Изумруды Кортеса - Гальван Франсиско. Страница 1

Франсиско Гальван

Изумруды Кортеса

Вступление

Чем бесстыднее ложь, тем легче она проникает в умы и тем трудней ее опровергнуть. А когда лживые измышления упорно повторяют, со временем их уже начинают почитать за истину.

Казалось бы, всем известно, сколь легко при желании объявить правду ложью, а ложь правдой, но в последнее время, похоже, об этом стали забывать, и вот снова в который раз торжествуют ложь и обман, а истина позабыта и о ней уже никто не вспоминает, по крайне мере когда речь идет об известных событиях из жизни дона Эрнана Кортеса, губернатора и генерал-капитана Мексики.

Разумеется, нет, да и не могло быть найдено никаких доказательств его преступления, однако подозрения, хоть и несправедливые, все же бросают тень на доброе имя дона Эрнана. Обвинение, выдвинутое против него, — одно из самых чудовищных, какие только могли быть предъявлены такому человеку, как Кортес, и заключается оно в том, что губернатору приписывают убийство его первой супруги, доньи Каталины Суарес. Оттого, что все эти лживые и продиктованные низкой корыстью сплетни многажды повторялись в тавернах, в трущобах и на тайных сходках всякого сброда, их стали принимать за правду. Слухи эти ставят под удар влияние и могущество Кортеса, так что его враги совсем потеряли страх и подняли голову, — разумеется, кроме тех из них, кого уже повесили за те самые преступления, в которых ныне пытаются обвинить Кортеса.

Если плутам и злоумышленникам, а также пройдохам-законникам, обвиненным в подобных злодеяниях, нужно только одно, а именно избежать справедливого возмездия, то для людей благородных, для графов или маркизов, доброе имя ценится больше жизни, так что честь их не должна быть задета, и малейшее подозрение, не говоря уж о том, которое пало на Кортеса, причиняет дворянину больше страданий, нежели побои и плети — грубому мужлану.

Оскорбление, нанесенное Кортесу, тем более невыносимо, что деяния этого человека останутся в истории, и не будет преувеличением сравнить его с Цезарем или Александром Македонским, поскольку его свершения ничуть не уступают подвигам этих героев древности. Во главе горстки людей, среди которых я с гордостью числю и себя, хоть я и не был в числе самых первых его сподвижников, Кортес завоевал для нашего императора обширные земли, превосходившие по размерам всю тогдашнюю империю. Благодаря Кортесу великое множество жалких язычников, прежде не знавших истинного Бога и пребывавших во власти дьявола, узрели свет нашей святой веры. А ведь до того, как прийти ко Христу, они поклонялись кровавым идолам, пожирали себе подобных, погрязали в содомии и коснели в других противоестественных грехах, одно упоминание о которых повергает в ужас всех добрых христиан.

Потому-то я и намерен рассказать здесь всю правду, хотя это не будет ни признанием, представленным мирскому правосудию, ни исповедью, предназначенной для святых отцов; это всего лишь повествование, которое поможет мне облегчить душу и внесет свою лепту в торжество справедливости. Покорнейше прошу у ваших милостей позволения изложить все, что мне известно, по своему разумению, следуя духу то комедии, то трагедии, поскольку к тому располагает сама история, придать рассказу живость и сделать его интересным, но не в ущерб истине, которая должна дойти и до отдаленных наших потомков.

Хотя эта история не есть исповедь, в ней все же пойдет речь о реальных людях и будет затронута память многих. Так как описываемые события произошли совсем недавно, рассказ о них наверняка заденет некоторых важных особ, которые, к их неудовольствию, обнаружат, что предстают здесь такими, каковы они суть на самом деле во всей неприглядности своих пороков.

Говорят, Фемида слепа, и поистине это так. Как и положено столь благородной даме, самые жестокие свои наказания она приберегает для бедняков, но неизменно щадит сильных мира сего. Так было от века, и никогда не изменяет она своим привычкам, ни для кого не делает исключений, даже если кто-нибудь злополучный и осмелится возвысить голос, горько сетуя на свою участь. Потому-то я подозреваю, что дама эта лишена не только зрения, но и слуха.

