Лейтенант Борягин - Лазутин Иван Георгиевич. Страница 1

Иван Лазутин

Лейтенант Борягин

Командир взвода армейской разведки лейтенант Борягин еще со вчерашнего вечера был угрюм и молчалив. Однако никто из солдат не знал, чем озабочен командир. Небольшого роста, приземистый, с седой от рождения прядью — из-за нее его еще в детстве прозвали Старым — во вьющихся, как хмель, русых волосах, которым не хватало места под шапкой, он славился на всю дивизию как самый отчаянный разведчик. Когда пожилые солдаты, повидавшие на своем веку не одну войну, пытались предостеречь его, советуя быть поосторожней и не щеголять удалью, Борягин только щурил свои серые с вкрадчивой лукавинкой глаза и отвечал шутливо:

— Снаряд, который должен был убить меня, уже давно разорвался.

В каких только переделках не побывал Борягин, и всегда выходил целехонек и невредим. Много раз доводилось ему ходить в тыл врага за «языком», вступать во вражеских блиндажах в рукопашные схватки, нередко подползал он со своими солдатами под самый нос противника и наводил такую панику, словно к немецким окопам незаметно подкрался неприятельский полк. И хоть бы одна царапина!..

Взвод Алексея Борягина размещался в просторном блиндаже с двойным накатом из вековых сосен толщиной в обхват. Земля поверх наката успела порасти травой, торчавшей теперь из-под снега желтыми высохшими будыльями.

…В это утро Борягин проснулся раньше всех. Отыскав глазами дежурного, дремавшего над телефоном у печурки, он тихо, чтоб не разбудить солдат, позвал:

— Метелкин!..

Метелкин тревожно вскинул голову и удивленно заморгал белыми ресницами.

— Ты что, уснул?

— Нет, товарищ лейтенант, разок носом клюнул.

— Из штаба не звонили?

— Пока нет.

Рядом с телефоном, на чурбаке, стояла окопная «люстра» из сплющенной артиллерийской гильзы. Язык пламени колебался, бросая танцующие тени на сырые, сумрачные стены блиндажа.

Борягин обулся, подошел к Метелкину и сел с ним рядом на чурбаке, стоявшем у печурки.

— К тебе просьба.

Метелкин настороженно посмотрел на лейтенанта.

— Только это секрет.

— Конево дело! — хрипловато ответил Метелкин.

«Конево дело» на языке тамбовского парня означало «конечно».

— У меня сегодня день рождения. Здорово я угодил, как раз седьмого ноября семнадцатого года…

— Подходяще. Наверное, мать родила с испугу, когда стрельба поднялась.

— Нет, Семен, стрельба была в больших городах, а у нас в деревне о революции узнали намного позже, когда я уже родился. Но дело не в этом.

Борягин оглядел спавших на нарах солдат и снова наклонился к Метелкину.

— Пусть ради праздника поспят еще часок, а мы с тобой сейчас такой стол соорудим, что все ахнут.

— Стол? — Метелкин вскинул свои бесцветные ресницы. — А зачем он, стол-то? Всю войну сижма на земле едим, котелок промеж ног — и айда лопать… А тут стол!..

Борягин махнул рукой:

— Ты не понял. Не деревянный стол, за которым едят, а это самое… — указательным пальцем Борягин щелкнул по подбородку, — отметим день рождения. По-честному признаться, ни разу в жизни не отмечал, а тут втемяшилось: душа вон, а справлю!

— Это дело хорошее, — почесывая поясницу, протянул солдат. — Только на сто фронтовых не разгуляешься, один понюх.

— У меня есть. Две недели берегу, трофейная.

Борягин молча полез под нары, вытянул оттуда вещмешок и достал из него огромную, зачехленную серым сукном баклажку.

— Полная? — затаенно спросил Метелкин.

— Всклянь. — Борягин бросил баклажку в протянутые ладони Метелкина. — А вот сало и колбаса. Режь так, чтоб всем было поровну.

— Ого!.. Вот это да!.. Будет настоящий пир!..

— Сегодня не грех, Семен. Два праздника. Октябрьская годовщина и день рождения твоего командира. Только об этом пока — ни-ни. Ша!.. Понял?

— Конево дело!

Уж что-что, а смотреть смерти в глаза, не падать духом в беде и поровну делить паек солдат за войну научился.

