Твоя жестокая любовь (СИ) - Гауф Юлия. Страница 16

Тоже твари продажные, плати бабки, и твори что хочешь. И плевать им, что девчонка, которую я нес на руках, может не по своей воле со мной быть.

Паскудный, проклятый городишко.

— Пусти, я сама, — невнятно пробормотала Вера, и через секунду я положил ее на свою кровать. На самый край, чтобы не прикасаться больше, чтобы не чувствовать этот аромат, который даже алкоголь не перебил.

— Какого хрена ты так нажралась?

— Я не так уж много выпила, коктейли не очень крепкие были… где мы? — Вера перевернулась на бок, я не вижу, но чувствую ее взгляд — острый, жалящий, под кожу проникающий, и глубже.

В самую душу, которую я сказкой для тупиц считал. Но, видимо, она есть, и она ноет, скулит, как избитая собака, просит о том, что я не могу дать.

— У меня.

— Я домой, сейчас…

— Лежи, ты в хлам накидалась. Утром отвезу тебя домой пораньше, а потом на работу. Даже не надейся на выходной.

— Я ни на что не надеюсь, Влад. Уже давно.

И так это прозвучало, что в голос заорать захотелось, чтобы замолчала, чтобы просто уснула. Чтобы убиралась на хер.

Сука, ненавижу!

— Я немного полежу, и уеду, — упрямо повторяет Вера. — И я не пьяна.

— Ты упала посреди бара, как последняя забулдыга. Лежи тихо, Вера, просто заткнись.

Все время забываю, что нужно мягче с ней. План ведь был так прост: подружиться, найти слабое место, и ударить так, чтобы потом всю жизнь себя по кусочкам собирала, но все-равно бы не смогла. Но сейчас она, как все бухие, устроит скандал, или молча обидится еще сильнее за мою грубость.

— Спасибо тебе, — вместо всего того, что я надумал, сказала Вера тихо.

— За что?

— За то, что оказался в баре. Кирилл, — кулаки непроизвольно сжимаются от упоминания этого обсоса, — не самый надежный человек, и всякое могло случиться. Но я правда не…

— Да-да, ты не пьяна. Только коктейли, Вера, те, что девочки пьют — они обманчивы. На вкус сладкая мерзость, градус почти не чувствуется, этим и пользуются. В следующий раз будь умнее, если не хочешь, чтобы тебя набухали, и пустили по кругу в грязном туалете. И лучше пей водку, она честнее.

— Ты меня не слышишь. Впрочем, как обычно.

И снова эта чертова потерянность в голосе бьет под дых противоречивыми эмоциями.

Может… черт, может, Вера не виновата в смерти Ники? Ей ведь шесть было! Шесть! Да, такие дети, как она, растущие как беспризорники, они взрослеют быстрее. И сама Вера шлялась с такими же детьми алкашей и наркоманов — ненужными ни родителям, ни государству. Сейчас многие из них, из друзей ее детства, скололись, или по этапу пошли.

Но вдруг она не виновата? Про свое прошлое она не сказала ни слова лжи, я проверил

— Вера, — оперся руками в кровать, и навис над ней — хрупкой и беззащитной подо мной, — в тот день, когда Ника умерла, что случилось?

— Не знаю, — выдохнула она испуганно.

— Ты была с ней, я видел. Зашла за сестрой, и вы пошли на старую конюшню. Расскажи, что с ней случилось! Прошу, Вера, расскажи мне, я должен знать!

Кричу безмолвно: «Скажи мне правду! Не надо лжи, просто признайся, и я постараюсь понять. Ты ребенком была, но скажи правду!»

Но вместо правды я снова слышу откровенную ложь:

— Ты обознался, меня не было в тот день с Никой. Я ничего не знаю, Влад, клянусь. Меня полиция допрашивала, я им все рассказала: видела я Веронику за день до ее пропажи, и… все.

И все.

И голос испуганный фальшью пропитан, тут и детектор лжи не нужен — любому будет понятно, что Вера врет.

Зря спросил, идиот! Неужели надеялся, что она расскажет, выложит все, как на духу: «Да, Влад, я завидовала твоей сестре черной завистью, мы поругались, я позвала своих дружков, и мы задушили ее. А затем завалили камнями. Прости, что так вышло».

— Ясно, — ответил ей.

Хотя хотелось сказать другое слово.

Сука. Какая же ты сука.

