Приключения сестры милосердия (СИ) - Порохня Александр. Страница 23

— Эх, ты! Детектив недоделанный! В законе о трансплантации органов так и написано: «презумпция согласия», то есть все родственники умершего заранее согласны с донорством органов, а если не согласны, должны об этом заявить первыми.

— Значит, их никто не спрашивает? И смерть констатируют врачи не из больницы, а какие-то «назначенцы»?

Слава молча кивнул. Он выглядел очень уставшим и явно подавленным.

— А как констатируют смерть мозга? Но ведь не могут же объявить мертвым живого человека?

— В том-то все и дело. Раньше смерть мозга ставили клинически — по признакам, наличию рефлексов.

— А теперь?

— А теперь берут анализ крови из вены, перед этим увеличивают содержание углекислого газа в наркозной смеси, и через несколько часов смотрят уровень насыщения крови кислородом. То есть жив человек или мертв, теперь решает лабораторный анализ…

— Но ведь это…  — меня затошнило. Чертова колбаса!

— Слушай, Лесь, ты тут кушай, а мне идти надо, маму навестить, когда меня долго нет, она волнуется.

— Конечно, Слава, ты иди, спасибо тебе за питание. Я тут подумаю, информацию переварю.

Вот оно в чем дело! Теперь понятно, что за люди появились у нас в больнице. Несчастному Серегину вместо того, чтобы вправить вывих, удалили органы. И продали кому-то. Владельцу казино, например. А что, все совпадает. Умер Серегин — появилась донорская почка для криминального авторитета. И группа крови та же самая — четвертая.

А я, дура, отиралась рядом, потащилась вы морг к Софье, потом к Денису на работу, вот и попала…  Меня посчитали настолько опасной, что даже попытались подставить. Кстати, не попытались, а подставили по полной программе. За пропавшие из процедурного кабинета наркотики по головке не погладят.

Меня внезапно стало знобить. Не снимая тяжелого халата, я залезла под одеяло и уже привычно свернулась калачиком, стараясь придумать, кто же может мне помочь в этой ситуации. Но навалившийся на меня сон избавил меня до утра от этих мучительных размышлений.

Утром она проснулась от того, что ее ослепило солнце. Вчера ночью она тщательно задернула тяжелые занавески, но, видимо, не до конца, и теперь солнечный луч, втиснутый в щель между портьерами, выжигал ей левый глаз как маленький лазер. Она села на постели, откинув тяжелое одеяло в шелковом пододеяльнике. Этот комплект постельного белья они привезли из Турции, он так нравился мужу. Она всегда называла его мужем, хотя они были не расписаны. А теперь его не стало, и ей нужно учиться жить одной. Последние дни после похорон она еле справлялась с депрессией. Пару раз появилась тощая подленькая мыслишка — уколоться, но она старательно прогнала ее, ведь она дала ему слово. Ну и что, что его больше нет, она-то осталась. Он спас ее тогда, будет спасать и сейчас.

Она была молоденькой дурочкой, жила в центре города, отец — начальник крупного строительного треста души в ней не чаял. Стоило ей только заикнуться о машине, и папа купил ей серебристую Опель-Вектру. Захотела поехать на Ибицу — пожалуйста! На Ибице она впервые и попробовала наркотики. Ее там не покидало постоянное чувство стыда от крутящихся вокруг друг друга полуобнаженных тел, а больше от предельной откровенности высказываемых напрямую желаний.

Чтобы раскрепоститься, она вначале попробовала курить, но ей не понравилось — щипало горло, все время хотелось кашлять. А потом ей дали понюхать кокаин французы из соседнего номера. После кокаина она как-будто летала, но все очень быстро закончилось, и осталось только опустошение, как будто ее выпотрошили, как кролика на прилавке.

Уже приехав с Ибицы домой, она нашла в институте компанию, которая баловалась наркотой уже серьезно. Потом случилось несчастье, ее родители разбились на машине. Оставшись совсем одна, но при деньгах, которые были на счетах и карточках его отца, она совсем сорвалась с катушек. И пошло-поехало, и неизвестно, где бы она была через пару лет, но однажды поджидая подругу в маленьком сквере, она познакомилась с ним.

