Земля Нод (СИ) - Тао Анна. Страница 1

Часть 1

Глава 1

Москва, 20 августа 1939 года.

Летом все запахи становились настолько сильными, что начинало почти по-человечески подташнивать. Мария маялась бессонницей почти до полудня того жаркого дня, ворочаясь и сбивая простыни. Терракотовые, будто подгнившие, пионы на старых обоях расплывались, стекали на полки с джазовыми пластинками и капали на паркет.

Спасением стала музыка и старая газета. Пользуясь тем, что ее братья крепко спали — они переносили жару куда лучше, Мария достала одну из пластинок. Танцуя и обмахиваясь импровизированным веером, Мария хрипло подпевала Луи Армстронгу, а после, не выдержав, открыла и крышку рояля.

Пластинка кончилась, а тем временем Марию уже ожидала наполненная ванна. Мария легла на дно, погрузившись с головой, положила на бортик некрасивые костлявые ступни. Сквозь толщу ледяной воды алые ногти на пальцах ног тоже казались терракотовыми.

.

Она даже ненадолго задремала, сон ее был недолог и неглубок и оборвался, едва на Москву спустились прохладные, сизые сумерки. Она почувствовала это так же ясно, как перелетные птицы, никогда не бывавшие в Африке, чувствуют воздушную дорогу, которая приведет их прямо на юг. Птицы в ее недолгом сне тоже летели на юг. К граду с белыми стенами и золотыми крестами.

Чистые пруды встретили ее желанной прохладой. Короткие, еще влажные волосы трепал ветер. Мария затворила ворота — как дверцу клетки — и отправилась на ночную прогулку. Вместе с ней, несмотря на поздний час, гуляла и молодежь. Свежая, терпкая. Запах юности сплетался с запахом плохих сигарет, отцовского одеколона или дешевой косметики. Мария любила охотиться на молодых — их горячая кровь бодрила ее, как запах кофе.

Она прошлась вдоль воды, пританцовывая под венский вальс, растекавшийся по Прудам из ресторанчика через дорогу. Музыку вбирали листья старых лип и вода, искрящаяся от оранжевого света фонарей. Пошарив в сумке, Мария нащупала пачку сигарет.

— Панна Мария.

Голос Винцентия, как всегда исполненный вселенской скорби, заставил ее вздрогнуть и выронить сигареты обратно в недра сумки. Поляк был неуклюж и издавал непростительно много для молоха шума, но сегодня он подобрался к ней абсолютно незаметно. Ее так покорил вальс, каждую ноту которого она знала на память? Или она просто безбожно расслабилась?

Рубашка Винцентия была измята и застегнута не на те пуговицы. Последние месяцы он выглядел так, будто не спал пару недель, а до того — столько же не просыхал. Пальцы постоянно дрожали, он нервно сутулился и прятал под волосами миловидное, как у девицы, лицо, чуть подпорченное шрамом на губе.

Мария оставила попытки найти сигареты. Если Винцентий ляпнет об этом Андрею, очередной ссоры не избежать. Вместо этого она спросила:

— Зачем ты пришел за мной? Что-то случилось?

Поляк вытащил из кармана свои папироски и облокотился на ограду рядом с ней. Затянувшись, он растеряно улыбнулся:

— Ничего не случилось. Все в порядке.

— Я... мне послышался ее голос. И я пошел искать.

— А нашел меня, — подытожила Мария, не давая ему распыляться сильнее. Поляк мялся и хотел ей что-то сказать, явно что-то такое, что ее потом эмоционально выжмет и утомит.

Лила, ответила она. Но я смирилась с тем, что изверги говорили правду.

Именно, ответила она. Винцентию тоже пора бы это понять.

— Я не знаю, что думать. Это ужасно… Я так хочу найти ее, я везде искал. Всю Москву за два месяца вдоль и поперек обошел — нигде ее нет. Она мертва, панна Мария, мертва… и, мне стыдно, но я чувствую облегчение.

Тяжело вздохнув, он пожевал губу. Мария молча положила ему руку на плечо. Сказано и пересказано было многое, но это никак не отменяло действительности, в которой петербургские изверги сказали им правду. Отчего они не поверили сразу и ввязались в эту нелепую войну? Впрочем, война-то была делом решенным, Наташа была лишь "яблоком раздора", но сути это не меняло. Изверги мертвы, "яблочко раздора" — тоже.

