знал свое место, зря Елена болтала, что они по всем углам…

Генчик показал сестрице язык.

– Про ленточку не забудь… Мама, я пошел!

– Стой! Надень чистую рубаху, смотри, майка вся перемазанная…

И мама принесла новую рубашку – ярко-синюю, с крупными белыми горошинами.

– Ну вот, хоть немного стал на человека похож…

– На пугало он похож. Хоть в какой рубахе, все одно, – сообщила Елена.

Генчик опять старательно высунул язык. Ленка опять сняла босоножку. Мать прикрикнула на обоих. А Генчику велела:

– К обеду будь дома! Поможешь белье развешивать.

– Есть, товарищ вице-адмирал!

Стычка с Прекрасной Еленой не испортила Генчику настроения. К тому же он умел им управлять, настроением-то. И за дверью Генчик сразу включил в себе песенку:

Под эту бодрую мелодию проскакал он со второго этажа на двор, оттуда – за сарай, где в лопухах было спрятано оружие: ржавый кухонный тесак в ножнах из картона, обвитого изолентой.

Генчик сунул тесак за пояс. Точнее, за резинку на шортах. Поправил, чтобы ножны не торчали из короткой штанины. Хорошо, что рубашка навыпуск, рукоятку под ней не видать. Совсем ни к чему каждому встречному знать, что Генчик вооружен.

Между грядками с цветущим картофелем Генчик пробрался к изгороди, перелез через жерди (нож мешал, но не очень). И оказался на улице Кузнечной.

Почему дали улице такое имя, никто не знал, сроду тут не было кузниц. Были только старые деревянные дома – одноэтажные и двухэтажные – да кирпичное здание поселковой поликлиники.

Генчик это здание не любил: там ему несколько раз лечили зубы. В семь лет у него разом вывалились два передних зуба, а новые росли неохотно. Один вообще не вырос, хотя весной десять лет стукнуло человеку. А другой вырос, но криво. Его пытались выровнять, но без успеха. Генчик иногда расстраивался, глядя в зеркало. А Елена (когда была в хорошем настроении) говорила:

– Не горюй, у тебя очень обаятельная улыбка. Оригинальная…

На косогоре у поликлиники паслась пожилая коза домохозяина Перфильева. Всем знакомая. Семена одуванчиков липли к ее мокрому носу, и она мотала головой.

– Козимода, привет! – Генчик почесал ее кудлатый бок. – Ну как, не разучилась еще разговаривать?

– Уме-ею, – отозвалась Козимода и задним копытом поскребла за ухом. Подумала и вздохнула: – Только неохота…

– Ну и правильно. Чего зря людей потешать…

Способность к человеческой речи появилась у Козимоды этой весной. Сперва был переполох, который называется «сенсация». Даже дядьки с телекамерой приезжали, собирались снять Козимоду для передачи «Хотите – верьте, хотите – нет». Но домохозяин Перфильев не разрешил:

– Потому как основная козья функция – давать молоко. А что она языком болтать научилась, так это, извините, ее лично дело. А если вам нужна научная загадочность, то снимайте НЛО, их вон каждый вечер приносит нелегкая…

Впрочем, Козимода не очень-то болтала языком. Была она сдержанная и скромная.

– Ну, пока, – сказал ей Генчик. И вприпрыжку двинулся дальше. Бинт был намотан не туго, скакать не мешал. Только нож приходилось придерживать.