Искатель. 1970. Выпуск №1 - Меньшиков В.. Страница 1

ИСКАТЕЛЬ № 1 1970

В. МЕНЬШИКОВ

КРАСНЫЙ СИГНАЛ

НОЧНАЯ ТРЕВОГА

— Ауфмахен! Откройте!

Настойчивый стук в запертую дверь купе, требовательный голос, повторявший, одно и то же слово «ауфмахен», в конце концов разбудили немецких офицеров. Сердце инженер-майора Бломберга бешено заколотилось, и он, чертыхаясь, сбросил одеяло. Его попутчик уже вскочил на ноги и, стоя в одном белье, лихорадочно вырывал «вальтер» из кобуры, висевшей на стене.

— Кто там? — громко спросил Бломберг, недоумевая, что же такое могло стрястись на этом железнодорожном перегоне, в глубоком тылу рейха, если немецких офицеров рискнули разбудить столь бесцеремонным образом.

— Это я, проводник. Битте, ауфмахен! — снова послышался за дверью настойчивый голос.

— Франц, откройте ему, — приказал Бломберг и свесил ноги, пытаясь натянуть сапог, болтавшийся из стороны в сторону от сильной качки вагона. Бломберг нервничал и от этого злился: ведь его волнение могло и не укрыться от глаз гестаповского офицера. Внешне, однако, он постарался сохранить спокойствие.

Помедлив, Эйхенау сбросил цепочку и повернул ручку двери.

— Господа, через двадцать минут мы остановимся, и вы пересядете в автобусы. Они доставят пассажиров вместе с багажом в Вену.

— Что случилось? — торопливо спросили офицеры проводника, когда тот хотел перейти к следующему купе.

— Не знаю, господа, не знаю… Говорят, впереди не то поезд сошел с рельсов, не то два встречных состава столкнулись…

Бломберг присвистнул и соскочил на пол.

— Считайте, что родились в рубашке, — сказал инженер-майор побледневшему обер-лейтенанту.

Бломберг окончательно успокоился. Этот фронтовик-гестаповец был испуган еще больше, чем он, никогда не бывавший на передовой..

— Неужели и здесь партизаны? — силясь улыбнуться, проговорил обер-лейтенант, суетливо застегнул кобуру пистолета и вопросительно взглянул на Бломберга.

— Судя по вашему далеко не геройскому виду, обер-лейтенант, вам уже доводилось иметь с ними дело, — пуская в потолок кольца дыма, усмехнувшись, ответил Бломберг.

— Прошу прощения, господин майор, но ваше удивительное хладнокровие наводит меня на мысль: а сталкивались ли вы вообще с этими бандитами? — съязвил обер-лейтенант, оправившись от пережитого волнения.

— Нет. А что, разве это не забавно? — все больше подтрунивая над Эйхенау, ответил Бломберг.

Ему доставляло удовольствие отплатить этим гестаповцу, всю дорогу докучавшему Бломбергу бесконечными хвастливыми рассказами о своих фронтовых «подвигах».

— Любопытство таких, как вы, новичков, партизаны в России охотно удовлетворяют пулями, минами, кинжалами… — раздраженно ответил Эйхенау.

— О, в таком случае я предпочитаю с ними не встречаться! — Бломберг заметил, как у обер-лейтенанта задергалась в нервном тике щека. Но гестаповец, видно, сдержался.

Поезд заметно сбавлял ход. Тоненько звенели стаканы в деревянных лунках стенного ящика, где стоял графин с водой. Офицеры стали торопливо запихивать в портфели и саквояжи все, что было разбросано по купе.

Чемоданы гестаповца, упакованные еще в России, были набиты «трофеями», завоеванными отнюдь не на поле боя. В них лежали беличья шубка, черно-бурая лиса — подарки жене и матери — и целые комплекты каракулевых шкурок. Их он вез отцу — владельцу крупных меховых магазинов в Вене и Зальцбурге.

В коридоре раздался топот сапог, послышалась громкая перебранка, кто-то спорил, протискиваясь с тяжелой поклажей к выходу из вагона. Поезд остановился.

