Челобитная - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 1

Далия Трускиновская

Челобитная

У всякого домового – своя придурь.

Есть такие, что хлеба не едят, им пирожок подавай, сыр, сливки. Есть противники молочной пищи. Есть любители начищать чугунные сковородки, которых под угрозой смерти не заставишь прикоснуться к сковородке с тефлоновым покрытием.

А вот у Тимофея Игнатьевича придурь была совсем прискорбная – он жениться не хотел.

Собственно, немало домовых так и живут старыми холостяками, не слишком от этого страдая. Но у них холостячество – или вынужденное, или какое-то случайное – скажем, выпал бедолага из поля зрения окрестных свах.

Некоторые подолгу не женятся от гордости – я, дескать, самое исправное хозяйство в городе веду, мне и супругу нужно под стать. Но и на них порой находится управа. Попадаются, хоть и очень редко, нытики, с которыми уважающей себя домовихе лучше не связываться. Попадаются склочники, которых все обходят за три версты. И те, и другие не прочь жениться, но ничего в себе менять не желают – так и остаются одиночками.

А Тимофей Игнатьевич испытывал дикое, невероятное предубеждение к законному браку. Ему почему-то казалось, что лучше удавиться.

И сложилось же так, что, переехав с хозяевами на новое местожительство, он заполучил в соседи домового дедушку Ферапонта Киприановича с супругой Степанидой Прокопьевной и тремя дочками на выданье!

С девицами была та беда, что целых трое народилось, и родители не могли дать всем сразу достойного приданого. Поэтому, да еще потому, что дом на самой окраине, дальше – только лес и поля, свахи не часто заглядывали в семейство Ферапонта Киприановича. А что нужно всякой домовихе? Хорошо выйти замуж, в крепкое хозяйство.

Вот старшая, Маремьяна Ферапонтовна, и сообразила – такое добро зря пропадает!

Неопытная девка даже не задала себе вопроса: почему в таких почтенных годах Тимофей Игнатьевич все еще холост? Она как-то со старшими наведалась к нему в гости, оценила угощение, порядок в хозяйстве, разнообразные имущества домового, и поняла, что вот здесь бы охотно жила и младенцев плодила.

У домовых насчет девок строго, иной жених невесту впервые только за свадебным столом и увидит, и потому собственных любовных приворотов домовихи почитай что не имеют, а знают человеческие. Приходится порой хозяек выручать, ну так и застревают в памяти всякие приемчики. Маремьяна Ферапонтовна подольстилась к старым домовихам и неприметненько выведала тайные способы привлечения мужского внимания.

Она и талой водой с серебра умывалась, и зазыв на печной дым делала (печки в доме не случилось, но у соседей завелся камин), и над сушеным яблоком колдовала. Уж что подействовало – теперь не понять, но как-то забежала она к Тимофею Игнатьевичу по хозяйственной надобности – да тут его и подбила на грех. Стали встречаться.

Маремьяна Ферапонтовна уже собиралась со свахой сговариваться, чтобы достойно завершить эту затею сватовством и свадьбой. Но обнаружилось, что она с прибылью. У домових и так животики округлые, а если с прибылью – то словно мохнатые мячики.

Любопытно, что первым это обнаружил не имеющий, казалось бы, навыка в таких вещах Тимофей Игнатьевич. И до смерти перепугался.

Он клял и костерил тот день, когда позволил шустрой домовихе себя соблазнить. Он честно не понимал, что за дурь на него в тот страшный день накатила. Он представлял себе, как по такому неслыханному случаю домовые собирают сходку, как сходка принимает решение играть свадьбу, и в ужасе хватался за голову. Наконец он понял, что нужно бежать, куда глаза глядят.

Конечно же, ему было жаль своего идеального хозяйства с припасами, складами и тайниками. Но жениться он никак не мог. Делить с кем-то заботы, терпеть чье-то бестолковое присутствие… да еще младенец…

В общем, незадолго перед рассветом Тимофей Игнатьевич сгреб в мешок то, что могло бы пригодиться на первых порах в новом доме и у новых хозяев, и дал деру.

