Красногубая гостья (Русская вампирическая проза XIX — первой половины ХХ в. Том I ) - Шаргородский С.. Страница 1

КРАСНОГУБАЯ ГОСТЬЯ

Русская вампирическая проза XIX — первой половины ХХ в

Том I

От составителя

В 2013 г. в издательстве Salamandra P.V.V. нами была опубликована антология «Упырь на Фурштатской», включившая ряд забытых, а частью никогда не переиздававшихся произведений русской вампирической прозы.

Основным raison d’etre этой маленькой антологии было введение в читательский оборот нескольких неизвестных текстов, и потому книжечка не призвана была служить сколько-нибудь представительным изданием.

Антология «Красногубая гостья» представляет собой существенно расширенное собрание русской вампирической прозы. В это собрание вошла вся русская часть материала «Упыря на Фурштатской», в целом же книга, издающаяся в двух томах, включает свыше тридцати произведений. Многие из них до сегодняшнего дня оставались в статусе «затерянных» и пребывали в безвестности не только для читателей, но и для исследователей.

Хотя русская вампирическая проза XIX — первой половины XX в. и количественно, и качественно безусловно уступает западной, она дала немало любопытных, а порой и блистательных страниц. Столь же бесспорно и то, что область эта много богаче, чем представляется даже подготовленным читателям и иным «специалистам» по литературной вампирологии.

Генезис русской вампирической прозы сравнительно хорошо изучен. Ее опередила поэзия: появление вампирической «Леноры» Г. Бюргера (опубл. 1774) породило в 1800-1810-х гг. многочисленные русские подражания от В. Жуковского и Н. Грамматина до А. Мещерского и П. Катенина. Значительную роль сыграла публикация в 1798 г. «Коринфской невесты» Гете, а затем и байронический вампиризм «Гяура» (1813). Не забудем и о накоплении критической массы фольклорно-этнографического материала, носителями которого в метрополии нередко выступали выходцы из юго-западных краев, соприкасавшиеся как с распространенными локальными, так и — опосредованно — европейскими вампирическими верованиями и т. д. Локусом вампирической прозы, наряду с землями «западных славян», становится на первых порах Украина, где с упырскими поверьями сочетаются легенды об «исторических» вампирах наподобие черниговского полковника Дунина-Борковского. Вполне закономерно, что к Украине имели самое прямое отношение такие авторы вампирической прозы, как О. Сомов, Н. Гоголь, В. Даль, Г. Данилевский.

Окончательным триггером послужило, конечно, появление приписанного на первых порах Байрону «Вампира» Д. Полидори (1819). В последующие годы русские литераторы могли узнать о бешеной популярности в Париже мелодрамы Ш. Нодье, А. Жоффруа и Кармуша «Вампир» по мотивам новеллы Полидори, ознакомиться с такими новинками, как «Лорд Ратвен или Вампир» С. Берара (1820), «Смарра, или Демоны ночи» Ш. Нодье (1821) и его же «Инферналианой» (1822) — собранием коротких историй о вампирах, призраках и ревенантах.

Уже в 1821 г. О. Сомов переводит и читает в дружеском литературном кружке «Фрагмент» Байрона (начало авторской версии «Вампира» Полидори). В 1828 г. выходит в свет русский перевод новеллы Полидори; в том же году были опубликованы первые переводы из «Гузлы» П. Мериме (1827) и перевод его этюда «О вампиризме».

«На романтического, байронического “Вампира” ложились теперь отсветы “Гузлы”. Вампир как образ нес на себе черты “местного колорита", с национальной, и притом славянской, окраской» — справедливо отмечает В. Вацуро [1]. Развивая эту мысль, можно заметить, что в русской вампирической прозе изначально присутствовали две линии — «европейская» (представленная, к примеру, А. Толстым, Тургеневым, Олшеври и др.) и фольклорное славянская» (Сомов, Гоголь, Даль, Ремизов и пр.).

