Когда ты закрываешь глаза (СИ) - Дьюал Эшли. Страница 1

Эшли Дьюал

КОГДА ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ ГЛАЗА

АННОТАЦИЯ

Ты должен отличать темноту от убежища. Должен понимать, чего ты точно хочешь: уйти или спрятаться, испариться или спастись. И неважно, каким именно образом ты провалишься в эту мглу, главное, каким образом ты попытаешься из нее выбраться. И попытаешься ли вообще. Ведь закрыть глаза куда проще, чем открыть их.

Раньше мои мечты были в моей голове: если я открывал глаза – они тут же исчезали. Однако теперь все иначе. Теперь я открываю глаза и вижу их перед собой, и, кто знает: сошел ли я с ума или, наконец, достиг своих звезд.

I

Это странно – не помнить. Идти по улицам и не узнавать лиц. Приходить в себя от внезапных вспышек страха. Открывать глаза и теряться, не осознавая, что с тобой, кто ты и где находишься.

Диссоциативная амнезия. Расстройство личности. Кажется, именно так называется заболевание, проглотившее целиком все мое будущее.

Что уж тут сказать. Жизнь – смешная штука, не находите? Я ведь даже понятия не имею, что со мной случилось; почему я такой стала; в чем причина? Однако интернет мне в помощь, и я отыскала нечто ужасающе отвратительное. Например, то, что в детстве, возможно, меня изнасиловали; или я перебрала с алкоголем; или сидела на игле до-о-олгое количество времени; или меня прокляла женщина из пятого подъезда – у нее нос в точности такой же кривой, как и у ведьмы на картинке из Википедии. Ну, а если говорить серьезно, хорошего я вычитала мало. Полное выздоровление невозможно. Иногда выскакивают фразочки об эпилепсии, раздвоении-троении-четверении личности и наследственной передаваемости. Вот и думайте, как это понимать: то ли меня кто-то из дальних родственничков заразил, то ли я кого-то заражу из своих детишек. Что так, что эдак – все плохо. Хоть иди и вешайся. Что, конечно, глупо. Папу я одного не оставлю – ему и так сложно приходится после развода.

Иными словами, я – ходячий аккумулятор. Иногда меня передергивает, и я попросту разряжаюсь: как батарейки. Экран перед моим носом тухнет, и открываю глаза я уже в совсем другом месте. Так что, хотите вы этого или нет, но верить мне определенно не стоит. Источник информации из меня – так себе. Мои мысли давно предали мою голову, и если захотите прознать правду, лучше спросите о ней у кого-то другого, так как мой ответ – не всегда истина. Однако я стараюсь просто не обращать на это внимания. Жить, как есть. С тем, что имею. И без того, чего никогда не обрету – например, долговременную память.

По правде говоря, в моей странной философии пунктов не так уж и много. Между «да» и «нет» выбирать – да. Есть много сладкого, соленого, кислого – чтоб из крайности в крайность. Слушать ту музыку и смотреть те фильмы, которые нравятся вне зависимости от веяний человечьих мыслей. И исполнять мечты. К слову, не только свои. Но и ваши. Да любого, кого я на своем пути встречу. Ведь кто знает – завтра меня на этой земле уже может и не быть. Черт подери, я вновь отключусь и больше никогда глаза не открою! Это ведь пугает до коликов. Правда? Жить, дышать, ходить и умереть. Вот так просто: взять и исчезнуть. По мановению волшебной палочки. Что ж, иногда мне кажется, незнание простых истин бывает полезно. Как бы мы жили, не боясь смерти? Как бы мы жили, не догадываясь о ее существовании? Теряли бы попусту время – скажете вы, и, собственно, окажетесь правы. Однако почему бы не вспомнить о тех, кто так безмерно обеспокоен своим будущем? Как вам то, что они - вечно занятые зомби, совершенно забывают о настоящем, не живут им. Разве они не теряют попусту время? Разве они не прозябают в песках? Раньше у людей от силы было лет тридцать, но они успевали сделать куда больше, чем все мы вместе взятые за полвека. И дело ведь ни в том, что у них не было страхов, ценностей или законов. Они просто брали от жизни не только то, что она им давала, но и то, что приберегала для себя; то, что сжимала в своих тернистых ладонях. И мне кажется, сейчас самое время пробираться сквозь эти тернии. Самое время рвать и метать, тянуться к лучшему. Мой стимул – скоропостижная кончина. Но ведь можно и не пускаться в такие крайности. Ловить момент способен каждый, надо лишь подумать о чем-то. Прямо здесь и сейчас. Вот, о чем вы думаете? О чем вы думаете, когда смотрите в окно, когда разговариваете с мамой, когда поедаете самый вкусный в мире бутерброд, сооруженный из всего, что только было в холодильнике? Ни о чем – скажете вы. Учитесь – посоветую я. Учитесь жить. А иначе отключитесь так же молниеносно и безвозвратно, как и я, даже не имея нарушений в своем гипоталамусе.

