Кулон на счастье (СИ) - Караванова Наталья Михайловна. Страница 1
Кулон на счастье
Наталья Караванова
1.
Армейский санитарный автомобиль брызнул грязью из-под колес и замер у обочины. Толпа расступилась, пропуская санитаров.
Когда-нибудь, не сейчас, но скоро, так будет и со мной: подъедет машина, расступится толпа, два дюжих санитара поднимутся на второй этаж шаткого деревянного дома. Что они найдут, я пока не могу представить, ясно одно - это уже буду не я. Перестану быть. На лицо бросят крахмальную простыню, поднимут, унесут. И это будет правильно и неважно...
Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение.
Это все ноябрь. Наверное.
Люди в толпе оживились, начали показывать пальцами вверх. Я проследила взглядом. Неужели на этот раз все пойдет не так? Кто-то сильный изменит сценарий?
Женщина стояла у края крыши четырехэтажного дома за низенькой металлической оградкой, которая едва ли защитит ее, «если вдруг что».
Дом почти новый, построили перед самой войной. Пилястры, белые вазоны и декоративные порталы с гипсовыми комсомолками... красивый дом. Один из самых высоких в городе.
На фоне серого неба женщина была темным силуэтом. Только волосы растрепались. Она могла что-то говорить, но отсюда, снизу, слов все равно не было слышно. Я слышала лишь, как ахают старухи. Как матерится водитель скорой. Кто-то пробирается к подъезду - «Пропустите, я врач».
Она стояла, чуть покачиваясь. Она мерзла в тонкой кофточке и летней юбке. Я почти ощущала, какие заледенелые у нее пальцы. И отступать она не собиралась. Всего один шаг - и...
Голоса толпы слились в один отчаянный выдох, из пальцев водителя скорой упала едва прикуренная самокрутка.
Я отвернулась. Нет, ничего нельзя изменить. И отменить нельзя...
Медики попытаются, и может быть, отсрочат неизбежное. Но не отменят.
Это все ноябрь.
Не люблю этот город.
***
По улице Красных Коммунаров словно проходит водораздел: по одну сторону ледяной ветер щиплет щеки и гонит по промерзшему асфальту бурые листья, по другой - спокойно. И даже не все березы еще сбросили ярко рыжий наряд.
Я нарочно шла по той стороне, где на лужах - тонкий лед с вмерзшим в него мусором и ветками. Ветер задувал за ворот довоенного еще пальто, и я придерживала его рукой. Пальто осталось мне от ленинградцев, живших в «доме Фролова» во время эвакуации. Еще они подарили мне крепкие, но огромные сапоги и шерстяной берет вишневого цвета.
Ленинградцы уехали еще в июне, забрав только самое необходимое.
Я шла, придерживая одной рукой ворот, а в другой у меня была тяжелая сумка с продуктами для Евдокии Леонтьевны и еще авоська с яблоками.
Осень хмурилась тучами, вчера ненадолго в воздухе появились белые мухи. На Татарской дорога превратилась в кашу, а значит придется пробираться под самыми заборами, чтобы не промочить ноги. Но до Татарской нужно еще дойти. Свернуть с Красных Коммунаров на Рабочую, миновать мрачное здание психиатрической лечебницы имени Озерцова, скрытое от праздных глаз глухим забором и густо посаженными липами. Потом еще будет узкий и грязный Собачий переулок и пустырь на месте Покровской церкви. И только за ним откроется вид на крайние дома Татарской.
Мне под ноги с забора спрыгнул грязный полосатый кот. Посмотрел дикими глазами и вдруг, словно его напугали, помчался на другую сторону улицы. Впереди показался перекресток и край ограды Озерцовской больницы.
Очередной порыв ветра принес с собой мелкую морось, ледяные капли тут же забрались под воротник. Если сейчас ко всем прочим радостям начнется дождь...
Ускорила шаги.
И вдруг услышала из-за спины:
- Девушка, постойте! Извините...