Характерной чертой этой прозы было отсутствие очаровавшего Европу «задумчивого Вампира». Вся русская вампирическая проза, включая и «европейскую» линию, не знала героя-вампира, подобного лорду Ратвену Полидори, сэру Френсису Варни из «Варни-вампира или Пиршества крови» [2] и графу Дракуле Б. Стокера. В России герой-вампир с самого начала подменяется «байроническим героем», наделяемым вампирическими чертами.

Возникновение русской вампирической прозы можно датировать 1833 г., когда в «Литературных прибавлениях к “Русскому инвалиду”» от 5 апреля был опубликован крошечный рассказ В. Олина «Вампир» — вероятно, первенец жанра. Утверждение это может показаться спорным, так как еще в 1831 г. в журнале «Телескоп» была опубликована повесть Н. Мельгунова «Кто он?» Но заданный в заглавии вопрос Мельгунов оставил открытым, только предполагая, что герой его мог с равным успехом быть вампиром, привидением, злым духом и т. п. В феврале 1833 г. вышла в свет первая часть смирдинского альманаха «Новоселье», в которой под псевдонимом «Порфирий Байский» были опубликованы «Киевские ведьмы» О. Сомова. Если Олин представлял «европейскую» линию и заимствовал сюжет из хроники Саксона Грамматика (ХII-ХIII в.), «Киевские ведьмы» воплощали вторую, фольклорное славянскую» линию и были стилизованы под «малороссийский» фольклор. Впрочем, истинно фольклорного в этом произведении, за исключением локации шабаша (Лысая гора в Киеве) и некоторых деталей антуража, было мало. И рецепт ведьминской мази, и картины шабаша у Сомова близко напоминали западноевропейские литературные, живописные и графические образцы, а основная сюжетная коллизия являлась откровенным подражанием «Коринфской невесте». Сомов бегло упоминает присутствующих на шабаше упырей, «на которых и посмотреть было страшно» — однако его ведьма Катруся (наряду с гоголевской панночкой), как давно подмечено исследователями, скорее походила на ламию. В противоположность этому, именно в рассказе Олина антагонист напрямую и недвусмысленно идентифицирован как вампир.

Вершинным достижением русской вампирической прозы XIX и, пожалуй, всего русского вампирского текста стала созданная в конце 1830-начале 1840-х гг. вампирическая «трилогия» А. К. Толстого («Семья вурдалака», «Встреча через триста лет», «Упырь»).

Затем над вампирами сгущается почти непроглядная ночь, прерываемая лишь редкими проблесками наподобие обнаруженной нами новеллы неизвестного автора «Упырь на Фурштатской улице», «Призраков» И. Тургенева или «Упыря» В. Даля. «Чертовщина» вытесняется в сферу фольклорно-этнографических исследований, лубочной и паралубочной литературы, «святочного» рассказа и в лучшем случае поэзии.

Лишь на исходе реалистически-позитивистской эпохи, с распространением модернизма и отголосков европейского «оккультного возрождения» и возобновленным интересом к фантастическому, необычайному и мистическому — вампиры начинают возвращаться в русскую прозу. В первые годы XX в. русский читатель впервые знакомится с «Дракулой» Б. Стокера (1897). Предреволюционные годы ознаменованы появлением многочисленных вампирических произведений — о вампирах и упырях пишут Ф. Сологуб, Г. Чулков, А. Ремизов, Е. Нагродская, А. Амфитеатров, С. Ауслендер и другие, не говоря уже о виднейших поэтах-символистах начиная с А. Блока и К. Бальмонта (примечательно в эту эпоху широкое распространение вампирической метафорики в агитационных, публицистических и сатирических произведениях как социал-демократического, так и черносотенно-монархического лагерей). Модный «вампир» становится центральным образом рассказов и повестей, весьма косвенно связанных с вампирической тематикой [3].