Пространство памяти - Махи Маргарет. Страница 1

Маргарет Махи

Пространство памяти

Роман

Перевод с английского и вступление Н. Демуровой.

Вступление переводчика

Как-то в начале 70-х просматривала я в московской Библиотеке иностранной литературы новые поступления и обратила внимание на сказку неизвестной новозеландской писательницы с необычной фамилией — Маргарет Махи (позже я узнала, что раньше семья жила на острове Гернси; Махи — новозеландцы в третьем поколении). Сказка — она называлась "Дракон обыкновенной семьи" — мне понравилась: она была из тех, что трогают и детей, и взрослых. И я перевела ее и предложила одному из наших журналов, а когда она вышла, послала экземпляр в Новую Зеландию, приложив к нему свое письмо и рисунок моей племянницы Кати, где разноцветными карандашами был изображен огнедышащий дракон и было написано несколько слов по-английски. Адреса Махи я не знала, а потому отправила письмо в издательство — "для Маргарет Махи", "на деревню дедушке". Повторюсь, дело было в начале 70-х. Писать иностранцам "от себя" не полагалось, извиняться за тогдашнее положение с авторским правом тем более...

Ответ пришел неожиданно быстро. Маргарет Махи писала, как она удивилась, получив письмо из России, как обрадовалась, увидав своего "Дракона" по-русски, и рассказывала о своей жизни. Она жила в городе Крайстчерч (остров Южный) с дочерьми Бриджит и Пенни. Жили скромно. В те годы у них был собственный сад с огородом; зимой, в период дождей, они собирали воду в большой водоем, вырытый в саду, чтобы летом, когда от жары все кругом высыхает, поливать свой участок.

Маргарет писала, что русская литература занимает особое место в ее жизни. В детстве в руки ей попала сказка Ершова про Конька-горбунка, который стал ее любимым героем. Как-то, когда она была еще девочкой, отец бетонировал дорожки в саду и предложил ей: "Хочешь, нарисуй на них что-нибудь, пока цемент не остыл?" "И я нарисовала Конька-горбунка, — писала Маргарет, — он и по сей день там".

Спустя годы, когда мне довелось побывать в Новой Зеландии и познакомиться с нею лично, я увидела на ее книжных полках немало русских авторов. Вообще книг было множество — помимо литературы и поэзии, история, философия, психология, математика... Махи — заядлая читательница.

Позже я поняла, как мне повезло: с творчеством Маргарет Махи я познакомилась в самом его начале, сразу же после появления ее первых книжек, принесших ей всемирную известность. Окончив университет в Окленде и поселившись в Крайстчерче, где она живет по сей день, она работала в городской библиотеке, рассказывала дочерям сказки, печатала их в "Школьном журнале", который вместе с книгами и учебниками рассылался по Новой Зеландии (помню, меня поразило, что в удаленные от почты фермы и коттеджи их забрасывали с вертолетов — Новая Зеландия заселена редко, там всего около 3 миллионов населения). Одну из этих сказок Маргарет послала на международный конкурс в Соединенные Штаты. В ответ пришло известие о присуждении ей первой премии и предложение издать сказку в одном из лучших издательств.

С тех пор я внимательно следила за творчеством Махи. Дочери росли — с ними "взрослели" и книги Махи. С ней происходило то, что произошло и с некоторыми другими писателями, прославившимися своими детскими книжками: простота и образность стиля оказались как нельзя более к месту и в книгах "для взрослых". Но, как известно, нет литературы детской и взрослой, а есть литература хорошая и плохая.

Маргарет Махи является, разумеется, писателем хорошим. Об этом свидетельствует и присуждение ей международных литературных премий, и переводы ее книг на десятки языков. Университет в Крайстчерче присудил ей почетную степень доктора литературы. "У меня такое чувство, будто меня чуть ли не обманули: экзамена-то не было", — сказала она на пресс-конференции. В 2007 году ей была присуждена высшая награда за детскую литературу, премия Ханса Кристиана Андерсена.

