Дракон-лежебока - Грэм Кеннет. Страница 1

Кеннет Грэм

Дракон-лежебока

Много-много лет назад, так много, что и не счесть, в домике на полпути между нашей деревней и вон тем меловым холмом жил пастух с женой и маленьким сыном. Пастух проводил все дни, а весной и летом и ночи высоко в горах, на неоглядных просторах Даунса, где компанию ему составляли лишь солнце, звезды и овцы, так, что и поболтать ему было не с кем, а то, что делалось у добрых друзей, на миру, не долетало к нему – ни до глаз, ни до ушей. Но его сынишка, когда он не помогал отцу, а частенько и при этом, проводил почти все свое время, зарывшись в огромные фолианты, которые ему давали снисходительные сквайры и пекущиеся о своих прихожанах пасторы из окрестных мест. Родители очень любили сына и немало гордились им – хоть никогда не хвалили его в глаза, – поэтому не стояли ему поперек дороги и позволяли читать сколько вздумается; они смотрели на него почти как на равного и никогда не награждали его оплеухами, которые нередко доставались его сверстникам. Родители здраво рассудили, что если они обеспечат житейскую мудрость, а сын – книжную премудрость, это будет вполне справедливым разделением труда. Они знали, что книжная премудрость частенько приходит на выручку в трудную минуту, что бы там ни говорили соседи. С самым большим аппетитом Мальчик глотал волшебные сказки, книги по естественной истории, глотал подряд, без разбора, все вместе, как слоеный пирог, и, говоря по правде, такой способ чтения кажется мне вполне разумным.

Как-то вечером пастух, уже несколько дней возвращавшийся с гор сам не свой, вошел в дом в страшном перепуге и, садясь за стол, где уже сидели его жена и сын, мирно занимаясь каждый своим делом: она – шитьем, он – сопутствуя в его приключениях Бессердечному Великану, воскликнул, дрожа всем телом:

– Плохо мое дело, Мария! Ни в жизнь больше в горы не пойду, разрази меня гром!

– Ну, полно тебе, – сказала его жена, которая была на редкость рассудительная женщина. – Расскажи нам сперва, что бы оно там ни было, что тебя так взбудоражило – на тебе же лица нет, – а потом уж ты, и я, и сынок наш, глядишь, промеж нас и дознаемся до толку.

– Это началось несколько ночей назад, – сказал пастух. – Вы помните пещеру там, наверху? Мне она никогда не нравилась, сам не знаю почему, и овцам тоже, а уж коли овцам что не нравится, на это всегда есть резон. Ну, так вот, последнее время оттуда доносились какие-то звуки, вроде бы тяжелые вздохи вперемежку с бормотанием, а иногда храп – глубоко под землей, – заправдашный храп, но, как бы это сказать, не натуральный, вроде как у нас с тобой, когда мы спим. Сама знаешь.

– Я-то уж точно знаю, – негромко сказал Мальчик.

– Понятное дело, я напугался до смерти, – продолжал пастух, – но, сам не знаю почему, меня так туда и тянуло. И вот сегодня, перед тем как спуститься, я потихоньку подкрался к пещере, не замечу ли чего. И там – свят, свят! – там я, наконец, увидел его – так же ясно, как вижу вас.

– Увидел кого? – спросила его жена, которой передались волнение и страх мужа.

– Кого? Да его, о ком я толкую, – сказал пастух. – Он вылез до половины из пещеры и, похоже, услаждался вечерней прохладой с эдаким восторженным видом. Огромный, как четыре ломовые лошади цугом, и весь покрытый блестящей чешуей: на спине – темно-голубая, а к брюху переходит в светло-зеленую. Когда он дышит, вокруг ноздрей у него видно мерцанье, как над меловыми дорогами летом в жаркий, безветренный день. Он опирался подбородком на лапы и, должно статься, о чем-то размышлял. Ничего не скажешь, вполне мирная тварюга, и на дыбы не становится, и не кидается ни на кого, и ведет себя как положено. Спору нет. Но мне-то что делать, а? Чешуя, понимаете, и когти, а уж о хвосте и говорить нечего, хоть я и не видел его с того конца, – я к этому непривычный, и мне это не по нутру, как там ни крути.

Мальчик, все это время продолжавший читать, не поднимая глаз, захлопнул книгу, сцепил пальцы на затылке и сонно сказал:

– Успокойся, отец. О чем тут волноваться? Это всего лишь дракон.