Бломберг и Эйхенау спрыгнули со ступенек. То тут, то там вдоль состава вспыхивали огоньки карманных фонариков: станционные служащие вели за собой к автобусам группы пассажиров.

Холодный предрассветный туман вызывал зябкую дрожь, словно паром заволакивало стекла очков. Бломбергу пришлось несколько раз останавливаться и протирать их.

Наконец показались автобусы. Их моторы приглушенно рокотали, наполняя воздух отработанным газом. Эйхенау поспешно вынул платок и приложил его к лицу. Противная мелкая дрожь рябью пробегала по спине гестаповца. Платок, обильно смоченный терпкими духами, перебил запах выхлопных газов, но Эйхенау не смог прогнать воспоминаний, вызванных угарным запахом. Они внезапно перенесли обер-лейтенанта в крымскую степь, к осыпавшимся краям противотанкового рва, где Эйхенау стоял, сжимая в руке холодную сталь пистолета…

…Это было на окраине Керчи. Обер-лейтенант обычно садился в кабину «душегубки» еще до того, как последний заключенный был заперт в кузове машины. Он не любил наблюдать, как люди, предчувствуя приближение казни, в отчаянии и ярости бросались на солдат зондер-команды, загонявших обреченных прикладами в раскрытую дверь «душегубки».

Эйхенау оставалось лишь пристреливать полузадушенных узников после экзекуции. Делал он это автоматически, не испытывая ни особой злобы, ни жестокой ненависти к жертвам. Ему было только смертельно скучно.

Но однажды обер-лейтенант наткнулся на листовку, сброшенную с самолета. Эйхенау прочитал ее, и ему показалось, будто он ознакомился с приговором русского трибунала, где окончательная черта подводилась и под его собственной судьбой.

Эйхенау остерегся показать листовку офицерам-сослуживцам: его могли заподозрить в «пораженческих настроениях». Гитлеровцы еще не пришли в себя от шока, вызванного сталинградским разгромом 6-й армии фельдмаршала Паулюса. Но с того дня Эйхенау начал лихорадочно искать выхода из петли, которая неотвратимо затягивалась вокруг зондер-команды с каждым километром отступления гитлеровских войск.

О сдаче в плен для Эйхенау не могло быть и речи. Он достаточно ревностно выполнял свои обязанности палача, и командир зондер-команды представил Эйхенау к Железному кресту первой степени! Оставалось одно: любым способом вырваться из прифронтовой полосы, зарыться в глубоком тылу рейха, подальше от русских, поближе к Западу.

Эйхенау стал подолгу вылеживать в лазарете (помог запущенный гастрит). Натянув на голову одеяло, Эйхенау с дрожью вспоминал, как во время массовых экзекуций он стрелял в лежащих на дне противотанкового рва раздетых узников. Нет, он не раскаивался, его просто душил страх возмездия. Врач полевого госпиталя, регулярно получавший взятки от обер-лейтенанта, наконец предписал ему длительное лечение на одном из австрийских курортов. Несколько сот марок пришлось «проиграть» в «скат» командиру зондер-команды — и Эйхенау получил долгосрочный отпуск.

— Обер-лейтенант, вы что, заснули?

Эйхенау вздрогнул, словно очнулся от обморока. Неуверенными шагами подошел к автобусу. Шоферы уже закончили погрузку багажа и ждали, когда все пассажиры сядут в машины.

— Быстрее! Не ночевать же нам в этой дыре, — недовольно заторопил Бломберг.

В голове колонны автобусов взревел мотор патрульного мотоцикла с автоматчиками.

— Аллес ин орднунг? [1] — обернувшись к пассажирам, спросил шофер и мягко тронул с места автобус.

За окнами промелькнули пристанционные постройки, и автобус, набирая скорость, помчался по шоссе. После нескольких крутых поворотов шоссе близко подошло к железной дороге. Крутой насыпью она возвышалась над местностью. Все в автобусе прильнули к стеклам.

Две мощные прожекторные установки освещали место катастрофы или диверсии — этого еще никто не знал, — выхватывали из темноты силуэты людей, копошившихся в хаосе опрокинутых вагонов, и длинные цепи солдат.