Я стираю свою тень 3 (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич. Страница 1

Сергей Панченко

Я стираю свою тень — 3

Глава 1

«Трень-трень-трень», — монотонно звонил колокольчик, подвешенный к дуге упряжки-тройки, которая тащила меня по снегам необъятного белого поля. Странно, но я был одет совсем не по погоде, в легкую медицинскую накидку на голое тело. Суровый морозный ветер пронизывал мое холодеющее тельце. Я пытался скрючиться, чтобы снизить аэродинамическое сопротивление ледяному воздуху, но он все равно залетал под накидку, оставляя ледяные ожоги на открытой коже.

— Доколе? — выкрикнул я в снежную бесконечность.

Она ответила мне «трень-трень-трень». Жуткая неопределенность убивала меня сильнее страха околеть. Почему это случается со мной так часто? Откуда у судьбы такое настойчивое желание погубить меня холодом? Вопрос, как я тут очутился, меня не особо волновал, потому что я внятно не мог сказать, кто я такой вообще. Чье-то скрюченное тело, которому дали мое сознание. Однако я помнил, что уже замерзал раньше. Наверное, это было фантомное «я» отделившееся от основного в момент тяжелого психического состояния. Такое «я» несчастья, выхватившее из всей жизни только яркий момент трагедии и осознающее себя им.

Почему-то заболела грудь, появилось ощущение, будто мне забрался внутрь ледяной штырь и ворочает мои еще теплые внутренности.

— Устройство извлечено, — раздался у меня в голове незнакомый голос.

— Спасибо, — поблагодарил его женский голос, на мгновение согревший меня теплыми фантомными ощущениями.

— Заживление в криосне не происходит. Их будет нужно переместить в медблок.

— У нас есть индивидуальные капсулы.

— Ух ты, это же технологии высших.

— Я одна из них. Беглая.

— Не имею привычки интересоваться. Хочу пожить.

— Это правильно. Бежим мы не от счастливой жизни. Хотя, от нее, бывало, я бегала так же упорно.

И снова тройка понесла меня в полной тишине, нарушаемой монотонным звоном колокольчика. Я оттопырил накидку на груди и увидел кровавый след в районе солнечного сплетения. Теплая кровь тонкой струйкой текла к пупку. Я снова закутался поплотнее и согнулся в позе зародыша, чтобы сэкономить тепло и остановить лихорадочное сокращение мышц тела. Чьи это были голоса, и почему я точно знал один из них, но никак не мог вспомнить, кому он принадлежит. Попытки вспомнить ни к чему не привели. Да и как можно вспомнить кого-то, когда не помнишь, кто есть сам.

Мороз колотил меня, но я все никак не умирал и даже позволил себе распрямиться, привыкнув к состоянию. Не знаю, сколько это продолжалось, течение времени мне казалось слишком субъективным, но постепенно лошадки вынесли из снежного плена. «Трень-трень-трень» поменялся на «Динь-дилинь-дилинь». Снег потускнел и опал, а сани стали тормозить о выступившие наружу черные проталины. В воздухе запахло озоном, а по венам потекла теплая кровь. После того, как тело мое промерзло насквозь, тепло подействовало на меня, как сильнейшее снотворное, которому я не мог сопротивляться. Мои глаза непроизвольно закрылись, и я уснул, провалившись в бесконечную тьму.

А потом я начал просыпаться, медленно и тяжело, словно лежал под бетонной плитой в теплой грязи, испытывая недостаток воздуха.

— Самый ответственный момент, когда легкие делают первый вдох. Они еще не набрались прежней эластичности, от растяжения альвеолы могут лопнуть и случится кровавая мокрота. В этом нет ничего страшного, если вовремя переложить пациента в капсулу.

— Сколько времени требуется для восстановления?

— В стандартном медблоке не более двух суток, но в ваших капсулах возможно меньше. Я не особо знаком с их процессом восстановления.

— Мы не могли просмотреть устройство, способное причинить вред удаленно или поставленное на таймер?

— Могу ответить только за те, которые знаю, их мы извлекли. В вашем случае правильнее опасаться не устройств, а какой-нибудь отложенной во времени генетической бомбы, которая может привести к сбою работы всего организма.

— Я думаю, капсула найдет подобные отклонения. Она на порядок выше всех технологий, которые мы создали без помощи высших.

— Очень на это рассчитываю.

