Сказки черепахи Кири-Бум - Бондаренко Владимир Никифорович. Страница 1

Владимир Никифорович Бондаренко,

Вениамин Никифорович Бондаренко

Сказки черепахи Кири-Бум

Сорокопут

Каждую среду в Гореловской роще у сосны с кривым сучком черепаха Кири-Бум рассказывает сказки. Послушать ее приходят даже из соседних лесов и рощ. Засиживаются иногда до полуночи. Бывает много смеха, но случается кое-кто и всплакнет. Если черепаха рассказывает сказку о медведе Спиридоне, то его давний друг медведь Лаврентий говорит при этом:

– Похоже.

И другие подтверждают:

– Очень похоже.

И только медведь Спиридон не соглашается:

– Что вы, я же совсем не такой и немного не так это было.

А когда черепаха рассказывает о медведе Лаврентии, то уж теперь медведь Спиридон говорит:

– И маленькие глазки у Кири-Бум, а зорко видят. Ловко она в тебе это подметила.

И другие подтверждают:

– Очень ловко.

Зато самому медведю Лаврентию кажется, что сказка не о нем, что Кири-Бум кое-что преувеличила, не так поняла. Да и другим, о ком случается рассказывать черепахе, так кажется, но так как рассказывает черепаха всегда с доброй улыбкой, без зла, на нее редко кто обижается.

Придумывать сказки черепаха научилась давно, Сперва она сама, встретившись с кем-нибудь в роще, предлагала:

– Хочешь послушать сказку?

Потом начали ее просить при встречах:

– Расскажи, Кири-Бум.

А вскоре желающих слушать появилось так много, что не стало черепахе покоя ни днем, ни ночью. Все шли к Бобровой запруде, где жила черепаха, и вызывали ее:

– Выйди, Кири-Бум.

Черепаха даже прятаться начала. Увидит: идут к ней – залезет под корягу, будто нет ее дома. Потопчутся пришедшие на берегу, потолкутся да с тем и уходят. А однажды сказала сама себе Кири-Бум:

– Не дело это – сказку от друзей прятать. На сказках они учатся, как жить лучше.

И объявила всем в Гореловской роще:

– Домой ко мне не ходите. Собирайтесь по средам у сосны с кривым сучком, и я буду рассказывать вам все, что придумаю.

Так и ведется с той поры уже много лет: как среда, идут все к сосне с кривым сучком послушать, о чем собирается говорить черепаха. Слушают и дивятся:

– И откуда ты, Кири-Бум, берешь столько сказок!

– Да вы же мне и подсказываете их, – говорит черепаха. Правду говорит, а ей не верят, думают – шутит Кири-Бум. А она ходит по роще, присматривается, кто как живет, и рассказывает об этом в своих сказках.

Вчера была среда. Черепаха Кири-Бум пробыла у сосны долго, говорила много, устала, домой, в Бобровую запруду, идти заленилась, осталась ночевать у Машуты, дочери медведицы Матрены.

Утром Машута предложила:

– Давай я снесу тебя, Кири-Бум, к запруде. Мне это совсем не трудно.

Но черепаха отказалась:

– Спешить мне некуда. Чем дольше пройду, тем больше увижу.

Простилась и пошла. Она шла по роще и думала о том, как быстро течет время. Давно ли Машута была маленькой и царапалась с братом из-за каждой мелочи, а уж у нее сын медвежонок Иля. И брат ее, Мишук, вырос и тоже медвежат имеет. Да и по средам Кири-Бум все меньше и меньше видит у сосны старых друзей. Ходила медведица Авдотья, умерла, один ее Ивашка остался. Умерла и Матрена, мать Машуты. Перебрался жить к сыну в Осинники медведь Лаврентий. Заметно постарел и сдал за минувшую зиму медведь Спиридон. И медведя Тяжелая Лапа не слышно давно. То все по роще ходил, глядел, кому по шее дать или хотя бы плечом притиснуть, а то и на сказки ходить перестал. Давно уж не был.

– Что ж, молодое растет, старое старится, – проговорила черепаха Кири-Бум, останавливаясь у Яблоневого оврага. Вроде и недалеко он, Яблоневый овраг, от берлоги Машуты, а велик ли у черепахи шаг? Чуть к обеду добралась до него.

Устала. Присела отдохнуть. На ветке черемухи покачивался Сорокопут и повторял одно и то же:

– Неправильно это.