Через полчаса пятнадцать ровных порций (взвесь на аптекарских весах — и диву дашься точности) тремя рядками лежали на ящике из-под снарядов.

— Накрой все это газетой и близко никого не подпускай. Ясно?

— Умру, товарищ лейтенант, а не подпущу до срока, — ответил Метелкин, вытирая кулаком слезы от попавшего в глаза дыма.

Борягин посмотрел на часы. «Пусть понежатся еще немного», — подумал он и вышел из блиндажа.

Траншея была глубокая. Борягин шел по ней в полный рост, изредка задевая в полутьме рукавами фуфайки за сучковатые колья, которыми крепились земляные стенки. Когда выскочил на бруствер, у него захватило дух. Первый снег! Нежный, как лебяжий пух… Застелив размоченные дороги и изрытую черными воронками нейтральную полосу, проходившую через открытое поле, он прикрыл от солдатских глаз рубцы и шрамы истерзанной земли. А крутом непривычная тишина. «Наверное, и немцам этот первый снежок разбередил душу: что-то еще не стреляют, а по времени уже пора». Стояла первозданная безобидная тишина.

Борягин сгреб пригоршню снега и, отфыркиваясь, принялся растирать им лицо. Умывание снегом еще больше взбодрило здоровое, отдохнувшее за ночь тело. Утерся подолом гимнастерки и привалился к стенке траншеи. Нахлынули воспоминания. Мать, жена, трехлетняя дочурка… Сейчас там уже день. А он в Сибири начинается раньше белорусского. Мать к празднику, как обычно, напекла пирогов и уже наверняка вспомнила, что есть и другой повод сесть за праздничный стол — день рождения сына. Не раз она украдкой от снохи всплакнет и с душевной сердитостью поворчит на внучку, которая метает ей орудовать у печки. «Хоть бы на один денек!.. Хотя бы одним глазком взглянуть сейчас на них!» — подумал Борягин. Он наклонился, ловко скатал крепкий комок снега и прыгнул в траншею.

Вместе с ним в блиндаж волной ворвался холодок. В нос ударило спертым воздухом, в котором смешивалось несколько запахов: мокрого шинельного сукна, сгоревшего пороха, печеной картошки, которой баловались с вечера разведчики.

— Подъем!

На нарах зашевелились.

— Подъем! — Голос командира прозвучал громче и более властно.

Толкая друг друга и сонно протирая глаза, солдаты неохотно поднимались.

— Подъем!

Когда солдаты встали и их огрубелые пальцы утонули в кисетах, Борягин снова подал команду:

— Курить отставить! Всем на улицу и умыться снегом!

Слово «снег» оказалось сильнее команды. Вот он, наконец, долгожданный снег!.. Со снегом и первыми морозами должны были кончиться их мытарства болотных солдат.

Через минуту блиндаж опустел.

Стоя в низинке, непросматриваемой со стороны противника, Борягин любовался своими орлами и не узнавал их Они ли? Неустрашимые разведчики, и вдруг снежки!.. Совсем как школьники. Вырвались во время большой перемены на улицу и стараются угодить друг в друга снежком.

— Кончать туалет! — скомандовал Борягин в ту самую секунду, когда кто-то сзади огрел его снежком. — В спину бьете? Не годится!

Он оглянулся. Сзади, скаля белые зубы, широко улыбался краснощекий Зименко.

— Это ты, Зименко?

— Я, товарищ лейтенант. Бачу, вас обошли. Сухим оставили.

— Всем в блиндаж! — крикнул Борягин и прыгнул в траншею.

В восемь часов раздался телефонный звонок. Все притихли. Слышно было, как тикали часы на руках солдат. Трубку взял Борягин.

— «Ворон» слушает, — четко ответил он, замерев у телефона. Через минуту положил трубку и встал по стойке «смирно».

Потом обвел взвод строгим взглядом и подал команду:

— Смирно!.. Верховный Главнокомандующий Вооруженных Сил Советского Союза… — Наступила короткая пауза. Слышно было, как потрескивали в печурке догорающие дрова, — поздравляет советских воинов с двадцать шестой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!

Тишину блиндажа разорвало многогрудое «Служу Советскому Союзу!».

Солдаты стояли торжественно.