Мы идем на Кубу - Коржиков Виталий Титович. Страница 1
Коржиков Виталий
Мы идем на Кубу
Виталий Титович Коржиков
МЫ ИДЁМ НА КУБУ
Две повести ("Мы идём на Кубу" и "Волны словно кенгуру") о плавании советских моряков в дальние страны на Кубу, в Японию, Америку, Индию, о встречах с интересными людьми, о морских приключениях, участником которых был сам автор.
КАРТЫ
Я и штурман шагали в пароходство. За навигационными картами. Без этих карт в плавание не пустишься. По ним штурманы в океане прокладывают маршрут, путь проверяют.
Весело. Весна. Сопки над городом светятся зеленью. Пушистые, словно только что проросли из-под земли.
Идём, поглядываем в сверкающие витрины на своё отражение. Витрины подмигивают: сразу видно, люди на Кубу отправляются. И небо морем пропахло, а за пятками, кажется, шелестят волны: скорей, скорей! Сейчас получим карты - и в море.
Штурман вошёл в пароходство, а я задержался на улице: купить значки. Кубинцам в подарок.
Подошёл к киоску, в котором сидела старушка, а за стеклом сверкали десятки значков. С одного смотрел маленький Ленин, на другом значке пролетал спутник, на третьем - футболист бил ногой по мячу. Подал я киоскёрше деньги, говорю:
- Полсотни значков. Самых лучших!
- Сколько? - удивилась старушка.
- Полсотни, - повторил я. - Мне для кубинцев.
- А-а, - заулыбалась она и стала заворачивать покупку в бумагу. - Ну, и мой подарок тогда прихватите!
Отколола от своей жакетки значок. На нём светилась сопка, по синему морю плыл белый пароходик. А внизу поблёскивали буквы: "Владивосток". Завернула его вместе со всеми значками и кивнула мне:
- Счастливого плавания!
Иду я к пароходству, словно ветерок подгоняет. Кажется, сейчас буду прикалывать кубинцам значки. Даже смуглые лица вижу перед собой. Словно уже на Кубу попал. Сейчас заберём карты и - прощай, Владивосток!
Я взбежал по лестнице, отворил дверь в навигационный отдел, а там уже сотни карт приготовлены, в рулоны свёрнуты. Ну и ну! Неужели всё это нам?
Нагрузились мы и пошли. Целые океаны под мышками несём! Миновали всего квартал, а у меня уже лоб повлажнел и в глазах волны загуляли. Пришлось отдохнуть.
Тут-то я и почувствовал: далеко ещё до Кубы. Пока карты несёшь, и то пот прошибает. А попробуй-ка океан переплыви!
РУССКИЙ ЛЕС
Наконец-то наш пароход заговорил! Над трубой развевался клуб пара и летело: бу-у-у! На Кубу-у-у!
Мы выбирали толстый буксирный трос. Мокрый конец скользил, едва не вырываясь из рук.
- Быстрей шевелись! - покрикивал боцман.
- Раз, два - взяли! - дружно кричали мы и тянули трос изо всех сил.
Но вот на палубу улёгся последний виток. Пароход вдыхал летящий морской ветер, трубил и выходил в открытое море, навстречу непроглядной ночи.
- Баста, теперь можно спать! - сказал боцман и сбросил рукавицы.
Я скинул робу, поплескался в душе и отправился в каюту. Мимо иллюминатора шелестели волны, встречный ветер надувал шторку, как парус.
Я забрался на койку, отвернулся к переборке. Попробовал уснуть, но не смог - всё казалось мне, что рядом покачиваются пальмы, слышится чужой говор. Лежу и не верю, что это я через океан на Кубу плыву.
Вдруг что-то ударилось о стекло, затрепыхалось и как закричит: "Чив-чив!" Я вскочил, высунулся в иллюминатор. Прямо за бортом в луче света носилась птица. На неё замахивались волны, били брызгами. А ветер заламывал ей крылья.
Но вот птица извернулась и уселась на трубу вентилятора против меня. Села, встряхнулась и склонила набок голову. Клюв крепкий, чуть изогнутый, и лапки короткие. Неужто кедровка? Как же её занесло сюда? Ведь живёт-то она в тайге, лущит кедровые орехи, там ей и дом и столовая. А зачем в море забралась? Куда плывёт? Пожелал я ей счастливого плавания и улёгся спать.
Утром я вышел на палубу и зажмурился от света. Впереди уже поднималось солнце, и пароход подталкивал его носом, как дельфин мяч. Волны были красными, будто играли угольками. И пахло лесом. Свежим, сосновым. Пароход весь так и светился от белых досок. Они поскрипывали, золотились от жёлтых смолистых капель.