Забудется вроде немного, но тут же встрепенется и скажет:

– И все-таки неправильно это.

– О чем это ты? – спросила у него черепаха.

– Зря, говорю, товарищи на меня обиделись, – отозвался Сорокопут и, перелетев поближе к Кири-Бум, рассказал: проснулся он вчера и объявил всем:

– У меня сегодня день рождения. Именинник я сегодня.

И полетели к нему синицы, зорянки, зяблики. Каждый что-то съестное принес: кто жука, кто червяка. Так уж принято у птиц Гореловекой рощи: одарять именинника в день рождения.

Окружили птицы Сорокопута, угощают:

– Тебе сегодня нужно сладко есть. У тебя сегодня такой день…

А Сорокопут ест да поддакивает:

– Да, да, как же, это ведь такой день…

А когда наелся досыта, махнул крылом:

– Ну а теперь летите все по домам. Пошутил я. Никакой я не именинник. Просто захотелось мне, чтобы вы поухаживали за мной, угостили меня.

Птицы обиделись. Улетели.

Это было вчера. А сегодня проснулся Сорокопут и вспомнил, что у него сегодня и в самом деле день рождения. В этот день год назад он родился.

Пролетел Сорокопут по Яблоневому оврагу и сообщил всем:

– Собирайтесь ко мне в гости, я сегодня именинник.

Но никто к нему не прилетел и не принес никаких подарков. Сказали птицы:

– Ты нас обманул вчера. Мы тебе не верим.

И вот теперь покачивался Сорокопут на ветке и жаловался черепахе Кири-Бум:

– Неправильно же это, совсем неправильно: я же их вчера обманул, а они мне и сегодня не верят. А я ведь ночь проспал, теперь мне опять верить можно.

– А ты шутник, – улыбнулась черепаха и сощурила глазки. Подумала: «Вот и еще одна живая душа растет у нас в роще. Не сбился бы с пути, надо будет рассказать о нем в следующую среду, поправить. А то начнет плутать, как плутает всю жизнь медведь Тяжелая Лапа. Кто от него только не плакивал, на ком он только крепость своих кулаков не пробовал. И все от того, что проглядели когда-то. Свернул он с тропы верной и прет напролом. И сам измаялся весь и другим от него одно горе».

– Прилетай в следующую среду к сосне с кривым сучком, я кое-что интересное расскажу, – пригласила черепаха Кири-Бум Сорокопута и спустилась по склону оврага.

– Обязательно прилечу, – прокричал ей вслед Сорокопут и закачался на ветке, повторяя время от времени:

– Нет, нет, неправильно это. Я ночь переспал, и мне опять верить можно.

Заяц Андропка

Черепаха скатилась на дно Яблоневого оврага, огляделась. В овраге было прохладно, пахло влажной землей. По склону, цепляясь за стволы черемух и вяза, карабкались кверху колючие плети ежевики. Рядом у вербы булькал родничок. Кири-Бум попила из него и хотела было идти дальше. Поблизости кто-то всхлипнул.

Черепаха прислушалась: неподалеку кто-то плакал. Кири-Бум свернула влево и увидела медведя Тяжелая Лапа. Он лежал на дне оврага, седой, тучный. Возле него сидел заяц Андропка, По его серым щекам текли слезы.

Медведь был мертв. Он лежал на животе, уткнувшись мордой в траву, и лапы его были растопырены в стороны.

– Что же ты не позовешь никого? – спросила черепаха зайца. Его же похоронить надо.

– Звал, – всхлипнул Андропка, – но никто не идет. Он, говорят, столько куражился над нами, столько нам за свою жизнь зла сделал, что ему за это три раза умереть мало и все три раза непохороненным остаться.

Черепаха обошла медведя вокруг. Посмотрела ему в глаза мертвые, сказала:

– Отходил, значит, свое, помер.

И повернулась к зайцу:

– Неужели так никто и не пошел хоронить?

– Нет, – всхлипнул Андропка. – Все утро звал. Зачем, говорят, мы его хоронить будем, если он всю жизнь только и делал, что ходил по роще да глядел: кого бы кулаками своими тяжелыми вымолотить, а кого причесать по больнее.

– Ну что ж, – сказала черепаха, – как жил, такова и честь ему, видно: где уложила его смерть, там пусть и лежит на страх другим.