Звездочка-Во-Лбу (Чакра Кентавра) - Ларионова Ольга Николаевна. Страница 1

Ольга Николаевна Ларионова

Звездочка-Во-Лбу

Третий в игре — Рок

Голос возник в анфиладе вечерних покоев. Он еще не звучал, но уже присутствовал здесь — незваный и неминуемый. Призрачные вьюнки, что свисали со стрельчатых прохладных арок филигранных комнаток, следующих друг за другом, как составленные в ряд шкатулки, тоже уловили присутствие постороннего и теперь едва уловимыми движениями свертывали свои паутинные стебельки в упругие спиральки. Вьюнки, чеканные накладки стен и потолков… Все оставалось так, как было при жизни хозяйки этих покоев, любившей проводить здесь предзакатные часы нелегких раздумий.

Теперь он, эрл Асмур, ее сын, владетельный ленник короля Джаспера, был полновластным и единоличным хозяином всего необозримого в своей протяженности замка, и только сервы, шелестя, пугливо исчезали при его приближении; кроме него и всей этой безликой подобострастной армии ни единой тени не возникало в древних прадедовских стенах.

Впрочем, одна появлялась, но он гнал от себя это воспоминание, ибо в настоящем этому уже не было места…

— Мой слух принадлежит тебе, вошедший без зова! — проговорил он нарочито торжественно, догадываясь, кому будет принадлежать этот голос, и стараясь поскорее начать разговор, раз уж он неизбежен, чтобы быстрее его закончить.

— Эрл Асмур… — слишком высокий юношеский голос зазвучал и сорвался. Голос, чересчур звонкий для комнаты-шкатулки. — Высокородный эрл, мы собрались у наших кораблей, и нас девять, и у каждого из нас на перчатке тот, кто ждет выполнения Уговора.

Юноша говорил учтиво, и главное — он имел право говорить. Потому что десятым кораблем должен стать корабль Асмура. Ему — вести армаду, им — подчиняться. Тот, кто говорил сейчас с ним, был самым юным, хотя на все время похода эти девять становились абсолютно равными друг другу. Но право говорить с командором по многовековой традиции предоставлялось младшему.

Традиции, обычаи, клятвы… Скоро на Джаспере их станет больше, чем самих обитателей. Асмур откинулся на спинку узенького материнского кресла, слишком хрупкого для могучего тела. Кресло жалобно подало голос. Лицо владетельного эрла приобрело то напряженно-спокойное выражение, которое соответствовало мучительной сосредоточенности его души, обуреваемой исключительно горестными заботами — от мелких житейских неурядиц до скорбных и безнадежных дум о судьбах всего Джаспера.

— Назови себя! — велел он ровным и спокойным тоном, в который против воли проникла излишняя суровость.

Разумеется, он мог пригласить юношу сюда, это дозволялось ритуалом выполнения Уговора и в последние годы стало даже чем-то вроде традиции хорошего тона, но Асмур, последний из рода Муров, мог позволить себе не нарушать своего одиночества в этот последний вечер на Джаспере.

Завтра они будут вместе, и это надолго.

Этот вечер он проведет так, как ему угодно.

Недаром мона Сэниа, опуская ресницы, печально говорила ему: «У тебя душа крэга…»

— Благородный эрл, я седьмой сын владетельного тана Эля, и мое имя — Гаррэль.

Странно, в голосе седьмого сына могло бы звучать и поболее гордости, если даже не спеси: говорил-то он с тем, кто был последним в роду. Тем не менее в его интонациях проскальзывало нечто, напоминавшее приниженность и уязвленность, ставшие привычкой. Отчего бы?

А может, у него…

Асмур резко оборвал течение собственных мыслей. Веянье новых традиций чуть ли не обязывало его предложить Гаррэлю явиться лично в замок, Муров, и тогда сразу стало бы ясно, что там неладно у младшего отпрыска многодетного рода Элей. Он этой традиции не последовал — значит, нечего и гадать. Завтра все само собой прояснится. Завтра.