— Не веришь мне, да? Нет, не веришь, — зашептала сбивчиво, прерываясь на испуганные всхлипы. И обхватила своими тонкими руками мою шею, калеча-обнимая. — Влад, не спрашивай меня больше о прошлом, не нужно. Мало там хорошего, на самом деле, и… просто не спрашивай.

— Я верю тебе, — ответил я ей той же монетой, что и она мне — солгал.

Забавное у нее имя — Вера, но суть — ложь.

— Хорошо, что веришь. Для всех так будет лучше, — пробормотала она невнятно, и через секунду заснула, и руки ее соскользнули с моей шеи.

Жаль.

Глава 16

Впервые за долгое время я спала спокойно. Меня не мучили дурные сны, воспоминания о прошлом и догадки, от которых холодели кончики пальцев… эти догадки я гнала от себя всю жизнь, но во снах они приходили, и я четко понимала, в какой я западне. Утром гнала от себя все эти мысли, погружаясь в бесконечную беготню по кругу, но ночью все снова становилось на свои места.

Сегодня же я спала сном младенца, который уверен — все будет хорошо.

Обманчивое ощущение, ведь хорошо не будет. Скорее, будет больно.

Проснулась я резко, как и всегда, от чувства бесконтрольного падения, и не сразу поняла, где я нахожусь, а когда поняла, чуть не заорала. Влад лежал на противоположной стороне огромной кровати, отодвинувшись от меня настолько далеко, насколько это возможно. И лишь левая рука была протянута ко мне, почти касаясь груди, до которой всего пара миллиметров оставалась.

Даже во сне он брезговал. Думал, я не пойму, не замечу, как он шарахается от меня, словно я прокаженная?

И сердце оборвалось: Вероника. Он спрашивал про нее, он видел нас, он… знает?

— Куда? Ночь еще, спи, — совсем не сонным голосом остановил меня Влад, когда я тихо встала с кровати.

— Мне бы в душ.

Он промолчал, хотя я вовсе не в душ хотела, а убраться отсюда поскорее. Не место мне рядом с ним, обоим плохо от этого: мне душевно, Владу физически… да его корежит от меня!

Но я, слушая тишину, открываю дверь в ванную, запираюсь, и выдыхаю облегченно — одна! Боже мой, я одна!!!

Нагло, не жалея, пользуюсь мужским гелем для душа, и, подумав, нахожу новую зубную щетку. Длинное, широкое полотенце доходит ниже колен, и на одежду, валяющуюся на полу, даже смотреть неприятно — кажется, она вся пропитана тем мерзким баром, грязная, и испорченная.

— Ладно, позже надену, пусть пока волосы обсохнут, — решаю я, и тихо возвращаюсь в комнату.

— К слову, Вера, ты испортила мой вечер.

Этими словами меня встретил Влад. Снова стоит у окна, мощная фигура напряжена, и бездвижна, и давит беспощадно, чертов сыч.

— Значит, мы квиты. Ты тоже мне много что испортил. Влад, есть ненужная футболка или рубашка?

— Зачем? — он обернулся, и я не увидела, но почувствовала, что он разозлился от того, что я в одном полотенце. — В шкафу возьми любую.

Хватаю первую попавшуюся белую футболку, и возвращаюсь в ванную, откуда выхожу уже относительно прилично одетая — футболка на мне висит, как балахон: широкая и длинная, она скрывает очертания моей фигуры.

— Ложись спать.

— Не хочу, выспалась.

— Странно, — он мягко приблизился к кровати, на которую я села, — обычно похмелье не отпускает так быстро.

— Я же говорила, что не пьяна! Раскачало немного, но не стоит делать из меня алкоголичку.

— Не стоит, да, ты сама с этим справишься.

Так, мы сейчас снова разругаемся! А этого нельзя допустить, раз увольнять Влад меня не собирается. Да и Вероника… Боже, что он знает?

— Хорошо, будь по-твоему, я пошла в родную мать, и через пару лет сопьюсь. На дно опущусь, — послушно тараторю, и быстро меняю тему на более опасную: — Ты про Нику спрашивал. Я правду сказала, не солгала. Ты не мог нас видеть в тот день, потому что этого не было. Столько лет прошло, мы с ней часто виделись, и… да, думаю, ты спутал дни. Ко мне полиция приходила, спрашивали, и спрашивали не один раз, так что если бы я была с ней — узнали бы об этом. Я просто не хочу между нами недопонимания, потому и объясняю: в тот день я не видела ее.