Вавилон-17 - Дилэни Сэмюэль Р.. Страница 1
Сэмюэль Дилэни
Вавилон-17
...а вот эта штука — для Боба, она прольет свет на кое-какие события прошлого года...
Ни в чем цивилизация не может так полно выразиться, как в языке. Если мы им в совершенстве не владеем или сам он несовершенен, то несовершенна и сама цивилизация.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РИДРА ВОНГ
...Здесь заключен двусмысленности центр.
Свет электрический на улицу пролился.
Обманчивые тени расскажут будущее мальчиков, но присмотрись, они не мальчики совсем; игра теней — и съеживается рот, младые губы полные стареют; тень режет словно бритва, или как кислота съедает все на розовых щеках...
...иль трещина в кости — источник тех темных капель вытекающих на грудь при каждом жесте или вспышке света с разбухших губ, слюна замешана на крови...
Они галдят, однообразною толпою на улице волнуясь и волнами спадая снова, как лес сплавной приливом на берег брошенный, и вновь обратно всосанный потоком, только шлепок бревна о песок, только рывок обратно к воде.
Сплавной лес; узкие бедра, расплывчатые глаза, широченные плечи и грубо-отштукатуренные руки, серолицые шакалы стоящие на коленях для молитвы.
Цвета исчезают, разрушая день, и те кто остались в речном доке встречают юных моряков иноходью возвращающихся на корабль по улице...
Глава 1
Это город-порт.
Здесь небо ржавеет в дымах. Промышленные газы заливают вечер оранжеватым, розовым, пурпурным и другими оттенками красного. На западе, поднимающиеся и опускающиеся транспорты, разрывают облака, доставляя грузы к звездным центрам и спутникам. Но это и гниющий город, — думал генерал, сворачивая за угол по засыпанной мусором и отбросами обочине.
Со времен Вторжения шесть губительных запретов, — в течение нескольких месяцев каждый, — задушили город, жизнь которого пульсировала только благодаря межзвездной торговле. Спрашивается, как мог этот город существовать? Шесть раз за прошедшие двадцать лет генерал спрашивал себя об этом. А где же ответ? Его может и не быть.
Паника, мятежи, пожары, каннибализм...
Генерал взглянул на силуэты грузовых башен, возвышавшихся над шатким монорельсом на фоне грязных построек. Улицы здесь были поменьше; туда-сюда сновали транспортные рабочие, грузчики, с десяток звездолетчиков в зеленых мундирах и орды бледных мужчин и женщин, руководивших сложными и запутанными таможенными операциями. Теперь они спокойны, заняты домом или работой, размышлял генерал. А ведь после Вторжения прошло два десятилетия.
Все эти люди голодали во время запретов, разбитых окон, грабежей, с визгом разбегались перед брандсбойтами, зубами, крошащимися от нехватки кальция, разрывали на куски трупы.
Что за животное человек? Он задавал себе этот абстрактный вопрос, чтобы отогнать воспоминания. Будучи генералом легче размышлять о «звериной сущности человека», чем вспоминать о временах последнего запрета, о женщине, которая сидела посреди тротуара, держа на коленях скелет своего ребенка, или о трех истощенных десятилетних девочках, напавших на него с бритвами прямо на улице... (...одна из них свистнула сквозь коричневые зубы, и перед ней засверкал металл: «Иди сюда, Бифштекс! Иди возьми меня, Лангет...» Он использовал карате...), или о слепом, который шел по проспекту с несмолкаемыми воплями и криками.
Сейчас, это бледные, приличные мужчины и женщины, которые разговаривают тихо, и стараются, чтобы никакие чувства не отразились на их лицах; у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: «Работать для победы над захватчиками», «Алона Стар и Кип Риак хороши в “Звездных Каникулах”, но Рональд Кувар — лучший серьезный артист». Они слушают музыку Хи Лайта (или не слушают, думал генерал, вспоминая медленные танцы, в которых партнеры не касаются друг друга). Служба в Таможне гарантирует спокойную жизнь. Работать непосредственно на Транспорте, может, и интересней и веселее, судя по кинофильмам, но в действительности эти транспортники — такие странные...
Более интеллектуальные и умудренные опытом обсуждают поэзию Ридры Вонг.
