Гладиатор дед Сергей - Михасенко Геннадий Павлович. Страница 1

Геннадий Павлович Михасенко

Гладиатор дед Сергей

Рассказ

Дед Сергей, сторож-кладовщик детского спортивно-морского лагеря "Парус", после окончания сезона не остался один, как он любил оставаться, предаваясь тишине и покою после суматошного лета, а вдруг привез к себе на несколько дней, оставшихся до школы, внука Витьку, двенадцатилетнего увальня. Витька жил с родителями, мало общался с хмурым и неразговорчивым дедом и даже не интересовался его лагерем, зная, что туда принимают только старшеклассников. Очутившись же в царстве водных лыж, воздушных ружей, морских форменок, пряжек с якорями и прочих удивительных вещей, которыми был набит склад, он растерянно поразился не столько самим этим вещам, сколько тому, что все они - в дедовском владении, то есть что дед, оказывается, фигура.

Поужинали поздно, промаявшись с сетями, которые дневным волнением залива снесло на коряги.

Отяжеленные едой и усталостью, дед с внуком устроились под высоким, похожим на аиста, торшером с перекошенным абажуром. Старик сел на скатанный матрац, пододвинул к себе табуретку со стопой газет месячной давности и, надев очки, стал перебирать их, интересуясь исключительно мировыми событиями. Потный и чумазый Витька, в тельняшке до колен, разместившись на ящике с аквалангом, принялся, беспомощно вертя в руках два веревочных обрывка, с сопением изучать морские узлы по плакату, брошенному на пол. Сухонький маленький дедок и явно закормленный внук рядом смотрелись как-то враждебно - как будто дед постоянно недоедал в пользу внука. Между ними на полу стоял эмалированный таз с водой, где лениво шевелился только что выуженный из-под коряг налим, губастый, с мутновато-зеленой спиной.

Было тихо.

Нашумевшись за день, лес и залив молчали. Не осилив и простейшего узла, Витька поднял голову, поприслушивался к чему-то и позвал:

- Деда, а дед!

- Оу!

- А старшеклассник с какого считается?

- Чего?

- Ну, с какого класса в ваш лагерь берут?

- Да с какого, больших, - не отрываясь от газеты, ответил дед.

- А именно? Вот я, например, пять кончил, это как? - и оставя плакат, Витька всем корпусом повернулся к деду, чтобы больше привлечь его внимание, зная, что того не так-то просто настроить на обстоятельный разговор.

Но дед неожиданно отложил газету, снял очки и, легонько зевнув, охотно отозвался:

- Мало, как! Куда же - пять! Пять - это еще верхом на палочке ездить! А тут серьезно: в катерах копаются, на лыжах вон по воде шмыгают. Нынче один на бревно наскочил, так не знаю, выпишут его к школе из больницы или нет. Серьезно, брат, у нас! - и дед поскреб за ухом надавленное очками место. Его короткие матово-седые волосы росли с таким плавным очертанием, как будто старик носил белую купальную шапочку, и когда почесывался, то казалось, что он хочет зацепить эту надоевшую шапочку и сдернуть ее. - А то еще говорят - пушки привезут, настоящие! Срежут где-то со старого корабля и привезут. Поди, без снарядов! А то не дай бог этим разбойникам снаряды!

Заплывшие глаза Витьки каким-то чудом округлились, и он воскликнул:

- Да я же здоровый, деда! - Он вытянул ноги и подал плечи назад, демонстрируя свою дородность. - Здоровый и сильный! Я бы все смог: и штурвал крутить, и на лыжах, и на веслах! Я же в своем классе всех бью!

- Да, сила есть - ума не надо! - с сожалением заметил дед, задумчиво разглядывая внука, так что Витька несколько смутился и подобрался, но дед как бы сжалился и тихо, словно по секрету, спросил: - Что, в лагерь поманило? Нагляделся на мое богатство? - и он кивнул на замкнутую дверь главного складского отсека, где хранилось самое ценное, а все обыденное - матрацы, ведра, кружки, лопаты, ножовки - лежало здесь, в предскладнике. - Оно бы нелишне послужить тебе! Живо бы сняли стружку!

- Я бы снял!

- Э, милок! Не таких остругивают!

На какие-то секунды Витька замер с задиристым прищуром, а потом весело махнул рукой:

- А пусть бы! Может, приврать, а, деда? Мол, в седьмом я, ну чтобы это, приняли! - И Витька ладонью сделал рыбье, волнисто-проскальзывающее движение.

