Лис Улисс и край света - Адра Фред. Страница 1

ЛИС УЛИСС И КРАЙ СВЕТА

(версия с СИ)

Глава первая

Вершина

Глава первая

Детство

Я был младшим птенцом в семье. Уважаемый читатель может подумать, что, раз младший, то непременно избалованный. Но это не так. То есть не совсем так. Вернее, так. Но не потому. В смысле, да, я был избалован, но не от того, что меня баловали родители. Дело в том, что птенцов у мамы с папой было очень много (сколько, никто не знает, да и кто считал), и поэтому они мне уделяли мало внимания. Так что баловал я себя сам.

Но если бы они тогда знали, что именно мне, самому маленькому из их пингвинят, предстоит стать величайшим из пингвинов, они бы, конечно, вели себя иначе. Вот, к примеру, лично я убежден, что стану величайшим из пингвинов, и веду себя иначе. То есть, в отличие от мамы с папой, уделяю себе довольно много внимания.

Я был очень непоседливым птенчиком. В то время, как мои братья и сестры подолгу сиживали на льдине в полной неподвижности, я без устали переминался с ноги на ногу. И однажды, в одно судьбоносное утро, родители заметили, что один из их птенцов так не похож на остальных.

— Какой он стал большой, — умилялась мама.

— Да, — соглашался папа. — Скоро в школу…

— Папа, я уже закончил школу, — напомнил я.

Родители, эти могучие пингвины, переглянулись.

— Мальчик закончил школу, — сказал папа. — Ему надо продолжать учиться, чтобы получить хорошую профессию. — Он повернулся ко мне. — Кем ты хочешь стать?

— Космонавтом! — ответил я.

— Значит, врачом… — задумчиво резюмировал витавший в собственных фантазиях папа. — Тебе нужно отправиться за море, поступить в университет. А то какое в Антарктиде образование…

— Ни за что! — отрезала мама. — Я не допущу, чтобы мой малютка, мой крошка Михаил уехал неизвестно куда, совсем один, и пропал бы там без родительской заботы!

«Без чего?» — хотел удивиться я, но не успел, так как папа возразил маме:

— Его зовут Александр, а не Михаил.

Мама растерялась. А я решил, что пора представиться:

— Мама, папа, меня зовут Евгений! Очень приятно!

— Ну, конечно, Евгений! — обрадовались родители и кинулись меня обнимать. Их можно понять, ведь не каждый день заново обретаешь сына…

Папа сказал:

— Евгений, спешу тебя поздравить! Ты будешь учиться в университете. За морем.

— Никогда! — воскликнула мама.

Они обменялись тяжелыми взглядами. В нашей семье слово отца было закон. Слово мамы было другой закон. Иногда эти законы друг другу противоречили, и определить, кто прав, а кто дурак, помогал только скандал. К счастью, помог он и сейчас. Как ты понимаешь, дорогой читатель, победил папа. Иначе не писал бы я сейчас эти строки, а дрейфовал бы на льдине или брел по снегам Антарктиды. А эти строки писал бы кто-нибудь другой. Может, даже и не пингвин…

— Будешь студентом! — ликовал папа. — Как я тебе завидую! Вопросы есть?

— Есть.

— Задавай!

— А почему мы пингвины, а не наоборот? — Меня давно мучил этот вопрос.

— Правильно! — обрадовался папа. — И философией тоже не пренебрегай!

А мама сидела в сторонке и утирала слезы. Себе и детям.

На путешествии по морю я остановлюсь подробней…

Пингвин Евгений отложил ручку, перечитал начало своего первого, автобиографического, романа и остался весьма доволен. Какое захватывающее чтение ожидает публику! Правда, ради увлекательности пришлось несколько отступить от истины, что, конечно же, является постыдной, хоть и неизбежной уступкой массовому вкусу. Ну, например, на самом деле Антарктиду Евгений покинул не после школы, а до. Родители хотели, чтобы и начальное образование он получил в хорошем месте, вот и отправили его за море — вместе с дядей-коммерсантом. С тех пор Евгений ни разу не посещал родину. Как-то не до того было. Но письма родным писал исправно. Правда, в них он тоже несколько отходил от правды — так же как и сейчас в романе. Но ничего, на то это и художественный вымысел. Еще ни одной автобиографии не повредило немного вымысла. И даже много вымысла не повредило.