Они часто говорят о Вторжении, и все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением по радио и в газетах. Они редко упоминают о запретах, только вскользь.
Взять любого из них, взять миллион. Кто они? Чего хотят? Что они скажут, если дать им возможность сказать?
Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил строки обозрения.
Парадоксально: сейчас военный руководитель шел на встречу с Ридрой Вонг, преследуя вполне конкретную военную цель.
Вспыхнули уличные огни, и отражение генерала неожиданно появилось в золотистой витрине бара. Хорошо, что я сейчас не в мундире. Он увидел высокого мускулистого пятидесятилетнего человека с властным, словно вырубленным из камня, лицом. В сером штатском мундире генерал чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на окружающих впечатление «большого и нескладного». Впоследствии — это изменение совпало с Вторжением — впечатление «массивного и властного».
Он вошел внутрь.
И прошептал:
— Боже, она прекрасна, даже не надо отыскивать ее среди других женщин. Я не знал, что она так прекрасна, изображения не передают этого...
Она повернулась к нему (увидела фигуру генерала в зеркале за стойкой), поднялась со стула, улыбнулась.
Он подошел, взял ее за руку. Слова «добрый вечер, мисс Вонг» застряли у него в горле, как только он попытался их произнести. И тогда заговорила она.
На губах — помада медного цвета. И глаза — медные кованые диски...
— Вавилон-17, — сказала она. — Я с ним еще не разобралась, мистер Форестер.
Вязаное платье цвета индиго, волосы ночным водопадом разлились по плечам.
— Не удивительно, мисс Вонг, — сказал генерал.
Изумительно, подумал он, глядя на собеседницу. Вот она положила руку на стойку, откинулась на стуле; под синим вязаным платьем заиграло бедро; и с каждым ее движением я удивляюсь, поражаюсь, схожу с ума. Она сбивает меня с толку, а может она действительно...
— Но я продвинулась дальше, чем ваши военные.
Мягкая линия ее губ изогнулась в вежливой улыбке.
— Исходя из того, что я знаю о вас, мисс Вонг, это тоже меня не удивляет.
Кто она? — подумал генерал. Он задавал вопрос абстрактному собеседнику. Он спрашивал у собственного отражения. Он спрашивал о ней.
Много-много вопросов. Я должен знать о ней все. Это важно. Я должен знать.
— Во-первых, генерал, — произнесла она, — Вавилон-17 — это не шифр.
Его мысли со скрипом вернулись к предмету разговора.
— Не шифр? Но я думал, что криптографический отдел установил... — он запнулся, потому что не был так уверен в заключении криптографического отдела, и потому, что требовалось хоть какое-то время, чтобы вытащить себя с рифов ее высоких скул, выбраться из пещер ее глаз.
Напрягая мышцы лица, генерал приказал своим мыслям вернуться к Вавилону-17. Вторжение: Вавилон-17 может оказаться ключом к прекращению двадцатилетней войны.
— Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать Вавилон бессмысленны?
— Это не шифр, — повторила Ридра. — Это язык.
Генерал нахмурился.
— Ну, как его не называй — шифр или язык, мы его пока еще не разгадали. Давно начали эту работу, но все еще чертовски далеки от цели.
Сказывалось напряжение последних месяцев — язык стал непослушным, голос охрип. Улыбка исчезла, обе руки лежали на стойке. Он захотел сгладить жесткость своих слов.
— Связаны ли вы непосредственно с работой криптографического отдела, — голос Ридры был ровным и успокаивающим.
Он покачал головой.
— Тогда позвольте мне вам кое-что объяснить. По большому счету, мистер Форестер, существует два типа шифров. В первом — буквы или символы, используемые вместо букв, перемешиваются и искажаются в соответствии с моделью. Во втором — буквы, слова или группы слов заменяются другими буквами, символами или словами. Шифр может относиться к первому или второму типу, или быть комбинированным. Но оба типа шифров имеют одно общее свойство: когда найден ключ, вам стоит только применить его, и получатся логичные предложения. Язык же имеет собственную внутреннюю логику, собственную грамматику, свой способ выражения мыслей в словах с незначительными колебаниями смысла. Не существует ключа, подходящего ко всем смысловым значениям, выраженным в языке. В лучшем случае вы получите лишь приблизительное значение.