Слова словами, но процессу они помогают скудно. Полчаса назад я согласилась сделать то, что даже обезумевшему Брэду Питту из двенадцати обезьян показалось бы сущим кретинизмом. Но сейчас отступать поздно, ведь позади спину прожигают испуганные, горящие глаза подруги. И я знаю этот взгляд: он питается моей уверенностью и категоричностью, будто бесстрашие действительно можно поедать ложками, как мороженое.

- Не дрейфь, - говорю я, выглядывая из-за стены. На улице холодно, а у меня ладони такие мокрые, что ими можно было бы сейчас поливать растения. – Народ спит. Нас никто не увидит.

- Ага. Конечно…

- Ты сама этого хотела.

- Я передумала!

- Передумала? – разворачиваюсь и хватаю подругу за трясущиеся плечи. Ее глаза маленькие. Носятся туда-сюда, туда-сюда, словно Маринка дикая, и у нее серьезные проблемы с тем, о чем, там, в фильмах рассказывают. Ну, подростковая истерия, невроз или, не дай Боже, акропарестезия. – Он гулял со шпалой?

- Гулял.

- Он говорил тебе об этом?

- Не говорил.

- Шпала его троюродная сестра?

- Точно неизвестно, ведь слушок пустила Настя, а она…

- Ох, Господи прости их и помилуй!

- Ааааа, Мия, - Маринка хватает меня за локоть, когда я достаю из кармана сложенную вдвое бумажку, и подгибает кривые колени. – Пошли домо-о-ой!

- Нет. Я выслушивала тебя почти две недели, я видела, как ты рыдаешь, как жадно поедаешь конфеты, как разговариваешь с кошкой. И мне даже пришлось посмотреть с тобой «Дневники памяти».

- Но ты любишь этот фильм!

- Не пять же раз подряд? – Осматриваюсь и со стуком кладу ладони поверх ее угловатых плеч. – Послушай, подруга, пора уже делать что-то, что оставило бы после нас след. Хандрить бесполезно, когда есть способ поднять нам настроение. А главное – никто ведь даже не пострадает. Мы просто покажем этому кретину, что с тобой шутки плохи. Вот и все.

- Вот и все? Вот и все?! Мия, посмотри на меня! Да, мне никогда не стать такой же смелой, ясно? Черт, о чем я только думала? Ох, пошли домой. Просто, все, пошли. Я хочу спать.

- Шутишь?

- Нет. Правда. Пойдем, - Маринка хватает меня за руку и начинает усиленно тащить в сторону папиной машины. – Это идиотизм. Мне крупно попадет, ведь родители Жени обо всем узнают. Он расскажет, он же сосунок, забыла? У него вместо щетины, еще мамино молоко не высохло. Меня наверно током ударило, когда я купилась на его фразочки. Надо ж было? Ну, честно! Вот как это объяснить? Почему человека узнаешь только после того, как он гадость какую-то сделает? Ведь в хорошем никто не познается. Только в дерьме. Согласна? Только в подлянке какой-нибудь можно увидеть морды настоящие, как мама прямо говорит. Вот она если узнает – житья мне не будет. Ей Женя сразу не понравился. Она как увидела его пирсинг в носу, тут же сказала – животных с улицы подбирать не позволю. И мы поссорились тогда жутко, помнишь? Ах, черт, вот же ей умора будет! Весь мозг промоет, да еще и…

Тут я не выдерживаю. Хотите - верьте, хотите - нет, но даже с моей атрофированной памятью, я эту тираду наизусть выучила. Я в курсе, что людям свойственно бояться. Это норма. Но эта норма загоняет нас в такие дикие рамки, что мы даже постоять за себя не можем. И я вдруг отчетливо слышу в своей голове тот голос, тот самый голос, который отвечает за безрассудность: он всегда появляется, когда я нахожусь рядом с Маринкой и хочу сделать ее жизнь немного лучше. Ну, или хотя бы немного интересней. Черт подери, надо ведь будет что-то детям рассказывать!