Он с перепугу решил искать прибежища вообще на другом конце города. Если по уму – можно было сговориться с кем-то из автомобильных и с пятью-шестью пересадками заехать хоть в Смирновку, хоть к Старой Пристани. Но Тимофей Игнатьевич с полным основанием боялся, что его выследят и принудят жениться. Автомобильные – они разговорчивые…

Поэтому беглец шел наугад довольно долго.

Он даже перебирался через железную дорогу, здраво рассудив, что это – все равно как в другую страну эмигрировать. Уж на что свахи любительницы шастать по разным местам, а ни одна не хвасталась, будто через рельсы перелезала.

Наконец он, несколько оголодав, с неухоженной шерсткой и стоптанными до копытной жесткости лапами, оказался на границе между старым и новым районами.

Если кто не знает – именно в новых районах завелся обычай устраивать в подъездах доски объявлений. Где-нибудь за паровым отоплением можно увидеть нарочно приспособленное место, где всякий пишет, чего ему в жизни требуется. Если хозяйство богатое и домовой дедушка сам не справляется – ищет подручных, ванного или там холодильного. Безместные домовые предлагают свои услуги. Бывает, кто-то по объявлению надежную сваху ищет или меняет клубок бечевки на комплект аккуратно снятых крышек от пивных бутылок. Уже оттуда повелось вешать объявления и в старых солидных домах.

Тимофей Игнатьевич высмотрел здание понадежнее и пошел искать себе удачи.

В подручные он идти не пожелал, годы не те, но по объявлениям сообразил, кто тут из домовых дедушек посолиднее будет, и направился к нему с подношениями.

– А как так вышло, что ты, Псой Архипович, без места оказался? – спросил почтенный Мартын Фомич.

Тимофей Игнатьевич, который довел конспирацию до такого безбожного дела, как отказ от имени, развел лапами.

– Хозяин мой помер, хозяйка следом ушла. Новые люди вселились, все по-своему делать стали, и я этого вынести не смог, – сообщил он. – Они сундук выбросили, а у меня там тайник был. Они кормить меня не желали, сухие корочки глодал. На прощание я им в буфете посуду перебил да и прочь подался.

Горестную эту историю он придумал заранее.

Хорошо, что Мартын Фомич не стал допытываться о подробностях. Он видел, что пришелец – домовой в годах, опытный, и по всем ухваткам – из хорошего житья, только от долгой дороги несколько зачах.

– Есть у меня квартира на примете, – сказал он. – Однокомнатная, правда, и живет там одна хозяйка. И домовой ей нужен – бабы говорили, она конфеты под кухонный стол подкидывала, заманивает, значит. Детей нет, суеты нет, работы, стало быть, у тебя будет немного. Обживешься, мы на тебя поглядим, может, и другое место придумаем.

Тимофей Игнатьевич от души поблагодарил и той же ночью забрался на новое местожительство.

Он знал, что ему следует показать себя перед местными домовыми деловитым, заботливым, толковым, понимающим хозяйские потребности. Безместного домового разве что в подручные не глядя могут взять, и то – предпочитают, чтобы с рекомендациями. А тут приплелся незнамо откуда и тут же в домовые дедушки норовит… Придется потрудиться!

Хозяйка оказалась худенькая, страшненькая, и в первую же ночь после внедрения Тимофея Игнатьевича на новое местожительство два часа проревела в подушку. Новосел только под утро смог обследовать новое жилище и остался доволен – в стенном шкафу, в коробке с зимними сапогами на меху, он прямо в голенище устроил себе временное пристанище. Заодно шуганул зловредную моль. Но кто же станет постоянно жить в сапоге?

Тимофей Игнатьевич нашел целый пакет со всякими тряпочками и обрезочками, даже меховыми. Этого хватило бы на самое что ни на есть уютное гнездышко.

А лезвийце бритвы он со старой квартиры приволок в мешке – так что наутро и взялся за работу.

Мартын Фомич заглянул к нему и остался очень доволен.

– Как сходка будет, я тебя всем представлю. Ты не стесняйся, хозяйка у тебя неопытная, не понимает, что домового не только конфетами кормить-поить нужно, так ты сам понемногу бери.