Потерянная долина - Берте (Бертэ) Эли. Страница 1

Эли Берте

Потерянная долина

ГЛАВА I

БЕГЛЕЦ

Пушечная и ружейная пальба целый день раздавалась в горах, окружающих деревню Розенталь, близ Цюрихского озера, в Швейцарии. Был август 1799 года; французы вели тогда с австрийско-русскими войсками одну из тех войн, которые составляют славу той эпохи. Бой, поразивший ужасом мирное селение, происходил между отрядом армии Массены и небольшим корпусом австрийцев под начальством эрцгерцога Карла, старавшегося тогда овладеть Цюрихом. Судя по беспрестанным выстрелам, повторяемым горным эхом, сражение было упорное: облака беловатого дыма то там, то здесь поднимались из ущелий, как из вулканов во время извержения. Между тем часам к четырем вечера пальба мало-помалу затихла, и лишь изредка слышались выстрелы, подобные тем, которые производят, сидя в своих шалашах местные охотники.

Сражение кончилось, но кто вышел из него победителем? Вот чего не знали жители Розенталя, и при отсутствии известий предавались беспокойству. Большая часть их, с женами и детьми, скрывалась в убежище неподалеку от деревни. Голубоглазые прядильщицы и кружевницы в своих живописных костюмах не показывались на балконах домов, полуголые ребятишки не играли на деревенской улице. Разве где-нибудь боязливо откроется ставень, чтобы проводить испуганным взглядом редкого прохожего, спешащего к другому концу Розенталя.

День был очень жаркий. Старик почтенной наружности, в коротком черном плаще протестантского пастора, сидел на каменной скамье у дверей своего дома, находившегося в самом начале деревни, вдыхал свежий ветер с озера, несмотря на увещевания соседей спрятаться куда-нибудь подальше. Уже больше четверти часа его дерзость оставалась ненаказанною, как вдруг раздались испуганные голоса:

– Французы! Французы!

Старик проворно встал и положил руку на щеколду двери, но прежде чем войти в дом, полюбопытствовал взглянуть на дорогу, по которой следовало идти неприятелю.

Несколько минут он ждал, однако на дороге никого не было видно. Он было подумал уже, что это пустая тревога, каких немало в этот день наделали розентальские кумушки, как из-за поворота действительно показался человек во французском мундире.

Это был капитан гренадерского полка, молодой и хорошо сложенный, но в самом жалком виде. Его одежда была изодрана и вся в пыли, голова ничем не прикрыта, длинные волосы растрепал ветер. Одна рука, которую он держал у груди, была испачкана кровью, так же как и рукав его мундира, в другой руке была обнаженная сабля; ее серебристый клинок блестел на солнце. Эполет, оторванный, без сомнения, пулей, свалился с плеча и висел на пуговице. Офицер шел, с трудом передвигая ноги, и часто оборачивался, как будто боясь, что его преследуют.

Пастор ждал, когда следом за офицером появятся солдаты, но с удивлением скоро убедился, что завоеватель Розенталя был совершенно один.

Не находя никакого повода бояться этого человека, очевидно, изнуренного усталостью, и раненого, он не ушел в дом и остался на пороге посмотреть, что будет дальше.

При входе в деревню француз остановился, не зная, что делать: идти дальше или вернуться. Все эти дома, запертые и безмолвные, вовсе не казались гостеприимными. С другой стороны, капитан был решительно не в состоянии идти дальше.

Нерешительность офицера не осталась незамеченной пастором. Открытое и мужественное лицо молодого человека расположило к нему розентальского пастора. Он сделал движение, которое привлекло внимание незнакомца.

Увидев старика с добродушным лицом, офицер быстро подошел к нему, поднес руку ко лбу, словно отдавая по-военному честь, и спросил на довольно плохом немецком:

– Не позволите ли вы раненому солдату отдохнуть в вашем доме минут десять и дать ему стакан воды? Я не причиню вам никакого беспокойства и готов заплатить за хлопоты.

– С охотой, мсье, – отвечал пастор по-французски. – Но прежде я должен задать вам один вопрос.

– А! Вы говорите по-французски? – вскричал офицер на своем родном языке, и лицо его просветлело. – Я на все согласен! Только говорите поскорее, потому что эти проклятые австрийцы, пожалуй, вот-вот появятся здесь.