Евгений кинул взгляд на спящих спутников. Кот Константин устроился в своей любимой позе — свернулся калачиком, а лисичка Берта лежала, подогнув колени и подложив лапки под щечку. Оба они во сне улыбались. Последнее обстоятельство очень удивляло Евгения, который никаких поводов для улыбок не видел и оптимизма друзей по поводу их шансов догнать Лиса Улисса не разделял.

«Какие же они легкомысленные», — покровительственно думал Евгений, глядя на безмятежные мордочки кота и лисицы. Уж он-то прекрасно понимал, что все плохо. А будет еще хуже.

Евгений чуть ли не физически ощутил, как на его хрупкие плечи ложится груз ответственности за друзей. Теперь, когда они остались без Улисса, именно ему, самому начитанному и лучше всех понимающему трудность положения, предстоит возглавить осиротевшую группу Несчастных.

«Я не стремлюсь в лидеры, — сказал он себе. — Но иногда приходится вставать у руля вопреки собственным желаниям. Да, будет не легко. Я знаю это. Но у меня нет выбора. Я должен. Я несу ответственность перед судьбой и Улиссом за своих беззащитных и наивных попутчиков. Вот так и входят в историю».

Внутренним зрением Евгений увидел широко распахнутую дверь. Это был вход в историю. За этой дверью, в ярком сиянии славы, величайшему из пингвинов махали лапами и улыбались те, кто тоже когда-то был вынужден принять на себя бремя власти: полководцы и короли, первопроходцы и библиотекари. Евгений гордо вскинул голову и переступил порог входа в историю. И сияние славы приняло его в свои объятия.

Равномерно стучали колеса поезда, а за окошком лениво плыла Луна — только она и способна была видеть безмятежно улыбающегося во сне пингвина, уронившего голову на страницы тетради. «Какое легкомысленное создание. То ли дело я», — могла бы подумать Луна, если бы ей было хоть какое-то дело до того, что происходит на Земле…

— Вершина! Остановка пять минут!

Константин моментально вскочил, будто бы и не спал только что мертвым сном. Берта зевнула и принялась тереть глаза. Евгений даже не пошевелился.

— Эй, засоня! — Константин растолкал пингвина.

— Укхрбрам, — отозвался Евгений, открыв один глаз.

— Мы приехали, — сообщил кот.

— Так быстро, — жалобно подала голос Берта, принимая сидячее положение.

— Ребята, с такими темпами мы рискуем опоздать на перрон, — предупредил Константин, почувствовав себя лидером. «Я вовсе не стремлюсь быть главным, — подумал он. — Но кто-то же должен. Кто-то самый шустрый, расторопный, стремительный, быстрее всех просыпающийся».

— Подъем! — рявкнул новоиспеченный вожак, да так, что подчиненные (правда, не подозревавшие о том, что они подчиненные) подскочили на месте.

Константин выпрыгнул на перрон первым. Следом чинно спустилась окончательно проснувшаяся Берта. Последним выволок себя из вагона спящий на один глаз Евгений. Поезд фыркнул и тронулся с места. Вскоре стук его колес затих вдали, и друзья остались на перроне одни. Перед ними делало вид, что возвышается, скромное здание вокзала, вход в который венчала надпись «Вершина». Выше располагались часы, показывающие три часа ночи. А еще выше, уже над вокзалом, громоздились на фоне звездного неба черные силуэты Сабельных гор. Со стороны гор дул неприветливый ночной ветер. Такие ветра обычно дуют в тех местах, которые наименее пригодны для жилья. Они словно говорят: «Не надо строить здесь город, ничего хорошего из этого не выйдет. Ах, уже построили? Ну, тогда пеняйте на себя».

Берта с Константином поежились, а Евгений наконец открыл второй глаз и заметил:

— А хорошая погода здесь.

Кот с лисицей бросили на своего антарктического друга антарктические взгляды. Для такой погоды у Берты и Константина нашлось бы немало эпитетов, но слово «хорошая» среди них отсутствовало.