- Зачем привирать? Если хочешь по правде - попроси меня, я шепну начальнику - и все! - заверил дед Сергей и как-то игриво-бодуче, снизу вверх дернул головой. - Не чурался бы деда, не дулся бы мыльным пузырем, давно бы вполне законно носил эту самую тельняшку. Да-да! Я и бабку нашу, захоти она, хоть сейчас в юнги запишу! - пошутил вдруг он и, что уж совсем не бывало, хохотнул. - Скажу - и пожалуйста! За меня тут знаешь как держатся? Э-э! Я, брат, для них находка, каких поискать! Клад, можно сказать! И охраняю, и с метлой брожу, и муницию, где порвется, подлатаю, и рыбкой вот прикармливаю!

И дед тюкнул кончиком ботинка по тазу. Лежавший полумесяцем налим медленно выгнулся латинской буквой S, потом еще раз S в другую сторону и снова замер. Витька не любил этих рыбин, которыми дед частенько угощал и родственников, - не любил за то, что они, говорят, питаются трупами, и за то, что они вообще противные, словно огромные черви, но тут он с интересом склонился к тазу, как бы восхищаясь дедовскими талантами. Налим, однако, уловил в этом движении опасность для себя, крутанулся, мелькнув беловатым брюхом, и так вдруг шлепнул хвостом по воде, что окатил всю Витькину физиономию. Мальчишка панически отдернулся и в следующий миг со всего маху треснул налима кулаком по башке.

- Ты чего? - вскрикнул дед Сергей.

- Чего?

- Чего налима-то?

- А чего он, дурак слюнявый! - выругался Витька, утираясь рукавом тельняшки.

Налим буйствовал умопомрачительно: бился мордой о стенки, крутился, дергался, расплескивая воду, выметывал хвост, загибая его крюком и цепляясь за край таза, норовя выброситься вон, - он словно рвался к отмщению. Казалось, выпусти его - он какими-нибудь рыбьими прискоками дошлепает до обидчика и цапнет его за босую ногу, если не придумает ничего страшнее.

Дед заприговаривал, усмиряя налимий хвост:

- Ну-ну-ну! Больно? Ничего, потерпи до утра. А там мы из тебя уху сварим, и нервы твои уймутся! "Дурак"! - передразнил он внука, пронзительно глянув на него. - Он-то не дурак, он на волю рвется! А вот ты!.. Нашел одноклассника, лупцевать! Иди ложись! Не дорос ты еще до юнги!

Обиженный тем, что жалеют не его, а налима, Витька фыркнул, швырнул куда-то веревочные концы, вскочил и, наступив на плакат, быстро проследовал в угол. Здесь, в закутке, образованном наружной стеной склада и стопами матрацев до самой крыши, стояли две кровати со стулом между ними. Не раздеваясь, Витька нырнул под одеяло. Было бы из-за чего кричать, а то из-за паршивого налима! Да он, Витька, нарочно выплеснет этого слизняка из таза, если проснется ночью!

Дед встал, задев абажур, так что в закутке закачался желто-голубой свет, погремел тарелками и ложками, складывая их в ведро, щелкнул замком, выключил торшер, в темноте нащупал свою кровать и, укладываясь, прокряхтел:

- Живое должно жить до конца. А уж как все, то все - и спроса нет! Вот так вот, милок!

Внук не отреагировал на эту философию, но почувствовал, что дедовская вспышка иссякла, и обрадовался, потому что разговор о лагере не был закончен. На полках зашуршали мыши, где-то вдалеке молотил катер, вытягивая из залива гирлянду плотов. Дед скрипнул пружинами. Ворохнулся и внук, поощряя деда на сближение, но сам помалкивал, выдерживая характер.

Дед в самом деле шепнул:

- Вить!

- А!

- Не спишь?

- Нет. Мыши:

- Не только мыши - и крысы, чтоб их нелегкая взяла! - прибавил голосу дед. - Как бы налиму хвост не отгрызли. Свесит его, они - хвать! Мышеловок надо! Или кота хорошего! У Падюковых попросить, что ли? Дадут, поди?

- Старый он, - заметил Витька.

- Вот и хорошо! Молодой-то пока расфуфырится, а старый сразу - цап! Все бывают старыми: и коты, и мыши, и налимы, - с удовольствием, точно радуясь такому обширному сообществу стариков, перечислил дед. - Ну, и человек, ясно! А как же! Ты давеча спросил, с какого начинаются старшеклассники. А вот ты мне ответь, с какого начинается древность?