– Всего два слова: там, в Альбийском дефиле*[Дефиле – узкий проход между горами, используемый для задержания противника. – Здесь и далее прим. ред.] французы остались победителями или были разбиты?

– Вы хотите сказать, что если счастье нам изменило, то вы запрете дверь? – спросил капитан с веселой улыбкой. – Мне известна предусмотрительность ваших соотечественников, они не любят попадать впросак.

– Быть может, вы судите о них так же ошибочно, как и обо мне.

– Ну так предположите, что мы в этих проклятых Альпах сделали фрикасе из кайзерликов, но подавленные многочисленностью...

– Отступили?

– Не отрицаю этого, и даже прибавлю, что дальше идти я решительно не могу.

– Но не знаете ли вы по крайней мере какого-нибудь корпуса вашей армии, к которому вы могли бы присоединиться.

– К несчастью, нет. Мои гренадеры и я были в арьергарде, а неприятель занял все дороги между этой деревней и дивизией генерала Лекурба, к которой я принадлежу.

– Ну так не можете ли вы взять несколько солдат, которыми вы командовали, и попробовать вместе с ними пробиться к вашей дивизии?

– Невозможно. Они все убиты.

– Что вы говорите? – вскричал пастор с ужасом.

– Увы... Мне было приказано удерживать неприятеля в ущельях Альби, и я в точности выполнил этот приказ. Целый день по нашему маленькому редуту стреляли и так удачно, что с час лишь назад я увидел, как у меня осталось только шесть человек... Мы были атакованы, нам кричали, чтобы мы сдались... Как бы не так! Мы принялись пробивать дорогу саблями... Мои гренадеры, бедняги, все остались там, только мне удалось уйти, но в этом опять не я виноват, потому что, клянусь честью, я покрошил-таки вдоволь этих любителей кислой капусты и... Однако довольно об этом! Расположены ли вы исполнить мою просьбу или мне идти дальше?

– Войдите, войдите, храбрый молодой человек, – с участием сказал пастор. – Если я боюсь, то вовсе не за себя.

Он ввел француза в нижнюю комнату и позвал дочь. Через минуту на столе уже красовалась бутылка доброго вина, между тем как старик разорвал полотняное полотенце, чтобы перевязать раненого.

– К несчастью, вы не можете остаться здесь, – сказал пастор, закончив перевязку. – Австрийцы, без сомнения, овладеют деревней, и я с минуту на минуту жду, не появятся ли их фурьеры*[Фурьер – военнослужащий младшего командного состава, исполняющий роль ротного и снабжающий роту, эскадрон фуражом и продовольствием.].

– Это весьма вероятно, – хладнокровно отвечал француз. – Австрийцы гнались за мной, видели, как я направлялся в эту сторону, и знают, что далеко я уйти не могу. Удивляюсь, как это они до сих пор не пришли подцепить меня здесь.

– Как! И вы можете так спокойно говорить об этом? Вам надо сейчас же уходить.

Капитан продолжал небольшими глотками осушать стакан бордосского, приятный жар которого вызвал уже легкий румянец на его бледных щеках.

– Гм! – произнес он, разваливаясь в кресле. – Квартира не из самых дурных, вино имеет приятный вкус, и хозяйка, – продолжал он, устремив взгляд на высокую белокурую швейцарку, прислуживающую ему, – хозяйка так же свежа, как и мила. Право, мне хочется дождаться кайзерликов!

Эти слова заставили старого пастора нахмурить брови.

– Как, мсье, – спросил он, – вы так хладнокровно решаетесь стать военнопленным и отправиться в какой-нибудь жалкий городишко или в мрачные крепости на берега Дуная?

– Да, незавидная перспектива, мсье, а не можете ли вы спрятать меня здесь, в каком-нибудь шкафу, пока пройдут эти проклятые немцы?

– Мой дом мал, в нем невозможно спрятаться. Притом жители деревни наверное видели, как вы подошли ко мне, и они выдадут вас. Наконец, мсье, я живу здесь с моей старой и больной женой, которая лежит в верхней комнате, и с дочерью Клодиной, которую вы видите. Неужели вы захотели бы предать нас мщению солдат, если они найдут вас здесь?