— Завтра, — проговорил он надменно, привыкая к тону командора, — мы отправимся в путь в то время, которое укажет нам предначертание. Обратимся же к нему, не мешкая, чтобы те, кто хочет что-либо завещать ближним своим, могли сделать это заблаговременно.

Голос Асмура был ровен и властен — да, ему самому не суждено оставлять завещание, он одинок, как крэг, и вряд ли Гаррэль и те, кто окружает его на пустынной стоянке звездных кораблей, не знают этого. Он — последний в роду, и все-таки каждый из его дружины горд и счастлив тем, что их поведет сам владетельный Асмур.

Он резко поднялся, оттолкнувшись от подлокотников резного кресла, и от этого движения тусклые серебряные когти еще крепче стиснули его запястья — крэг давно привык к стремительности движений своего хозяина. Наклоняясь под каждой аркой, чтобы свисавшими с потолка вьюнками не потревожить остроклювую голову, лежащую на его белых волосах, точно пепельный капюшон, он прошел всю анфиладу, залитую закатным светом, и остановился перед табернаклем из черной кости, внутри которого парила ониксовая фигурка дикого крэга. Он приблизил к фигурке правую ладонь, и тут же в основании табернакля с мелодичным звоном выдвинулся неприметный до той поры ящичек.

Асмур подвигал кистью руки, ослабляя жесткую хватку когтей, и вынул из ящичка колоду карт. Ему показалось, что при этом его крэг начал часто-часто дышать, — что за чушь, сказал он себе. Крэги вообще не дышат.

Он долго тасовал карты, хотя ему было глубоко безразлично, как пойдет игра. Наконец решился и перевернул колоду нижней картой вверх.

Темно-лиловый контур ползучего грифона смотрел на него.

Темно-лиловый.

— Козыри — ночные, — проговорил он совершенно естественным тоном.

Голос Гаррэля, неслышимо сопровождавший его через все покои сюда, к табернаклю, ничем себя не выдал — ни вздоха, ни возгласа. А ведь ночные козыри не только предписывают час вылета — они еще и предсказывают, что кто-то из них не вернется из этого похода.

— Держи! — велел Асмур, швыряя карту в ничто, которое он определил на уровне окна.

Белый глянцевитый прямоугольник, испещренный почти черным крапом, долетел до рамы и исчез, словно растаял — Гаррэль протянул руку в ничто и принял переданное. Следующую карту Асмур положил перед собой. Он приблизил границу исчезновения к себе и очередную карту швырнул без предупреждения — она пропала, едва отделившись от его руки. Вернется? Нет. Молодец мальчишка, перехватывает по едва уловимому шелесту и не промахивается. А ведь это самый младший из его звездной дружины. Асмур сдал всю колоду, и началась игра. Он не следил за тем, какие карты выпадали ему, и теперь, разом раскрыв многолепестковый веер, почти с изумлением обнаружил у себя на руках чуть ли не всю темно-лиловую масть.

Забавно, в кои веки ему повезло, и надо же — именно в той игре, где не бывает выигравшего. Потому что играют они не вдвоем с Гаррэлем, а втроем, и третий партнер — это судьба. И чем бы ни закончился кон, выигрывает только она.

— Твой ход, — поторопил эрл.

В сгущавшемся полумраке блеснула летящая карта — она опустилась точно на черепаховый столик, едва-едва возвышавшийся над полом перед табернаклем. Карта была не сильной — Прялка Судьбы, да и масть была оранжевой, дневной, прямо противоположной ночным козырям.

— Колесо Златопрялки? Хм… Бью Собачьей Колесницей.

Так. Оба созвездья вышли из игры, и хорошо — они лежали слишком близко к галактическому ядру, там просто нечего было делать. Кто же выберет себе приют в таком жарком месте?

— Болотный Серв и Кометный Гад! — он подбросил две голубые вечерние карты, но они не исчезли, а, наоборот, удвоились — Гаррэль скинул, и даже не в масть. Владетельный эрл недоверчиво приподнял бровь — все выходило слишком уж гладко, как по писаному: из игры изымались либо чересчур опасные, либо совсем убогие, заштатные созвездья, на которые постыдился бы лететь и безродный с пестрым крэгом.