Крепок русский лес. Везде нужен. В глубине земли поддерживает своды шахт. Во Вьетнаме поднимаются города - плывёт и туда наш лес. В Японии строят новые дома, делают игрушки - и к её берегам буксиры тянут багряные лесные сигары. Колышутся на зелёных волнах, сверкают золотыми чешуйками могучие брёвна. Дышат силой, горят здоровым румянцем. В дело просятся. Всякому доброму делу наш лес опора. Плывут по всему океану добрые лесные запахи.
Вот и кедровка, видно, решила, что попала в лес. А может, срубили дерево, на котором жила. Ищет она его и летит за лесным запахом. Через Тихий океан, в Америку, к самой Кубе.
НОЧНАЯ ВАХТА
Весь день мы шли в липком, солоноватом тумане, к вечеру вынырнули из пролива - судно взлетело на огромную волну, вокруг загрохотал океан.
А ночью меня подняли на вахту.
Сонный, я покачивался, натыкаясь на стол и на переборки. Надел ватник, ушанку и влез в сапоги.
Такое дело - вперёдсмотрящий: нужно идти на бак!
Я вывалился за дверь и вдруг пропал в темноте. Сам себя потерял. Ни рук, ни ног не видно. Вокруг одна мокрая темень. Я вытянул вперёд руки и вдруг на что-то наткнулся.
- Кто? - крикнул я.
И тут же нащупал мокрую железную стойку, за которой лежали доски. Я наугад ухватился за леер, подтянулся вверх и, согнувшись, побежал по доскам вперёд. Ноги скользили и разъезжались.
Неожиданно пароход качнуло. Я потерял равновесие и полетел вбок, к самому борту. Ещё миг - и я вылечу в воду! Я вцепился пальцами в доски и на четвереньках добрался до леера.
Пронесло!
Добежал я до бака - площадки на носу парохода - и ухватился за край борта. Хоть и темно, но чувствую, как пароход поехал с громадной водяной горы и врезался в новую. Меня так и окатило с головы до ног!
Я широко расставил ноги, крепко держался, и только когда летел глубоко вниз, на секунду обрывалось сердце.
Фуфайка набухла, рукава совсем промокли, брюки так и липли к коленкам. Я поднял воротник и стал дышать внутрь фуфайки. Ну и холодина!
Постепенно глаза привыкли к темноте, вокруг стало видней. А может, это уже стало светло?
Вдруг на гребне волны у самого носа парохода мелькнули какие-то палки и верёвки. Неужто рыбацкая сеть? Я сунул в губы свисток и свистнул два раза. Но разве кто-нибудь услышит в этой кутерьме!
На счастье, судно, летевшее с громадной скоростью, прошло сбоку от сети. Ещё немного - и намотали бы сеть на винт!
После этого мне вроде даже теплее стало.
Стою я, внимательно вглядываюсь в океан. И тут меня кто-то хлопнул по плечу. Оглянулся я, а это мой напарник Рослый. Сутулится на ветру после тепла.
- Замёрз? - кричит он. - Беги в рубку, отогреешься! Побежал я в рубку, сбросил с себя мокрую фуфайку, вытер лицо, руки и огляделся. Мерно постукивали часы, и таинственно сверкал фосфорический компас. Заложив за спину руки, у окна прохаживался старший штурман. Я спросил:
- Можно стать за руль?
- Пока не нужно. Видишь - авторулевой ведёт. Из угла рубки вдруг раздался хриплый голос:
- Твоё дело теперь - ведро, швабра! Штанины повыше да за приборочку!
На корточках, прислонясь к стенке спиной и попыхивая
папироской, сидел боцман. В стёганке, в ватных брюках - застудился в Арктике. Не спится, видно, старому в такую погоду.
Я взял ведро и пошёл в душевую за водой. В коридоре сонно светили лампы. Будто устали за ночь. Постучал я по дороге повару Иванычу: пора, мол, вставать.
- Ага, ага, слышу! - вскочил он и зашаркал ногами, отыскивая тапки.
Я постучал и уборщицам.
- Ох, неужто вставать? - спросила одна из них и протяжно зевнула.
- Вставать, вставать! - стукнул я ещё разок и побежал за водой.
БОЧКА
Неожиданно с бака донёсся резкий свисток. Потом гулкий удар в борт и крик. Боцман бросился на бак. Я кинул швабру и следом за ним. Захлопали двери, застучали сапогами матросы. Сзади бежал кок Иваныч, натягивал рукавицы и кричал: