Ожидание (СИ) - Инош Алана. Страница 1

Алана Инош

Ожидание

Аннотация: Каждый миг, каждая секунда, отбиваемая стрелкой часов в прихожей — ожидание. Тик-так — часы. Тик-так — гирлянда в такт. Вместо слёз — отражение цветных огоньков в глазах, и зимняя сказка вокруг не радует. Понятно, что Новый год неизбежно наступит, но случится ли самое нужное на свете чудо?

Худощавые руки с голубыми жилками под бледной кожей закрепляли на окне светодиодную гирлянду, большая пушистая шаль сползала с плеч мягкими складками, приоткрывая длинную шею и изящные, хрупкие ключицы. Сосредоточенно закушенная губа, морщинка между сведёнными бровями, пшенично-русая копна волнистых волос. А в голубовато-серых глазах — ни тени праздника, только влажные ледышки тревоги. Зарыдать бы, чтоб во дворе за окном испуганно вспорхнули чёрные птицы, но сжатая пружина туго давила на рёбра изнутри. Невыплаканный крик мерцал огоньками гирлянды.

Она не купила ёлку. До стона хотелось смолистого запаха живой хвои, но чёрные птицы реяли над головой, расклёвывали душу. Не было ощущения праздника. Всё разом рухнуло за неделю до Нового года.

На балконе лежала старая пластиковая ёлка. Это куцее деревце никогда ей особо не нравилось. Лучше уж совсем без ёлки, чем с такой. Бесслёзные ледышки дрогнули отражением гирлянды. Её отсвет то вспыхивал, то угасал в тревожном сумраке зрачков. Хоть какое-то подобие украшения. Новогодняя атмосфера.

Ева, в очередной раз зябко поправив сползающую шаль, скользнула длинными пальцами с аккуратными короткими ногтями по полированной крышке пианино. Гостей она не ждала. Ни готовить, ни есть не хотелось, хотя кое-какие продукты были закуплены. Но душа вмёрзла в это хмурое, не праздничное небо. Она была там, в палате реанимации — мыслями, сердцем. Ожидание... А снег кружился крупными хлопьями, точно перья из подушки. Небесная перина с серыми боками. Здорово же её тряхнуло... Тонны снега, пухово-лёгкого, чистого до наивности.

Полированная крышка откинулась, молочно-белые пальцы легли на клавиши. Одинокий аккорд гулко сотряс тишину квартиры и горько стих, неуместный и какой-то дикий, надрывный. Зимняя сказка не получалась.

Каждый миг, каждая секунда, отбиваемая стрелкой часов в прихожей — ожидание. Тик-так — часы. Тик-так — гирлянда в такт.

Звонок мобильного. Вздрогнуло всё: зимнее небо, птицы, огоньки-светодиоды, сердце. Нервная, лебедино-гибкая рука схватила аппарат... Тихий выдох, усталый холодок спадающего напряжения.

— Привет, Ева. С наступающим.

— Спасибо, Вер... Привет. И тебя.

— Что, есть какие-то новости?

— Пока нет.

Пауза. Оно и понятно: что тут ответишь, коли новостей нет?

— Может, тебе что-нибудь нужно? Продукты там или... ещё что-нибудь?

— Вер, спасибо, у меня... всё есть. — Горло стискивал ледяной обруч, трудно было теплу пробиться сквозь него, но Ева всё-таки послала в трубку улыбку. Потому что Вера заслуживала это.

Вера заслуживала гораздо больше, но Ева не могла ей этого дать.

— А ёлка? Ёлка у тебя есть?

— Ой, да мне как-то... не до неё было.

— Это непорядок! Они ещё продаются, кажется. Сейчас привезу.

— Вер, да что ты, не нужно...

— Я скоро буду. Жди.

Смесь досады, грустной теплоты и горечи тронула сердце. Закрыв глаза, Ева погасила в них отблески огоньков, замещавших слёзы. Шестнадцать ноль-ноль, до Нового года — восемь часов. А через сорок пять минут дверной звонок тренькнул, заставив Еву в который раз вздрогнуть. Нервы совсем истрёпаны ожиданием. А выбор успокоительных в её нынешнем состоянии был невелик.

Из открытой двери запахло хвойным лесом. Живая ёлочка, обтянутая сеткой, просунулась в прихожую, а следом показалось улыбающееся, румяное с мороза лицо Веры с ямочками на щеках. Короткие жёсткие волосы пушисто торчали, как иглы ежа, на плечах куртки таяли снежинки, тяжёлые зимние ботинки оставляли толстыми подошвами мокрые следы на коврике. Прислонив ёлку к стене, Вера разулась.

— Ох, ну зачем? — вздохнула Ева.

— Как это — зачем? — двинула бровью Вера. — Новый год — и без ёлки?

Скинув куртку, она осталась в шерстяном оливково-зелёном джемпере и серых брюках-карго с накладными карманами. Её крупные руки ловко распаковывали ёлку, прилаживали подставку-крестовину. Предплечья — крепкие, на правом из-под закатанного рукава проглядывала татуировка.

— У тебя топорик есть? Или нож... Палочка в дырочку не влезает.

Двусмысленность повисла в воздухе ухмылкой. Вскоре ёлка стояла в комнате, оттаивая и расправляя пушистые ветки. Горьковато-хвойный аромат наполнял пространство, а Вера подметала щепки, приятно пахнущие свежей смолистой древесиной.

— Доставай игрушки, — сказала она. И ободряюще подмигнула.

Они были знакомы шесть лет и столько же дружили и работали вместе. Вера была из тех людей, с которыми — как за каменной стеной. Простых, но надёжных, как автомат Калашникова. В том, что в её сердце зародилось нечто большее, чем дружба, Вера не признавалась вслух, хотя Ева давно догадывалась. Кто знает, как всё сложилось бы, если бы в жизни Евы не появилась Диана — красавица и спортсменка-биатлонистка. Её спокойное, сдержанное обаяние, светло-голубые глаза с ласковым прищуром и голос с бархатной хрипотцой взяли сердце Евы в плен, как бы банально это ни звучало. Так уж бывает: к одному человеку вдруг вспыхнет в душе жаркое пламя, а другому достаётся лишь ровное тепло, будь он хоть трижды замечательным. А когда стало ясно, что у Евы с Дианой всё серьёзно, Вера отошла в тень, хотя они по-прежнему дружески общались. Но уже реже.

Нарядно заблестели украшения. Много старых, советских игрушек: космонавт на прищепке, фрукты-овощи, сказочный гриб с усами как у запорожца, Снегурочка, часы со стрелками на без пяти двенадцать...

— Ну вот, другое дело, — одобрила Вера результат их стараний.

За каких-нибудь пару часов был готов и праздничный стол. В руках Веры всё спорилось. Сочное мясо с картошкой в духовке, традиционная селёдка под шубой, красивые бутерброды с солёной сёмгой и зеленью — так, кое-что на скорую руку, по её собственному выражению. Ева невольно вовлеклась в готовку и немного отогрелась то ли от жара плиты, то ли от улыбки Веры и её добродушных шуток. Хотелось её обнять и уткнуться, но Ева боялась быть превратно понятой, обнадёжить зря. Дома было прохладно, она постоянно зябла и куталась в одёжки, но у Веры руки были всегда тёплыми. И глаза. Если бы не Диана — как знать? — может быть, рано или поздно Ева и согласилась бы дать этим рукам шанс.

До Нового года — четыре часа. Есть по-прежнему не хотелось, неприятная тяжесть давила за грудиной.

— Давай-ка на воздух, — предложила Вера. — Заодно и аппетит нагуляем.

Шаль с плеч переместилась на голову Евы. Присев на скамеечку в прихожей, она всунула ноги в сапоги и застегнула молнии. Руки скользнули в рукава заботливо поданного ей Верой пуховика.

Небесная перина продолжала сыпать пух. Уютное снежное царство мерцало огоньками, деревья — будто ватой облепленные. Как декорации к новогоднему спектаклю. Зимняя сказка... Опираясь на руку Веры, Ева прислонилась к её плечу и вдыхала холодный вечерний сумрак. Снежные хлопья висли на ресницах и на прядке волос, выбившейся из-под шали. Ева подняла голову к окнам квартиры, озарённым отсветом гирлянд. Как будто там кто-то ждал... Ледок всё ещё не таял, и за Еву плакали искорки-отражения уличных огней в её глазах. Лёд застывшей в ожидании души. Сжатые губы, тонкая рука в пуховой варежке. И шаль, и эти варежки она вязала сама.

До Нового года — три часа. Вера приняла у Евы пуховик, повесила на крючок, привела в порядок свои примятые шапкой волосы, и они вошли в озарённую гирляндами комнату.

— Ну что, к столу, что ли? — улыбнулась Вера.

Ева слушала своё нутро. Там всё ещё было немного муторно и тошно, но желудок согласился принять пару ароматных мандаринов. Их тоже купила Вера — отличные выбрала. Она умела выбирать лучшее: и качественную прочную одежду, и вкусные продукты. Прекрасно готовила мясо, а Евы оно не слушалось, не поддавалось. То жёстким получалось, то сухим. А вот выпечка — наоборот, превосходная. Тесто её «любило». Но спортсменке Диане нужен был белок, и Ева старалась, как могла, даже выпросила у Веры пару-тройку проверенных рецептов.