"Пространство памяти" — один из лучших романов Махи, точность психологического письма соединяется в нем с гротеском, а подчас, кажется, и с налетом сказочного или магического. Гротеск Маргарет любила всегда: недаром в ее доме есть все книги Льюиса Кэрролла, которые она знает чуть ли не наизусть, и фильмы прославленных мастеров гротеска немого кино, высоко ценивших искусство "гэга". Что до магического, то хотя у Махи есть книги, где магия определяет не только сюжет, но и всю образную систему (таково, например, "Превращение", [1]отмеченное медалью Карнеги), "Пространство памяти" — скорее пародия, а возможно и автопародия; во всяком случае, ее герои решительно отказываются от магии. А вот что в книге несомненно есть, так это второй, поэтический, а возможно и философский план: ведь это книга о тех, кому порой удается уловить "ритм сердца вселенной".

Глава первая

Он-то надеялся, что добраться будет гораздо проще. Обсаженная деревьями подъездная аллея, широкая и ухоженная, плавно поворачивала к дому. Одинокий уличный фонарь освещал табличку у ворот, на которой было написано: "Община Ривенделл. Киа Opa. Добро пожаловать".

Ниже стояло пять фамилий, и среди них четко: "Карл и Рут Бенедикта с семьей". Глядя на табличку, трудно было представить, что отойди он на несколько шагов, и огромные деревья сомкнутся у него над головой и все потонет в непроницаемой ночной мгле.

— Не так уж я и пьян, — произнес Джонни вслух, но никто не откликнулся на его слова.

Ну ничего, теперь впереди мелькал свет, а раз есть свет, значит, появится и дверь, в которую можно постучаться, и кто-нибудь ее откроет. Он отступит немного в тень и очень вежливо спросит, нельзя ли ему на минутку Бонни. Джонни взглянул на часы, хотя и знал, что ничего не разберет. Время у него было, вот оно, на руке, только ни зги не видать.

Много раньше, в ту же бесконечную ночь, в ином времени и ином пространстве, Джонни вкусно поужинал с родителями и младшими сестренками-близнецами, а потом даже помог вымыть посуду. Все было так хорошо, по-домашнему.

— Да, сегодня как раз пять лет... — сказал отец.

В этих простых словах Джонни послышался упрек, словно он, Джонни, не имел права быть с ними, шутить и строить планы, когда Дженин больше нет. Близнецы продолжали пихаться и пищать, но ведь они Дженин не помнили, только и видели что ее фотографию, улыбающуюся с телевизора.

Джонни обнял мать, неуверенно кивнул отцу и отправился к приятелям, которые играли в оркестре в городском пабе.

Потом брел, спотыкаясь во тьме, а в желудке булькали красное вино и коньяк, с помощью которых он пытался уйти от воспоминаний и погрузиться в лихорадочное веселье. Что происходило между тогдашним безоглядным весельем и теперешними блужданиями во тьме, он не очень помнил: сначала он с кем-то дрался, потом ругался с полицейскими, а еще позже — с собственным отцом где-то возле полицейского участка. Ничего себе выдался вечерок!

Джонни надеялся, что сумеет скрыть свое возбужденное состояние и не вызовет подозрений ни у кого из членов Ривенделлской общины. Бонни нужна ему позарез — стоило обыденной жизни немного отступить, как перед ним снова всплывали мучительные вопросы. На секунду-другую они завладевали им, когда он засыпал или пробуждался, но он никогда не додумывал их до конца. Он хотел дать этим призракам имя — освободиться от них, и Бонни Бенедикта могла ему помочь: из всех его знакомых только в ней чувствовалась спокойная уверенность и какая-то магия. Ведь именно она там присутствовала — она его вытащила и прижала к себе на вершине, а позже не моргнув глазом соврала, что несомненно очень ему помогло. А потом она исчезла с его горизонта. В последний раз он видел ее в церкви на отпевании Дженин. После службы супруги Бенедикта подошли к родителям Джонни, но он и Бонни, стоя поодаль, лишь молча смотрели друг на друга. Они были единственными свидетелями несчастья. Полицейские взяли у них показания, и появляться вместе в суде им не пришлось. С того дня он ни разу больше не видел Бонни Бенедикту, хотя и жил с ней в одном городе.