От первого до последнего слова - Устинова Татьяна Витальевна. Страница 1

Татьяна УСТИНОВА

ОТ ПЕРВОГО ДО ПОСЛЕДНЕГО СЛОВА

Машины постепенно стали притормаживать, из ручейков собираться в потоки, а впереди, под горкой, маячило целое озеро тормозных огней – все шесть полос, все ручейки и потоки сливались воедино, и конца– краю им не было.

Страждущие заслуженного отдыха москвичи и гости столицы возвращались домой с работы, и было понятно, что до этого самого отдыха далеко, как до Луны, и сейчас начнется маета: многочасовые барахтанья в автомобильном море, сигареты одна от другой, в мобильном садятся батарейки, приемник орет дурным голосом дурную песню, и очень хочется есть и спать, и люди в железных коробках потихоньку звереют, и в виске начинает стучать, и хочется, чтоб весь мир поскорее провалился бы куда-нибудь – вместе с пробками, гудящими автомобилями, воняющими дымным перегаром, вместе с ломотой в висках и отчетливым сознанием того, что утром все повторится снова!..

Долгов от безнадеги перестроился сначала в крайний левый ряд, но тот вскоре встал намертво. Тогда он вильнул в средний, который еще кое-как ехал, но и здесь не было ничего хорошего. Поволочившись за каким-то фыркающим и эпилептически трясущимся «волгарем», Долгов изнемог окончательно.

Он был выносливым мужиком, но кое-что давалось ему с трудом. Он ненавидел бессмысленную потерю времени, которого ему вечно не хватало, а что может быть бессмысленнее стояния в пробке!

«Волгарь» впереди фыркал и испускал клубы черного дыма, и в мутных стеклах виднелась кепка, тужурка и две клешни, вцепившиеся в руль. Казалось, машина не сама едет, а этот, в кепке, кое-как подталкивает ее вперед.

Долгов какое-то время сочувственно ехал за дядечкой и его помирающей машиной, а потом перестроился еще правее. Здесь уж были сплошные фуры, здоровенные грязные колеса крутились почти на уровне крыши долговского джипа, и ему вдруг почудилось, что он случайно въехал на ишаке в стадо бредущих слонов. Слоны перестраивались, переходили с шага на медленную тяжеловесную рысь, фыркали, и Долгову казалось, что его вот-вот затопчут.

Или по обочине, что ли, рвануть?..

Иногда Долгову невмоготу было соблюдать правила, да и на джипе своем он ездил, как джигит на коне, – уверенно и бесшабашно. За каким-то очередным слоном обнаружился просвет, и Долгов кинулся в него, прошмыгнул под носом у другого слона, принял еще правее и выскочил на обочину. Впереди маячили машины таких же джигитов, которые, не жалея «скакунов», неслись по канавам и выбоинам, но до них было метров четыреста. Четыреста метров ехать, а не стоять – вот самое большое счастье, которое только может настигнуть человека в пробке!

Долгов нажал на газ, джип ринулся вперед, угодил колесом в канаву, будто ногу подвернул, и обиженно зарычал от боли.

– Ничего, – сказал ему Долгов. – Терпи, ты железный!..

Он любил свою машину и разговаривал с ней на равных. Впрочем, не с «ней», а с «ним». У него был автомобиль-мальчик.

В два счета, приседая и подпрыгивая, он долетел до машин, которые трепыхались впереди, и пристроился в хвост последней. Многополосное шоссе впереди взлетало на горку и отсюда хорошо просматривалось, и тут выяснилось, что там, на горке, пусто, машины идут шустро, и пробка начинается и заканчивается где-то совсем рядом. Долгов немного приободрился и прибавил звук в приемнике.

Второй концерт Рахманинова – самый волнующий и самый любимый – грянул в салоне, и Долгов вдруг подумал, что все это ерунда – и пробка, и усталость, и опустошенность после рабочего дня.

Ерунда и рутина.

