Черничная ведьма, или Все о десертах и любви (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 8

— Простите, если что-то не так. У меня после всего голова идет кругом, я не до конца понимаю, что делать и что говорить.

Инквизитор усмехнулся.

— Ваш бургомистр верно говорил, у нас правовое государство. Знаешь, какой девиз у инквизиции?

— Служить и защищать, — ответила я. Саброра кивнул.

— Верно. Я давал присягу защищать от зла тех, кто нуждается в защите. Сейчас так получилось, что это ведьма. Ее обвинили в том, чего она не совершала, и едва не предали народной казни. Что мне следует делать?

Я пожала плечами. Поезд летел среди полей, сгущались сумерки, и нам предстояло провести эту ночь в одном купе. Вряд ли Саброра выйдет в коридор и до рассвета будет курить в окошко. Мне вдруг сделалось холодно, и из-за холода проступил жар, прилил к щекам.

— Отойти. Дать им сделать то, что они решили. Потому что я ведьма, — ответила я, понимая, что сейчас разревусь. В самую страшную минуту моей жизни появился человек, который за меня заступился — и это был инквизитор.

— Ответ неверный, — произнес Саброра и едва заметно улыбнулся. Я вспомнила то, что мне открылось, когда я смотрела в его глаза. Совсем недавно он был на моем месте, его била толпа, превращая кости в крошево, стремясь вколотить в мостовую того, кто убил дочку ведьмы. — Тебя надо было защитить — потому что ты нуждалась в помощи. Потому что ты ни в чем не виновата, просто тебя использовали. И теперь я буду искать ту, которая все это затеяла.

— А я буду для вас кем-то вроде наживки? — уточнила я. Саброра утвердительно качнул головой.

— В определенном смысле, — он протянул руку к десерту — булочкам с сахаром, повертел одну в пальцах и с недовольным видом положил на место. Я понимающе кивнула и поинтересовалась:

— Как думаете, там для меня найдется работа? В Марнахене нужны кулинары?

— Не сомневаюсь, — сказал Саброра. — На соседней улице с моим домом было кафе, попытаешь счастья там.

На том и порешили.

Проводник забрал посуду, а за окном тем временем окончательно стемнело. Поезд мягко летел во мраке, и я невольно задумалась: кто, интересно, смотрит из тьмы в наши озаренные светом окна? Может, та самая ведьма, которая затаила зло на Саброру и теперь летит за нами, строя новые планы? Саброра вышел из купе — я воспользовалась этим, чтобы сунуться в свою сумку и переодеться в чистое.

Инквизитор вернулся — на этот раз табаком не пахло. Закрыв дверь, он повернул защелку, приглушил свет ламп и принялся расстегивать рубашку. Я с ногами забралась на свою полку и судорожно стала вспоминать, каким заклинанием можно будет отбиваться, если он все-таки решит, что ведьма сможет расплатиться за его доброту лишь одним способом. Нет, заклинание тут не поможет, как и мои крики. Я уже успела убедиться, что ведьмам никто не придет на помощь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хотелось спросить: «А что это вы делаете?» — но я понимала, что буду выглядеть полной дурой.

Саброра снял рубашку, и я не сдержала удивленного возгласа: его тело было заключено в то, что я назвала бы корсетом — конечно, если бывают корсеты из тонких металлических полос, которые погружались прямо в плоть. Смотреть было жутко, но в то же время я испытывала какое-то болезненное любопытство и не могла отвести взгляда. У него было сильное тело — не грубая гора мышц, но в каждой черточке чувствовалась скрытая мощь, которая способна смять, раздавить, присвоить. У него было тело, на которое хотелось смотреть — и то, как металл его уродовал, заставляло меня замирать от странного и томительного чувства. Скривившись от боли, Саброра опустился на свою полку и попросил:

— Можешь ослабить зажим? Я тогда смогу лечь.

Я поднялась, приблизилась к нему — получается, вот с этим он прыгнул с балкона, чтобы меня спасти? Нет слов, просто нет слов. Как ему, наверно, было больно… Я заглянула туда, куда указал инквизитор: под правой лопаткой было нечто, похожее на крошечный кран.

— Вот это? — я оторопело дотронулась до него.

— Да. Поверни, я скажу, когда хватит.