Он сел рядом с ней на лавочку, закурил, а когда она стрельнула у него сигарету, внимательно посмотрел на ее дрожащие пальцы, и практически силой увел к себе домой. Через три дня капельниц и промываний, от которых у нее остались смутные и не очень приятные воспоминания, она обнаружила, что сидит на чужой кухне, а напротив сидит приятный мужчина, и, улыбаясь чуточку виновато, наливает ей в кружку чай из какого-то странного глиняного чайника.

Вспомнив его чуть виноватую улыбку, она чуть не закричала в голос. Он так же виновато улыбался, когда прошло уже два года как они жили, и муж, рассказал ей, что серьезно болен. Какая-то сложная хроническая болезнь, при которой изменяется стенка кровеносных сосудов. Он сказал ей тогда, что она, скорее всего, переживет его. Но это случится совсем не скоро. Она не поверила: образ жизни мужа был активным и здоровым. Он не ел мяса, пил травяные отвары, занимался спортом. Когда он решил прыгнуть с парашютом, она была против, но он успокоил ее. И тут этот несчастный случай. У них была оформлена дорогая страховка, но была суббота, она позвонила соседу, и сосед сказал, что их больница дежурит, и что дело пустяковое…

А потом к ней подошли и сказали, что мужа больше нет. В это она никак не могла поверить. Она даже не пошла на похороны, чтобы не видеть его лежащим в гробу. И сейчас она держалась из последних сил, чтобы не сорваться и не уничтожить своей глупостью те чудесные три года, что они были вместе.

Глава 6

На следующий день я не смогла встать с постели. Кружилась голова, сохло во рту, тошнило. Видимо, вчерашняя колбаса не пошла мне впрок. С другой стороны, тащиться на завтрак в столовую мне никак не хотелось.

На тумбочке лежали апельсины, я так и не справилась с ними вчера, батон чуть подсох, но был еще вполне ничего, поэтому я решила использовать ситуацию в свою пользу и, когда в палату заглянула санитарка, покачала головой и показала рукой на горло.

Мысли путались, никак не получалось сосредоточиться на проблемах, волновавших меня последнюю неделю. Буду лежать, и грызть батон, решила я, и снова ошиблась.

Дверь в палату открылась, но вошел не Слава, а маленькая худая женщина с грязными волосами, похожая то ли на якутку, то ли на бурятку. Я видела ее раньше, Слава говорил, что это их психолог, и по совместительству, терапевт. Грязная женщина положила мне маленькую узкую ладошку на лоб, и обреченно покачала головой из стороны в сторону.

— Знобило? — участливо спросила она.

Я молча кивнула. Денис утверждал, что лучше держаться одной версии. Немая, так немая.

— Горло болит?

Я опять кивнула и постаралась закрыть глаза, потому что бурятка сверлила меня взглядом.

— Ладно, лежи. — Она выскользнула из палаты, оставив после себя неприятный запах то ли дешевой пудры, то ли старого мыла.

Через полчаса в палату вкатилась Анна Павловна, держа в руках блестящий лоток для уколов. Вообще-то она работала главной медсестрой больницы, но часто подрабатывала в отделениях, особенно когда персонал уходил в отпуск. Сейчас начало осени, самое отпускное время для того, чтобы копать картошку и делать заготовки. Слава мне успел рассказать, что Анна Павловна — фактически его основная помощница, вместе с семьей — мужем и тремя детьми живет в деревне неподалеку. Она появилась в больнице очень давно, в середине 60-х пришла работать санитаркой, чтобы ухаживать за своим отцом — председателем местного колхоза, который тронулся умом в Хрущевские времена на почве выращивания кукурузы. План из области на посадку кукурузы в те времена спускали жесткий, царица полей упрямо отказывалась расти, поэтому один нервный срыв у председателя после разносов на оперативках в области сменял другой, пока не перерос в устойчивое буйное помешательство. Трудно представить, как выглядела тогда Анна Павловна, но сейчас это была величавая красавица лет шестидесяти с огромным бюстом и рыжей пышной косой, уложенной вокруг головы. Нрава она была крутого, и даже вредного, но дело свое знала и могла легко «построить» как сотрудников больницы, так и пациентов. В отличие от многих, была она доброй и отзывчивой, и даже по слухам подкармливала больных в трудные времена продуктами со своего личного подворья. Вот и сейчас войдя в мою палату с явным намерением сделать мне укол, она оглянулась, и украдкой вытащила из кармана необъятного халата, скорее напоминавшего чехол на малолитражку, небольшой сверток, от которого восхитительно пахло свежими блинами.