Ужасающая красота - Желязны Роджер Джозеф. Страница 1

Роджер Желязны

Ужасающая красота

1995, М. Левин, перевод

Публика в этот миг подобна богам эпикурейцев. Бессильные изменить ход событий и ведающие, что произойдет, они могут вскочить, закричать "не надо!", - но неотвратимо ослепление Эдипа, и неизбежна петля на шее Иокасты.

Никто, конечно, не вскакивает. Они понимают. Они сами намертво связаны странными путами трагедии. Боги видят и знают, но не могут ни изменить обстоятельства, ни бороться с Ананке.

Мой хозяин внимает тому, что он называет "катарсис". Мои искания завели меня далеко, и я сделал хороший выбор. Филипп Девере живет в театре, как червь живет в яблоке, как паралитик в камере искусственного дыхания. Это его мир.

А я живу в Филиппе Деверсе.

Десять лет служат мне его глаза и уши. Десять лет я наслаждаюсь тонкими чувствами великого театрального критика, и он ни разу об этом не догадался.

Он близко подошел к истине - у него быстрый ум и живое воображение, но слишком силен получивший классическое образование интеллект, и слишком весом груз знаний по психопатологии. Он не смог сделать последнего шага от логики к интуиции: признать мое существование. Временами, отходя ко сну, он задумывался о попытках контакта, но наутро к этой мысли не возвращался - и хорошо. Что мы могли бы сказать друг другу?

...Под стон, рожденный на заре времен, в ужасный мрак сойдет Эдип со сцены!

Как изысканно!

Хотел бы я знать и другую половину. Девере говорит, что полнота опыта состоит из двух частей: влечение, называемое жалостью, и отвержение, называемое ужасом. Я чувствую лишь второе, и его всегда искал, а первого я не понимаю, даже когда тело моего хозяина дрожит, а зрение затуманивается влагой.

Я бы очень хотел взрастить в себе способность полного восприятия. Но, к сожалению, мое время ограничено. Я искал красоту в тысячах звездных систем и здесь узнал, что ей дал определение человек по имени Аристотель. К несчастью, я должен уйти, не познав ее полностью.

Но я - последний. Остальные уже ушли. Круг звездный движется, и время убегает, часы пробьют...

Овация бешеная. И воскресшая Иокаста улыбается и кланяется вместе с царем, у которого глазницы залиты красным. Рука к руке, они купаются в наших аплодисментах, но даже бледный Тиресий не провидит того, что знаю я, Какая жалость!

А теперь домой на такси, Интересно, который сейчас час в Фивах?

Девере смешивает крепкий коктейль, чего он обычно не делает. А я рад, что восприму эти финальные моменты через призму его парящей фантазии.

Он в каком-то причудливом настроении. Как будто рн почти знает, что случится в час ночи - как будто он знает, как атомы рванутся из своей непрочной клетки, оттирая плечом армию Титанов, как жадная, темная пасть Средиземного моря вопьется в пустоту Сахары,

Но он не мог бы узнать, не узнав обо мне, и, когда Начнется ужасающая красота, он будет персонажем, а не зрителем.

Мы оба встречаем взгляд светло-серых глаз из зеркала в отъезжающей панели шкафчика. Он перед выпивкой принимает аспирин, а это значит, что он нальет нам еще.

Но вдруг его рука остановилась на полдороге к аптечке.

В обрамлении кафеля и нержавеющей стали мы увидели отражение чужака.

- Добрый вечер.

Два слова после десяти лет, и в самый канун последнего представления!

Глупо было бы мобилизовывать его голос на ответ, хоть я и мог бы это сделать, и к тому же это бы его расстроило. Я ждал, и он тоже.

Наконец я, как органист, тронул нужные педали и струны:

- Добрый вечер. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания и принимайте свой аспирин.

Он так и сделал, а потом приподнял с полки свой бокал;

- Надеюсь, тебе правится мартини.

- Да, и очень. Пожалуйста, выпейте еще. Он ухмыльнулся нашему отражению и вернулся в гостиную.

- Кто ты такой? Психоз? Диббук?

- Нет-нет, ничего подобного. Я просто один из публики.

- Что-то не помню, чтобы я тебе продал билет.

- Вы меня прямо не приглашали, но я подумал, что вы не будете против, если я буду вести себя тихо...

- Очень благородно с твоей стороны. Он смешал еще один коктейль, потом взглянул на дом через дорогу. Там горели два окна на разных этажах, как перекошенные глаза.

- Могу я спросить - зачем?

- Да, разумеется. Может быть, вы даже сможете мне помочь. Я странствующий эстет. В тех мирах, где я бываю, мне приходится одалживать чужие тела - предпочтительно существ, имеющих похожие интересы.

- Понимаю. Ты взломщик.

- В некотором смысле - да. Но я стараюсь не вредить. Как правило, мой хозяин даже не подозревает о моем присутствии. Но скоро я должен вас покинуть, а последние несколько лет меня волновала одна вещь...

И раз уж вы догадались обо мне и не впали в беспокойство, я бы вас хотел о ней спросить.

- Выкладывай свой вопрос.

В его голосе вдруг прозвучали горечь и глубокая обида. Я сразу же увидел из-за чего.

- Пожалуйста, не думайте, - сказал я ему, - что я влиял на все ваши мысли и поступки, Я только зритель. Моя единственная функция - созерцать красоту.

- Как интересно! - насмешливо скривился он. - И когда же это случится?

- Что?

- То, что вынуждает тебя уйти.

- Ах, это...

Я не знал, что ему рассказать. Как бы там ни было, что он может сделать? Только страдать чуть дольше,

- Ну?

- Просто кончилось мое время.

- Я вижу вспышки, - сказал он. - Дым, песок и шар огня.

Он был очень восприимчив. Я думал, что скрыл эти мысли.

- Видите ли... В час ночи настанет конец мира.

- Приятно знать. Как?

- Есть некоторый слой расщепляющихся материалов, которые собираются взорвать в проекте Эдем. Начнется колоссальная цепная реакция...

- Ты можешь это как-нибудь предотвратить?

- Я не знаю как. Я даже не знаю, чем это можно остановить. Мои знания ограничены искусством и науками о живом. Вот вы сломали ногу прошлой зимой, катаясь на лыжах в Вермонте. Об этом вы даже не узнали. Это я умею.

- И труба вострубит в полночь, - заметил он.

- В час ночи, - поправил я его. - По среднеевропейскому времени.

- Успеем выпить еще один бокал, - сказал он, глядя на часы. - Только пробило двенадцать.

Мой вопрос... Я прочистил воображаемое горло.

- Ах да. Так что ты хотел бы знать?