По шее и лопатке Саброры пролегали старые шрамы, словно кто-то когда-то рвал его когтями. Аккуратно, стараясь ничего не испортить и не сломать, я повернула кран, послышался мелодичный звон, и инквизитор вздохнул с заметным облегчением. По металлическим полосам пробежали дорожки иероглифов и погасли.

— Что это? — спросила я.

— Система восстановления, — снизошел до ответа Саброра. — Спасибо.

Я пересела к себе — Саброра вытянулся на своей полке, и какое-то время мы ехали молча. Под мягкий перестук я успокоилась и стала погружаться в сон, когда Саброра негромко произнес:

— Это была не девочка. Это был фамильяр. Оживленная кукла, набитая ногтями и волосами, бинтами с покойников и могильной землей.

— Ох ты… — выдохнула я, не зная, что сказать. В груди сделалось горячо и больно.

— Вот так, — сказал Саброра и, приподнявшись на локте, я увидела, что он заснул.

Дорога заняла два дня, которые я проспала. Саброра выходил на станциях, покупал газеты, курил — когда он возвращался, мы обменивались какими-то незначительными репликами, и я засыпала снова. Ах, да — утром я закручивала его систему восстановления, а по вечерам ослабляла.

— Это еще долго носить? — спросила я.

— Еще неделю, — ответил Саброра. Я хотела было спросить, больно ли ему было, когда он прыгал с балкона, чтобы зарезать свиней, но потом решила не задавать лишних вопросов.

Меньше знаешь, крепче спишь. Когда мне стали сниться кексы, то я поняла, что тоже иду на поправку.

Марнахен мне понравился. Он лежал у подножия горы, которая напоминала многопалую лапу, что вцепилась в побережье — по склонам тянулась кудрявая зелень лесов, воздух пах соленым морским ветром и теплым сосновым ароматом и, стоя на вокзале рядом с инквизитором, я вдруг подумала, что не все так плохо.

Жизнь просто не может быть плохой, когда у тебя есть солнце и море.

Саброра жил на одной из главных улиц — когда черный жук такси вез нас по дороге, я так и чувствовала аромат роскоши, который сочился из-за витых оград домов, витрин дорогих магазинов и экзотических парков. Он был тяжелым и властным, приминающим к земле, и я с тоской поняла, что никогда не стану здесь не то что своей — меня и в служанки не возьмут.

Кому тут нужны мои кексы, десерты и муссовые торты? Здесь люди спят на веницейском шелке и едят с золота и серебра.

Дом Саброры — угрюмый, темный, старинный — стоял среди пышного апельсинового сада и, выйдя из такси, я раскрыла рот. Я никогда не видела, чтобы апельсины, такие огромные, такие рыжие, росли бы вот так, запросто: почему-то это зрелище удивило и потрясло меня, как ребенка. Надеясь, что я не выгляжу полной уж дурой, я потянулась за инквизитором: двери из красного дерева уже были распахнуты, и мимо нас промчался паренек в белом костюме слуги — вещи из багажника такси сами не выпрыгнут.

— Господин Энцо! Ну наконец-то, дождались! — из дома, опираясь на трость, вышел сгорбленный старик — я даже не поняла, сколько ему лет. Он казался древним, сотканным из пергамента и песка: наверняка видел Войну трех королей в начале прошлого века. Саброра обнял его с исключительной осторожностью и нежностью, старик всхлипнул, и по его смуглой щеке, иссеченной морщинами, пробежала слеза.

— Уж не чаял, не чаял снова вас увидеть, — проскрипел он. — А тут надо же, такие новости! — старик отстранился и посмотрел на Саброру с той невыразимой любовью, с которой деды смотрят на внуков, так, как мой дед смотрел на меня когда-то. Придерживая его под руку, Саброра обернулся ко мне и произнес:

— Познакомься, Гвидо, это Эдна Уиллоу, моя невеста. Эдна, это Гвидо, дворецкий семьи Саброра уже сто семьдесят пять лет.

Я стояла, приоткрыв рот и не зная, чему больше удивляться: тому, что Гвидо видел не только Войну трех королей, но и Тридцатилетнюю, которая была намного раньше и опустошила почти весь континент — или тому, что инквизитор отрекомендовал ведьму своей будущей женой. Гвидо всплеснул руками, с проворством, неожиданным для его возраста, приблизился ко мне и поклонился. Я решила, что на поклон надо ответить таким же поклоном, и старик заулыбался. Зубы у него, кстати, были не стариковские: белые, крепкие.