Они быстро пройдут, зато есть нечто вечное. Второй концерт Рахманинова, к примеру.

Машины сбивались в стаю, и на обочине сделалось совсем тесно, и Долгов стал осторожно пробираться обратно в середину. Ему сигналили и не пускали, но он все равно пробирался.

Теперь ехал только крайний левый ряд, и Долгов пытался всунуть джип в медленную вереницу машин, и все у него никак не получалось. Вокруг сигналили и неслышно бранились из-за закрытых стекол. Впереди опять оказался тот самый «волгарь», и приплюснутый картузик виднелся в мутных стеклах, и Долгов вдруг развеселился. Он метался, перестраивался, по обочине чесал, а «волгарь» так и трюхал себе потихонечку – и вот вам результат! Все как было, так и осталось – картузик впереди, Долгов за ним.

Машины ползли еле-еле, и тут стало ясно, из-за чего весь сыр-бор.

Ну, конечно. И как это он сразу не догадался?..

Фура стояла, перегородив три ряда, и кабина у нее была странно вывернута. Какая-то машина, изуродованная до такой степени, что невозможно было определить марку, валялась на боку. Третья, кажется, «восьмерка» или «девятка», была смята, как сигаретная пачка, на которую наступили, и развернута навстречу движению. Возле нее на асфальте лицом вниз лежал человек в расхристанном пиджаке и задранной вверх грязной рубахе. Еще какой-то человек ходил вокруг, его качало, как пьяного. Водитель грузовика сидел на подножке кабины, и у него был такой вид, будто он никак не мог взять в толк, что происходит. Несколько машин стояли в разных рядах, и возле них растерянные люди звонили по мобильным телефонам.

– А, черт возьми, – пробормотал Долгов, выкручивая руль. Сзади с возмущением засигналили, он принял еще чуть-чуть левее, освобождая единственный еле ползущий ряд, и приткнул джип к бамперу фуры.

– Черт бы вас побрал всех до одного!..

Он выскочил из машины, сорвал с себя пиджак и кинул его в салон.

Тот, что лежал лицом вниз, дернулся и захрипел, когда Долгов присел перед ним на корточки. Подсунув левую руку под шею, Долгов нашарил пульс, правой – ощупал позвоночник лежащего. Его нужно было перевернуть, и, став на колени, Долгов осторожно перевалил его на спину.

Дыхание было угнетено, и Долгов посмотрел зрачки. Гипоксия, тахикардия, все как по учебнику. Он уложил пострадавшего ровнее и проверил грудную клетку и переднюю поверхность шеи. Ребра были явно сломаны, а на шее нет никаких видимых повреждений. Крови много, но не слишком темной. На бедре рана, и на боку с правой стороны повреждены ткани, но не слишком глубоко. Долгов стал осторожно щупать живот, пристально глядя в лицо потерпевшего.

Мужчина опять захрипел, дернулся и открыл мутные, желтые от муки глаза.

– Ничего, – сказал ему Долгов, – ничего, все будет нормально. Как тебя зовут?

– Андрей.

– Сколько тебе лет?

Человек силился что-то сказать и не мог. Тоненькая струйка крови показалась из запекшегося рта. Долгов исследовал его раны и говорил, не останавливаясь.

– Вот так нажимаю – больно?

– Да.

– А так?

– И так.

– Ты куда ехал-то? К теще на блины?

Откуда в голове взялась эта теща?.. Впрочем, совершенно неважно, что говорить, самое главное говорить, и чтобы пострадавший слышал!

– К теще на блины нужно медленно ехать, нехотя, а ты небось спешил, да?

Вокруг стал собираться народ – Долгов не поднимал головы, но видел многочисленные ноги. Рычали и сигналили машины.

Под лопатки лежащего он подсунул руку, так, что голова у того немного запрокинулась назад, как у неживого, но взгляд сфокусировался, и губы сложились, и мужчина просипел с усилием: