Стихи (3) - Баратынский Евгений Абрамович. Страница 1

Баратынский

Стихи

ЭДА

"Чего робеешь ты при мне,

Друг милый мой, малютка Эда?

За что, за что наедине

Тебе страшна моя беседа?

Верь, не коварен я душой;

Там, далеко, в стране родной,

Сестру я добрую имею,

Сестру чудесной красоты;

Я нежно, нежно дружен с нею,

И на нее похожа ты.

Давно... что делать?.. но такая

Уж наша доля полковая!

Давно я, Эда, не видал

Родного счастливого края,

Сестры моей не целовал!

Лицом она, будь сердцем ею;

Мечте моей но измени,

И мне любовию твоею

Ее любовь напомяни!

Мила ты мне. Веселье, муку

Все жажду я делить с тобой,

Не уходи, оставь мне руку!

Доверься мне, друг милый мой!"

С улыбкой вкрадчивой и льстивой

Так говорил гусар красивый

Финляндке Эде. Русь была

Ему отчизной. В горы Финна

Его недавно завела

Полков бродячая судьбина.

Суровый край, его красам,

Пугаяся, дивятся взоры;

На горы каменные там

Поверглись каменные горы;

Синея, всходят до небес

Их своенравные громады;

На них шумит сосновый лес;

С них бурно льются водопады;

Там дол очей не веселит;

Гранитной лавой он облит;

Главу одевши в мох печальный,

Огромным сторожем стоит

На нем гранит пирамидальный;

По дряхлым скалам бродит взгляд;

Пришлец исполнен смутной думы:

Не мира ль давнего лежат

Пред ним развалины угрюмы?

В доселе счастливой глуши,

Отца простого дочь простая,

Красой лица, красой души

Блистала Эда молодая.

Прекрасней не было в горах:

Румянец нежный на щеках,

Летучий стан, власы златые

В небрежных кольцах по плечам,

И очи бледно-голубые,

Подобно финским небесам.

День гаснул, скалы позлащая.

Пред хижиной своей одна

Сидела дева молодая,

Лицом спокойна и ясна.

Подсел он скромно к деве скромной,

Завел он кротко с нею речь;

Ее не мыслила пресечь

Она в задумчивости томной,

Внимала слабым сердцем ей,

Так роза первых вешних дней

Лучам неверным доверяет;

Почуя теплый ветерок,

Его лобзаньям открывает

Благоуханный свой шипок

И не предвидит хлад суровый,

Мертвящий хлад, дохнуть готовый.

В руке гусара моего

Давно рука ее лежала,

В забвенье сладком, у него

Она ее не отнимала.

Он к сердцу бедную прижал;

Взор укоризны, даже гнева

Тогда поднять хотела дева,

Но гнева взор не выражал.

Веселость ясная сияла

В ее младенческих очах,

И наконец в таких словах

Ему финляндка отвечала:

"Ты мной давно уже любим,

Зачем же нет? Ты добродушен,

Всегда заботливо послушен

Малейшим прихотям моим.

Они докучливы бывали;

Меня ты любишь, вижу я:

Душа признательна моя.

Ты мне любезен: не всегда ли

Я угождать тебе спешу?

Я с каждым утром приношу

Тебе цветы; я подарила

Тебе кольцо; всегда была

Твоим весельем весела;

С тобою грустным я грустила.

Что ж? Я и в этом погрешила:

Нам строго, строго не велят

Дружиться с вами. Говорят,

Что вероломны, злобны все вы,

Что вас бежать должны бы девы,

Что как-то губите вы нас,

Что пропадешь, когда полюбишь;

И ты, я думала не раз,

Ты, может быть, меня погубишь".

"Я твой губитель, Эда? я?

Тогда пускай мне казнь любую

Пошлет небесный судия!

Нет, нет! я с тем тебя целую!"

"На что? зачем? какой мне стыд!"

Младая дева говорит.

Уж поздно. Встать, бежать готова

С негодованием она.

Но держит он. "Постой! два слова!

Постой! ты взорами сурова,

Ужель ты мной оскорблена?

О нет, останься, миг забвенья,

Минуту шалости прости!"

"Я не сержуся; но пусти!"

"Твои взор исполнен оскорбленья,

И ты лицом не можешь лгать;

Позволь, позволь для примиренья

Тебя еще поцеловать".

"Оставь меня!"

"Мой друг прекрасный!

И за ребяческую блажь

Ты неизвестности ужасной

Меня безжалостно предашь!

И не поймешь мое страданье!

И такова любовь твоя!

Друг милый мой, одно лобзанье,

Одно, иль ей не верю я!"

И дева бедная вздохнула,

И милый лик свой, до того

Отвороченный от него,

К нему тихонько обернула.

Как он самим собой владел!

С какою медленностью томной,

И между тем как будто скромной,

Напечатлеть он ей умел

Свой поцелуй! Какое чувство

Ей в грудь младую влил он им!

И лобызанием таким

Владеет хладное искусство!

Ах, Эда, Эда! Для чего

Такое долгое мгновенье

Во влажном пламени его

Пила ты страстное забвенье?

Теперь, полна в душе своей

Желанья смутного заботой,

Ты освежительной дремотой

Уж не сомкнешь своих очей;

Слетят на ложе сновиденья,

Тебе безвестные досель,

И долго жаркая постель

Тебе не даст успокоенья.

На камнях розовых твоих

Весна игриво засветлела,

И ярко-зелен мох на них,

И птичка весело запела,

И по гранитному одру

Светло бежит ручей сребристый,

И лес прохладою душистой

С востока веет поутру;

Там за горою дол таится,

Уже цветы пестреют там;

Уже черемух фимиам

Там в чистом воздухе струится,

Своею негою страшна

Тебе волшебная весна.

Не слушай птички сладкогласной!

От сна восставшая, с крыльца

К прохладе утренней лица

Не обращай, и в дол прекрасный

Не приходи, а сверх всего

Беги гусара твоего!

Уже пустыня сном объята;

Встал ясный месяц над горой,

Сливая свет багряный свой

С последним пурпуром заката;

Двойная, трепетная тень

От черных сосен возлегает,

И ночь прозрачная сменяет

Погасший неприметно день.

Уж поздно. Дева молодая,

Жарка ланитами, встает

И молча, глаз не подымая,

В свой угол медленно идет.

x x x

Была беспечна, весела

Когда-то добренькая Эда;

Одною Эдой и жила

Когда-то девичья беседа;

Она приветно и светло

Когда-то всем глядела в очи,

Что ж изменить ее могло?

Что ж это утро облекло,

И так внезапно, в сумрак ночи?

Она рассеянна, грустна;

В беседах вовсе не слышна;

Как прежде, ясного привета

Ни для кого во взорах нет;

Вопросы долго ждут ответа,