Гаутама рассказывал - Гейман Александр Михайлович. Страница 1

Гейман А. М

Гаутама рассказывал

— После одного из возвращений я долго не мог определить: продолжать ли мне обучение или же сразу уйти на небесный круг. Собственно, экзамены уже были сданы, но меня вдруг охватили сомнения — не излишне ли дальнейшее восхождение?

Наставник посоветовал мне:

— Почему бы тебе не побыть какое-то время смотрителем? Недавно как раз освободилось место идама на одном из участков второй Новолунной дороги.

Должность не обременительная, размышляй хоть до скончания века. Понравится, так можешь и вовсе остаться там, а если нет, то покинешь место в любое время.

Я согласился и вскоре вступил в должность путевого обходчика четвертой развилки второй Новолунной. Она хоть и называется так, но на моем участке всегда было полнолуние, и иногда, соскучившись увидеть месяц, я садился в лодку и давал ей плыть вверх или вниз по реке. Местность там изумительная: высоченные горы, покрытые южным лесом, неподалеку от моей хижины водопад высотою, наверное, в полтора или два журавлиных крика. Плеску от него, однако, чуть больше, чем от ручья, потому что посередине пути падение воды замедляется, и она опускается наконец так мягко, как, опасаясь расплескать, ставят на стол полную до краев миску. Еще на реке есть место, где вечно стоит какой-то золотистый туман, — из него всегда выплываешь со свежестью в голове и необыкновенно легким дыханием.

Говорят, некогда тут любовался отражениями облаков в воде Татхагата, но я такого не помню. Девиз второй Новолунной — "Сдержанная простота", и она вообще-то не относится ко сколько-нибудь значительным дорогам, — я и не подозревал, что здесь такая сказочная красота!

Что до моих обязанностей, то они и впрямь оказались необременительны.

Раз или два в столетие я давал укрытие путникам, а утром показывал им дорогу.

Если предписание свыше задерживалось, они жили у меня день-другой, приходяших же поутру я сразу выводил на развилку. Иные из них поднимались к вершинам, иные спускались в долину, — меня эта суета не отвлекала.

Гаутама рассказывал:

— Я уже почти склонился к мысли остаться здесь насовсем, когда произошла одна странная встреча. Обычно путники шли в одиночку, редко — двое-трое, а тут я застал у хижины для гостей с десяток мужчин и с ними несколько женщин. Я приветствовал пришедших, показал, где припасы, и предоставил их самим себе. Вечером я пошел проведать, как устроились мои гости. Все сидели вокруг костра, зачем-то разведенного на лужайке перед домом, ели, шумно разговаривали и пили принесенное с собой вино. Одна из женщин, пританцовывая, пела песню о восходе солнца, другие выводили ритм, постукивая браслетами. Я удивился: конец дня — и вдруг приветствие восходящему солнцу? Впрочем, ее пение было искренним. Не желая смущать их веселье, я удалился к себе в пещеру.

Ночью та, что пела, вошла ко мне.

— Я вам не помешаю?

Я не был тогда обязан к воздержанию, а приходящей не отказывают, и все-таки — к чему это?

— Я хотела бы поговорить с вами, если можно.

— Да, конечно.

Должно быть, она уловила настороженность в моем голосе и засмеялась.

— Успокойтесь, я не собираюсь приставать к вам. Хватит с меня наших мужчин, которым, что ни ночь, надо гладить почему-то непременно рыжие волосы, хотя как раз ночью их цвет и не виден. Я уж не говорю о тех днях, когда нам не подают за слово, и тогда мне и другим женщинам приходится кормить всю ораву.

Проповедовать слово, знаете ли, совсем не так просто…

— Да, верно, — согласился я.

— Получается, я пришла к вам поплакаться, — сказала, помолчав, женщина.

— Нет. Я хотела спросить вас. Вот вы давеча подходили к нам, и мы думали, что вы разделите нашу трапезу. Почему вы ушли?

— Я не хотел мешать вам. К тому же, я совсем не пью вина, да и вообще питаюсь только росой.

— Вот как! Учитель сказал, что нам всем есть чему у вас поучиться… А вообще — как вы проводите ваши дни здесь?

— Каждый день отличается, а вместе с тем — похож на все остальные.

Ничего особенно интересного.

— Все-таки, — настаивала она. — Попробуйте описать свой обычный день.

Мне это важно.

— Хорошо, — уступил я. — Обычно мне снится, что я сплю на травинке, стебель которой медленно-медленно клонится вниз. Я соскальзываю — и просыпаюсь.

Иду к реке и обычно сажусь в лодку. Проплываю вершину Высочайший приют, затем золотистый туман, и вот — камень, на котором утром моет волосы фея

Барышня-Жемчужинка. Мы киваем друг другу, но не заговариваем. Волосы у феи такие длинные и пышные, что за ночь в них запутывается масса жучков. Рыбы знают это, и утрами всегда собираются у камня. А один раз в ее волосах едва не запуталась моя лодка. Потом я проплываю купальню отшельника, а за ней — водопой единорога.

Единорога я иногда встречаю в лесах, отшельника же никогда не видел, но по вечерам до меня доносятся его песнопения. Еще несколько поворотов — и водопад.

Плыву в нем — и я снова дома.

Женщина слушала как зачарованная, широко раскрыв глаза, и вдруг засмеялась и ушла. Отчего-то мне стало грустно, и я вышел прогуляться по берегу.

Развеявшись, я сел возле сосны и стал любоваться луной. Внизу раздался шум шагов и послышались голоса. Это была давешная женщина и с ней какой-то мужчина.

— Ты знаешь, этот пастушок, наш хозяин, — рассказывала женщина, — такой странный! Он называет солнце луной и уверяет, что здесь всегда полнолуние.

— Ну, что ж, значит, он — небожитель, и земной день для него — как ночь, — отвечал мужчина.

— А по-моему, — говорила свое женщина, — бедный мальчик повредился в рассудке среди этих песков, и вечной жары, и безлюдья! Чахлой травы этих пригорков, наверное, едва хватает для десятка его коз, а он рассказывает про какие-то водопады и единорогов в лесах, и фею с пышными волосами! Я не удивлюсь, если этой феей окажется та широкотелая деревенская девушка с рябым лицом, у которой мы прошлый раз ночевали.

Я был так поражен, что не расслышал ответ мужчины. Так, значит, им Новолунная представляется знойной дорогой среди пыльных холмов! Но тогда — как же высок, через какие вершины пролегает их путь! Уж не люди ли это в сияющих одеждах? А мне-то они показались толпой бродячих проповедников, усталых и запыленных!..

Утром я проводил их и отправился на реку развеяться. В этот раз на камне не было феи, только рыбешки недоуменно толклись в воде. Я насобирал крошек и бросил их рыбам. Плыть дальше мне расхотелось, я причалил к камню и вылез на берег. Там валялся гребень и несколько шпилек, — я понял, что Барышня-Жемчужинка ушла с теми. Была феей — и предпочла стать деревенской дурнушкой, и просить подаяние, и глотать пыль бесконечных дорог! Увы, как странно!..

А еще через день меня отозвали. Наставник сообщил мне, что время, проведенное мной на Новолунной, мне зачли как полностью прослушанный курс. Если лодка плывет по водопаду вниз, то что ей мешает плыть вверх? Постигнув, я ушел на небесный круг и уже не возвращался.