Общество по защите обесчещенных эльфов (СИ) - Жнец Анна. Страница 14

— Если раньше нас просто уничтожали, — голос эльфа дрожал от гнева, — то теперь на женщинах и мужчинах с неправильной кровью еще и наживаются. Выяснилось, что экзотические любовники пользуются огромным спросом. Хозяйки борделей платят в казну налоги. Зачем убивать неугодных, если можно их запереть и зарабатывать на чужом горе?

Повисла тишина. Я почувствовала, что вся дрожу, как будто мне всадили укол адреналина. Руки тряслись так сильно, что я вцепилась в прутья решетки, пытаясь унять этот тремор.

— Теперь ты скажешь, что с той клиенткой? — прошептал эльф, по-прежнему стоя ко мне спиной.

И стало стыдно: как я могла быть такой жестокой? Следовало сразу поделиться с пленником своим планом, а не мучить Древнего неизвестностью. А с другой стороны, было ли у меня чем его обнадежить? Только завтра мы узнаем, поверил ли муж Дряблошейки письму анонимного доброжелателя.

— Я передала супругу твоей клиентки записку. Не лично, конечно. Мальчик на улице просил милостыню. Я заплатила ему за то, чтобы он подкараулил мужа этой извращенки и вручил ему послание от некой мадам «М». Теперь господин Рогоносец знает, чем в его отсутствие занимается благоверная. Надеюсь, он устроит ей грандиозный скандал и мерзкая стерва навсегда забудет сюда дорогу.

Древний молчал. Мои слова вряд ли его успокоили: я ничего не обещала, не давала стопроцентной гарантии. Озвученный план мог выгореть, а мог — и нет. Тихий вздох вырвался из груди эльфа.

— Мне, наверное, пора, — шепнула я, чувствуя исходящую от пленника враждебность.

Почему-то мне казалось, что он хочет побыть один, что мое присутствие начало его раздражать, что мои слова его разочаровали.

И я уже развернулась к двери, когда услышала неуверенное и будто сказанное против воли: «Останься».

В голосе эльфа причудливо сплелись требование и мольба. Нет. Я ошиблась. Древний не хотел быть один. Не хотел, чтобы тишина и непроглядный мрак снова сомкнулись вокруг него удушливым коконом. Не хотел слушать безмолвие, видеть перед собой плотную стену темноты — ее и только ее, и ничего больше.

Гордый, он никогда бы в этом не признался, но здесь, в тесной клетке, Древнему было до безумия скучно, а мои визиты вносили в его тягостное существование нотку разнообразия. Общение заставляло время бежать быстрее и ненадолго прогоняло тревогу. В одиночестве дурные мысли атаковали настойчивее.

— Хорошо, — кивнула я. — Останусь. Если скажешь, как тебя зовут. Назовешь свое настоящее имя. Должна же я знать, как к тебе обращаться.

— Десятый, — съязвил эльф. — Почему бы тебе не звать меня Десятый, как это делает твоя хозяйка?

Вот упрямец! Хочет, чтобы перед ним поплясали.

— Потому что я вижу в тебе личность, а не курто.

Похоже, мой ответ удовлетворил эту вредину — по крайней мере, уголок красивых губ дернулся в намеке на улыбку.

Древний развернулся к решетке всем телом, важно расправил плечи и, выпятив подбородок, с гордостью произнес:

— Ирвинг из Дома «Багровой зари», сын Оккулукта, внук Родигера Третьего, правнук Великого Бриоласа.

А потом будто тень набежала на прекрасное мужественное лицо. Гордое выражение стекло с него, как вода, и эльф стал печален. Спина сгорбилась. Плечи поникли. Замкнутый и мрачный, пленник опустил голову. Кожа на его лбу собралась складками — от переносицы разошелся веер морщин.

Эльф словно о чем-то вспомнил, и это воспоминание сорвало с него весь налет чванливости, столкнуло с пьедестала высокомерия, спустило с небес на землю, прировняв к обычным смертным.

— Просто Ирвинг, — глухо прошептал Древний как будто с болью. В его голосе звучала мука, незаживающая рана. — Забудь про Дом и все остальное. Просто Ирвинг.

Эльф протяжно вздохнул и, пряча эмоции, снова отвернулся к стене. В его прошлом, судя по реакции, таилась какая-то трагедия. Лезть с вопросами я, разумеется, не стала и спустя минуту ушла, ясно почувствовав себя лишней.