Я начал понемногу вспоминать. Признал голос Айрис, своей ненаглядной возлюбленной, из-за которой вся моя жизнь перевернулась с ног на голову, потом опять на ноги и опять на голову, и так много раз. От этих головокружений полностью сбился жизненный ориентир. Хоть я и получил массу впечатлений, недоступных рядовому землянину, пора с ними было прекращать, чтобы не превратиться в космического сумасшедшего.

— Так, так, ну вот, температуры тел наших пациентов приближаются к жизненному уровню. Еще немного и мы дадим разряд для активации нервных импульсов.

— Нейроинтерфейс не сгорит?

— Не должен. У него защита. В любом случае, он самовосстанавливающийся, нужно только подождать.

— А с другой стороны, в ближайшие много лет он нам без надобности.

— Вы не собираетесь возвращаться домой?

— Собираюсь, как раз туда я и собираюсь.

В глазах вспыхнуло, мышцы тела на мгновение скрутило спазмом в стальные канаты, потом резко отпустило. Я сделал непроизвольный вдох и понял, что полностью вернулся в собственное тело. Открыл глаза и увидел запотевшую стеклянную крышку в двадцати сантиметрах от носа. Я попытался стереть конденсат рукой, но рука почти не повиновалась мне, вихлялась, как сосиска. Вместо того, чтобы вытереть стекло, угодил ею себе по носу. От боли брызнули слезы из глаз.

В этот момент крышка поднялась и надо мной склонилась Айрис и какой-то мужчина с пробором посередине, делающим его похожим на циркового шимпанзе.

— Он плачет, — испуганно произнесла Айрис, заметив мои слезы.

— От счастья, видимо, — предположил мужик с пробором. — Так бывает.

— Иве, — я прошептал слово «привет», но мой речевой аппарат оказался не готов к работе, и слово ушло в нос.

— Лежи, Гордей, набирайся сил. — Айрис погладила меня по щеке. — Сколько времени это займет? — спросила она у доктора.

— Два часа, не больше, а потом сразу в капсулу, — ответил тот.

— Ну, вот, дорогой, осталось немного потерпеть, и мы снова будем вместе.

— Оохо. — Это было мое «хорошо».

— Оаые де?

— Остальные? Лежат рядом, размораживаются. Все здесь, никого не забыли.

— Оохо. — Я закрыл глаза, сконцентрировавшись на приятных ощущениях тепла и силы, разливающихся по телу.

И тут я вспомнил, что Айрис напоила нас каким-то зельем, от которого мы все вырубились. Этот момент воспоминаний напряг меня, заставив поразмышлять над ее поступком. Она не убила нас, следовательно, поступила с нами так ради нашей пользы. Сомнительный прием, плюс эта криокамера, в которой мы провалялись неизвестно сколько времени. Я вспомнил сны. Кое-как откинул ворот накидки, в которую действительно был одет и увидел свежий шрам на груди.

Значит, пока я лежал в замороженном состоянии из меня извлекли мину, заложенную Джанбобом. Так вот к чему нужны были эти манипуляции с зельем и заморозкой. Надо было, чтобы мина встала на предохранитель, а если бы и сработала в замороженном теле, то не нанесла бы серьезного урона. Что ж, Айрис умела строить многоходовые операции. Хотелось верить, что она обманула нашего работодателя, обладающего запрограммированным сверхинтеллектом.

Справа от меня раздался гнусавый, но громкий голос, видимо принадлежащий Апанасию. Из его неразборчивого возмущения сложно было разобрать хоть слово.

— Вам нельзя сейчас напрягаться, иначе лопнут сосуды головного мозга, — услышал я успокаивающий голос доктора с проборчиком. Потом он тихо добавил, чтобы мой друг не слышал. — Хотя там мозга может и не быть.

Апанасий обычно производил на тех, кто видел его впервые, впечатление мускулистого идиота. На самом деле такое впечатление шло от его природной доброты и желания никого случайно не обидеть. Он как будто родился крупным и много раз становился причиной нечаянного насилия, отчего в нем выработался комплекс вины. Этот комплекс делал его превентивно добрым, даже с теми, кто позволял себе лишнего и этот же комплекс стал причиной того, что Апанасий понял, что им через него пытаются манипулировать. В итоге у моего товарища было всего два состояния психики, добродушное и агрессивно активное.