Человек я бедный и боюсь ударов этой капризной и властной особы, а в своем повествовании вынужден буду рассказать о людях влиятельных и знатных, которые с трудом переносят, когда им дерзают перечить. Именно по этой причине я и хочу уберечься от преследований слепой Фемиды, а вовсе не оттого, что история, которую я собираюсь рассказать, исполнена лжи и всяческой кривды или опасных еретических измышлений. Итак, не справедливого наказания стремлюсь я избежать всеми силами, но злобы тех, кого я могу задеть своим правдивым рассказом, а уж им-то ничего не стоит привести в движение машину судебной власти, которая легко перемелет тех, кто окажется им неугоден.

Именно поэтому ради собственной безопасности я скрою свое настоящее имя. Ведь, несмотря на то что со времени описываемых событий прошло уже немало лет, я все еще не уверен, что мне удастся избежать преследований, если я честно опишу все то, что мне известно. Я заверяю ваши милости, что это будет единственным отклонением от истины в моем повествовании, достоверность которого во всем остальном не может быть подвергнута сомнению. Все рассказанное мной — чистая правда, кроме разве что кое-каких мелких подробностей, которые могли со временем стереться из моей памяти. За точность своего рассказа я ручаюсь, так как повествую о событиях, хорошо мне известных, в которых сам принимал участие.

Быть может, ваши милости зададутся справедливым вопросом, каким образом я мог знать, о чем беседовали между собой герои этой истории в мое отсутствие и как до меня дошли слова тех, кто был в то время в других краях, или же тех, кого я вообще никогда в своей жизни не видел. Отвечу так: возможно, не совсем совпадая с теми словами, что были произнесены в действительности, записанные мной речи по своему смыслу и духу подлинные. Если я в чем-то и отклонился от истины, то очень незначительно, так как строго следовал рассказам очевидцев.

Собрав немало сведений из самых разных источников, я предлагаю рассказ обо всех этих событиях, приложив возможное старание, чтобы история вышла занимательной и ваши милости могли прочесть ее не только с пользой, но и с удовольствием. Я ничего не хотел ни убавить, ни прибавить, а стремился лишь призвать на помощь все свое мастерство рассказчика, чтобы угодить любителям чтения.

Прошу прощения, если повесть моя вышла слишком незатейливой и безыскусной — я не обучался специальным наукам и не владею искусством грамматики, а потому не мог украсить и расцветить свой рассказ так, как это делают люди ученые. Я довольствуюсь лишь тем, что освоил письмо и чтение — на что еще может рассчитывать человек низкого происхождения, такой, как ваш покорный слуга, первую половину жизни проведший среди убогих сельчан, а вторую — в далеких краях, в беспрестанных войнах со свирепыми туземцами? Если кому-то мое сочинение покажется наивным, или, напротив, чересчур напыщенным, или написанным неумело, грубым и корявым слогом, то пусть такой читатель отнесется к нему как к простому и ничем не приукрашенному изложению событий, цель которого — защитить честь Кортеса, великого человека и настоящего гранд-сеньора.

Что же касается моей скромной персоны, мне нечего особенно добавить, ибо я уже выразил желание остаться неизвестным. Зовите меня, к примеру, Родриго де Искар, а местом своего рождения я укажу прекрасное селение Медина-де-Риосеко. Правда, однако же, и то, что в очень юном возрасте бедность вынудила меня покинуть родной дом и отправиться в 1502 году от Рождества Христова в Индии вместе с новым губернатором Николасом де Овандо. Когда мятежи туземцев на Карибских островах были подавлены, я обосновался в Баракоа, на Кубе. Позже я поступил на службу к дону Памфило де Нарваэсу, одному из самых богатых людей в Индиях; вместе с ним я и прибыл на материк. Позже, в награду за некоторые услуги, оказанные дону Эрнану Кортесу, о чем речь пойдет впереди, я был пожалован энкомьендой 1, не слишком богатой, но вполне достаточной для того, чтобы вести спокойную жизнь, которая в состоянии хотя бы отчасти смягчить тоску по далекой милой родине. Однако страдающая душа не найдет утешения ни в каких мирских благах, так что пришлось мне снова пересечь океан и вернуться домой, где я надеюсь завершить начатую мной рукопись, ибо лишь исполнение этого дела способно прекратить мою душевную муку.