Я оглянулась. Улицу переходил незнакомый человек. У меня в Энске мало знакомых. И те, что есть - какие-то не мои. Соседки Евдокии Леонтьевны. Продавщица в гастрономе, у которой отовариваю талоны. Дворник с Татарской. Женщина на рынке, торгующая самодельными половичками из цветных лоскутов. Мы с ней вчера разговаривали несколько минут: ей скучно стоять одной, а мне некуда было торопиться. Сегодня она принесла мне яблоки. Денег не взяла: «Вы людям помогаете, доброе дело делаете». А я не стала отказываться: все-таки она специально для меня эти яблоки собирала, зачем обижать человека?
Незнакомец, скорей всего, был военным, или только-только демобилизовался - поверх солдатской гимнастерки носил гражданскую вытертую куртку из толстой кожи, а вместо сапог - легкие ботинки. Я спохватилась, что слишком долго разглядываю его одежду и перевела взгляд на лицо.
Довольно молод, тщательно выбрит... Лицо скорей приятное. А вот улыбка его мне не понравилась. И глаза. Непонятные такие. Вроде бы на тебя смотрит, а цвет не различить.
- Здравствуйте. Я помогу?
Я недоуменно пожала плечами.
- Донесу сумки, - пояснил он. - Вам далеко?
- Нет, не очень. На Татарскую. Знаете, где это?
- Конечно. Я родился в этом городе. Давайте ваши авоськи.
- Вы часто ходите этой улицей, почти каждый день, - сказал он, перекладывая сумки с руки на руку, выбирая, как удобнее. - И все время с таким грузом. У вас, наверное, большая семья?
- Можно и так сказать.
Если подумать, то троих инвалидов с Татарской улицы, бабу Клаву и Евдокию Леонтьевну в какой-то мере можно считать моей семьей. Большой. Но на самом деле...
Семья... в голове крутятся смутные образы: много света, высокая женщина в темном платье, пианино. «Детка, уже поздно, иди спать. Не плачь, тебя наказали за дело». Елка, запах хвои, конфеты. Розовое платье. Сани, город... мужчина с красивыми глазами: «Какая ты большая уже выросла, дочка». Лошадь-качалка в яблоках и яблоки на столе...
Нет, такой семьи у меня нет. Но мне почему-то не хотелось в этом признаваться.
Так же, как и оставлять вопрос без ответа.
- Я... иногда... помогаю некоторым людям. Знакомым. Кто сам не может в магазин сходить. Или там, по дому...
- Каждый день.
- А я вас не помню. Хотя это не самая людная улица.
- Я видел вас из окна. Вон оттуда. - Мы как раз проходили мимо торцевых окон Озерцовской больницы. - Даже беспокоился, если вы вдруг не появлялись.
Стало немного не по себе. Про больницу имени Озерцова ходили разные слухи. Интересно, много там таких... наблюдательных?
Он словно угадал мои мысли и поспешил успокоить:
- Верхний этаж - это реабилитационный центр. Санаторий с лечением для бойцов Красной Армии и ветеранов. Нас там трое было на весь коридор. Скука смертная. И профессор еще такой дотошный... серьезный человек.
Снова улыбнулся. И снова словно через силу. Темные волосы стрижены под полубокс. Над левым виском - старый шрам.
- Извините. Я не хотел вас пугать. Как-то само так получилось.
- Ничего.
- А вы давно в Энске?
Я задумалась. Давно ли? Наверное, я появилась здесь летом. Во всяком случае, я не помню эти улицы под снегом. И нежной апрельской зелени на ветках тоже не помню.
- Нет.
- Хотите, я покажу вам город?
Предложение застало меня врасплох. Ну откуда я знаю, хочу ли знакомиться с Энском ближе? Скорей всего, не хочу. Здесь даже в ясную погоду тяжело на сердце. Здесь у людей хмурые лица, и никому нет дела друг до друга. Здесь чумазые мальчишки стреляют из рогаток по воробьям и попадают, а мужчины сюда не возвращаются: Энск - город женщин и больных стариков.
Летом было немного легче. Все-таки цвели какие-то одуванчики, астры в палисадниках. Но даже летом все было словно подернуто пылью. Я старалась, честно старалась примириться с этим городом: узкими улицами его окраин, пустырями на месте уничтоженных церквей, равнодушными и слишком спокойными жителями. Не примирилась, но нашла компромисс: и теперь много времени провожу на Татарской. Мои старики и инвалиды - тоже люди непростые. Но у них нормальные, человеческие лица и им не все равно.