— Знаете, — нерешительно добавил поляк. — Есть еще одна квартира.

Он посмотрел на Марию так, будто она должна была знать что-то такое, чего не знал он. Не дождавшись ее реакции, Винцентий с горечью продолжил, вытащив еще одну папиросу и вертя ее тонкими нервными пальцами:

— Я не уверен, что она действительно существует. Наташа как-то раз обмолвилась случайно, потом изо всех сил пыталась показать, что оговорилась и не имела в виду ничего особенного, — от волнения он переломил папиросу пополам и бросил на траву. — Вы знаете, что это за квартира? Если знаете, скажите мне! Если Наташа решила уйти от нас… от меня, я имею право знать! — и он вцепился в плечи Марии, приблизив к ней лицо. Зеленовато-карие глаза в темноте казались совсем черными.

— Если бы я знала об этом, я бы тебе сказала.

— Простите… Мне не следовало так себя вести.

Отпустив ее, он отвернулся. Повисла пауза. За пару лет Наташа окончательно потеряла связь с реальностью и говорила, порой, самые странные вещи. Верить в ее слова было последней глупостью, но Мария понимала, что Винцентий хватается за соломинку.

— Вы не верите в то, что она может быть жива? — спросил поляк, словно забыв, что при встрече сказал обратное. — Она пропала всего два месяца назад!

— Она была невменяема последние четыре года. А о последних месяцах я даже не хочу упоминать. Она сбегала уже четыре раза, дважды мы едва успели найти ее до восхода солнца… — вздохнув, она сдалась. — Пойдем домой. Спросишь у Андрея про эту квартиру — если она ее и могла купить, то только на его деньги.

— У вас они тоже есть, — прошептал Винцентий. Будто клубок змей зашипел.

Мария выдержала его взгляд и холодно сказала:

— Подумай дважды, рыцарь, прежде чем подозревать меня во лжи.

— Простите...

Они молчали. Вальс давно закончился, играл фокстрот. Мария хотела поскорее уйти от Винцентия, тяготясь его дурным настроением и дерганым поведением, но в то же время не могла его бросить одного. Будто она не знала, каково терять тех, кто дорог. Поляк нагнулся к воде, всматриваясь в свое отражения. За длинными темными волосами Мария не видела его лица.

— Винцентий, это уже давно была не Наташа. Она умерла четыре года назад. То... что от нас сбегало — это была не она.

— Пойдемте домой.

Безутешный влюбленный, думала Мария. Редкая птица. Хотела бы она так пылко любить? Казалось, он сейчас выхватит из ножен острый меч и помчится, как пятьсот лет назад, спасать исчезнувшую жену из лап тевтонцев. Только безумие — не тот враг, которого можно сразить мечом. А из Винцентия плохой спаситель погибающих дев.

Безутешный влюбленный же, казалось, пребывал где-то глубоко внутри себя, куда не мог пробраться никакой проблеск надежды. Лицо — фарфоровая маска, глаза — черные провалы, рот искривлен в вечной гримасе плача, а брови заломлены треугольником.

У ворот их дома таращилась фарами блестящая черная "эмка". За исключением белого шахматного рисунка — точь-в-точь такая, как у них в гараже. Весь переулок пропах топливом и маслом, а еще отчего-то — тонким запахом женского парфюма. Принюхавшись, Мария узнала "пятую" Шанель и спрятавшийся под ее шлейфом гнилой душок молоха.

Неожиданная визитерша сидела на диване гостиной напротив Андрея, покачивая носком туфельки. Гостье оказалось хорошо за тридцать. Ее элегантность спорила с неправильностью черт смуглого лица, которое было сложно назвать красивым. Мария скользнула жадным взглядом по нарочито простому черному костюму, нитям жемчуга на шее, тщательно уложенным черным локонам — будто Коко Шанель сошла со снимка в журнале, который она хранила в своем столе. Рядом с этой женщиной Мария, неразлучная со своей флэпперской стрижкой, угловатой фигурой и стареньким платьем почувствовала себя девочкой-дурнушкой, которая пыталась играть в леди.