– Всего лишь дракон! – вскричал пастух. – Что ты хочешь этим сказать? Расселся тут со своими драконами! Всего лишь дракон… Хорошенькое дело! И что ты знаешь о драконах?

– Но это правда дракон, и я, правда, все о них знаю, – спокойно ответил Мальчик. – Послушай, отец, каждому – свое. Овцы, и погода, и всякое такое – по твоей части, драконы – по моей. Я всегда говорил, что эта пещера там, наверху, – драконья пещера. Я всегда говорил, что в ней когда-то, верно, жил дракон и сейчас должен бы жить, по правилам. Ты говоришь, что в ней поселился дракон. Так и должно быть. Я куда больше удивлялся, когда ты говорил мне, что в ней нет дракона. Правило всегда оказывается правильным, если иметь терпенье. Пожалуйста, оставь все это мне. Я загляну туда завтра утром… нет, утром не смогу, у меня куча дел… ну, возможно, вечером, если буду свободен… поднимусь и поболтаю с ним: увидишь – все будет в порядке. Только, пожалуйста, не броди ты там без меня, – и сам успокойся, и его оставь в покое. Ты ничего не понимаешь в драконах, а к ним нужен подход.

– Мальчик прав, отец, – поддержала его разумная мать. – Как он говорит, каждому – свое, драконы по его части, а не по нашей. Он на диво хорошо знает все это зверье из книг, тут никто прекословить не станет. И, сказать по правде, сердце кровью обливается, как подумаешь, что это бедное животное лежит там, наверху, одно-одинешенько, без горячего ужина, и словечком ему не с кем перемолвиться, и, может, мы сумеем как-нибудь ему помочь, а если с ним не стоит водить знакомства, Мальчик вмиг это разглядит. Наш сынок такой славный да увертливый, ему всякий готов душу выложить.

На следующий день, выпив чай, Мальчик зашагал по меловой тропинке к вершине горы. Там он и впрямь нашел дракона, развалившегося на траве у входа в пещеру. Перед ним открывался великолепный вид. Направо и налево на много лье уходили вдаль голые гряды гор, впереди лежала долина с кучками крестьянских дворов, нитями белых дорог, бегущих через сады, с возделанными пашнями, а еще дальше, у самого окоема, чуть виднелись серые тени – древние города. Легкий ветерок игриво шевелил траву, над кустами можжевельника показался огромный серебряный серп луны. Ничего удивительного, что дракон пребывал в самом мирном настроении и казался довольным жизнью; хотите – верьте, хотите – нет, но когда Мальчик подошел поближе, он услышал, что тот мерно и блаженно мурлычет. «Век живи – век учись, – сказал себе Мальчик. – Ни в одной из моих книжек не говорилось, что драконы умеют мурлыкать».

– Привет, дракон! – негромко проговорил Мальчик, подходя к нему.

Услышав приближающиеся шаги, дракон было учтиво приподнялся, но когда увидел, что перед ним Мальчик, сурово нахмурил брови.

– Не вздумай меня ударить, – сказал он, – не вздумай кинуться камнем, не вздумай брызнуть водой или еще что-нибудь. Я этого не потерплю, так и знай.

– Да не собираюсь я тебя ударять, – устало сказал Мальчик, плюхаясь на траву рядом с ним, – и перестань, ради всего святого, твердить «не вздумай», Я так часто это слышу, это так монотонно звучит, и мне это так надоело. Я просто заглянул, чтобы спросить, как ты поживаешь и все такое прочее, но, если я мешаю, могу уйти. У меня куча друзей, и никто не скажет, что я имею привычку навязываться, приходить незваным-непрошеным.

– О нет, нет, не уходи, я не хотел тебя обидеть, – поспешно проговорил дракон. – Видишь ли… Мне, разумеется, здесь очень хорошо, я занят с утра до вечера, мой юный друг, с утра до вечера! И все же, между нами, порой мне бывает немного скучно.

Мальчик откусил травинку и пожевал ее.

– Надолго к нам сюда? – вежливо спросил он.

– Пока трудно сказать, – ответил дракон. – Местечко как будто приятное… но я здесь всего несколько дней, надо осмотреться, и все обдумать, и взвесить, прежде чем поселиться навсегда. Это дело серьезное. К тому же… я открою тебе одну тайну! Ты бы в жизни не догадался! Признаться по совести, я – ужасный лентяй!