*

— Я придумала тебе рабочий псевдоним! — радостно потирала руки мадам Пим-глоу, разглядывая пленника за решеткой.

Тот следил за ней исподлобья, прячась в глубине клетки и не спеша выходить из полумрака на свет. Я видела, что Ирвинг зол, но старается не поддаваться на провокации. Видимо, понимает: хозяйка борделя стремится вывести его на эмоции.

— Колючка! По-моему, идеально. Когда обломаешь зубки, станешь главной жемчужиной моей коллекции. Самой дорогой колючкой в «Шипах». Представляешь, какая очередь к тебе выстроится? — И она рассмеялась, все-таки добившись своего: униженный пленник дернулся, как от пощечины.

Хорошее настроение мадам Пим-глоу сильно меня тревожило. Клиентку ждали к шести, и время встречи неумолимо приближалось, а Дряблошейка пока не давала о себе знать. Взволнованная, я то и дело выглядывала на улицу в надежде увидеть посыльного, спешащего сюда с запиской. С запиской, в которой клиентка предупреждает о том, что ее планы изменились и она не придет на свидание. Но улица была, как назло, безлюдна, и допотопный телефон, висящий на стене, молчал с самого утра.

Я успокаивала себя тем, что Дряблошейке сейчас не до звонков, не до писем. Что муж устроил ей ужасный скандал, и прямо сейчас изменщица пытается сохранить брак — доказывает супругу свою безусловную верность. В такие минуты не думаешь о посторонних людях, о том, что у тебя назначена встреча и ты нарушаешь договоренности. Когда на горизонте маячит развод, мысли заняты вещами куда более важными.

«Конечно, она забыла отменить встречу», — повторяла я, стараясь не поддаваться панике. Это было непросто: мадам Пим-глоу ходила довольная-предовольная и уже подсчитывала в уме будущую прибыль.

А что, если муж Дряблошейки знает о ее похождениях и закрывает на них глаза? Что, если в их семье принято изменять друг другу и мое анонимное письмо отправилось прямиком в урну?

Воображение рисовало все новые и новые ужасы.

Надменный аристократ мог отмахнуться от незнакомого ребенка, не взять у Тиля записку или выбросить ее, не читая. Или прочитать слишком поздно. Или не поверить словам неизвестного отправителя, пожелавшего скрыть свое имя.

Нельзя было исключать ни один вариант.

Чем темнее становилось за окном, тем больше я нервничала. Ходила взад-вперед, не находя себе места, хрустела суставами пальцев, постоянно роняла предметы.

— Вы сегодня такая неуклюжая, госпожа, — заметила служанка Джордина, когда уже вторая по счету кружка выскользнула из моих пальцев и едва не разбилась. — Может, вы плохо себя чувствуете?

О да, плохо. Просто ужасно!

Когда часы пробили пять раз, Ирвинга снова обездвижили специальным заклинанием и доставили в спальню на втором этаже. На застывшем лице пленника читались злость и отчаяние. Беззащитный, парализованный, он лежал на постели и вращал глазами, наблюдая за тем, как его руки и ноги привязывают к столбикам кровати. Он ничего не мог сделать, был никак не способен себя защитить.

Пока действие чар не закончилось, пуговицы на его ширинке расстегнули и высвободили крупный, но мягкий член. К этому времени кое-какая подвижность к эльфу вернулась, и он смог показать свою ярость не только взглядом, но и мимикой. Не в силах пошевелиться, Ирвинг рычал, приподнимая верхнюю губу и обнажая зубы в оскале. Крылья его носа трепетали, мышцы на скулах подрагивали, желваки на челюстях надувались.

От чувства вины и собственного бессилия хотелось провалиться сквозь землю, убежать и разрыдаться, запершись в своей комнате.

«Хоть бы она не пришла, хоть бы не пришла», — молилась я, сама не зная, кому, и каждую минуту поглядывала на закрытую дверь.

Посмеиваясь, мадам Пим-глоу приказала приглашенной знахарке вколоть в вену пленника какую-то жидкость. Затем старая грымза ловко разжала зубы Древнего, вставив между ними короткую деревяшку, и насильно влила ему в рот густое зеленое пойло, пахнущее яблоками.

Ирвинг сопротивлялся. Часть зелья выплеснулась ему на грудь, но ведьма все равно осталась довольна проделанной работой.