Пятнадцать ножевых 4 (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 30

В институт я попал, конечно, не с самого утра, здраво рассудив, что все руководители туда придут еще не скоро, а пока занимаются своими основными обязанностями. Но я не в деканат пошел, а к самим научным коммунистам. Лучше решить проблему на месте.

В преподской сидел как раз тот, кто нужен, ассистент кафедры Марков. Что-то кровожадное мелькнуло в его глазах, когда он увидел меня. Или мне показалось?

— Придется подождать, Панов, — иезуитским голосом сообщил он. — Заведующий сейчас лекцию читает.

Я посмотрел на часы. До конца пары оставалось каких-то семь минут. Можно даже здесь посидеть. Марков недовольно зыркнул на меня, когда я уселся за чей-то стол, выдвинув стул подальше. Завкафедрой вернулся через одиннадцать минут. Нигде, значит, с маршрута не сбился.

— Вот, Иван Гаврилович, смотрите, явился, — торжествующе ткнул в меня пальцем препод.

— А, Панов, здравствуйте, — пробормотал заведующий. — Знаете, я ценю вашу скромность, но можно было бы предупредить, что выполняете поручения в таком… такой организации… Идите, пожалуйста.

Ради выражения лица Маркова не жалко было и утро потратить.

Осталось только сходить в деканат и сообщить, что тревога оказалась ложной и никаких претензий ко мне нет.

— Скорее бы вы, Панов, выпустились. Хуже нет, чем работать со всякими юными дарованиями, одни заботы от вас и седые волосы внепланово, — сказал доцент Клочков, отмечая что-то в своих записях.

— Судя по вашей прическе, Антон Васильевич, до меня у вас таких не было, — улыбнулся я, глядя на нашего зам декана. — Но желание побыстрее выпуститься — это у нас совпадает. До свидания.

Ну, и снова на дачу к Суслову. Блин, докладывают же охранники куда положено, кто и сколько катается. И если фишка с бета-блокаторами — элемент злого умысла, а не раздолбайства отдельного докторишки, то моя роль в этой истории не останется незамеченной. Хотя... это уже случилось. Так и жалеть, значит, не о чем. Что там у них наверху после этого будет — даже знать не хочу.

А Михаил Андреевич прямо-таки расцвел. Порозовел, одышки почти нет, красавчик просто. Ни за что не скажешь, что ему восемьдесят. От силы семьдесят девять, не больше. Анализы оказались очень даже замечательными, если сравнивать с тем, что было до того. Наверняка кремлевский доктор запишет свою схему лечения как образцовую и будет пихать ее во все дыры. Может, ему даже премию дадут за спасение члена Политбюро.

Ну и всё. Послушал легкие деда в сто двадцатый раз за последние дни и признал, что интенсивное лечение больше не требуется. Небулайзером и без меня воспользоваться смогут, если что.

— Уверенно идем к стабилизации состояния, Михаил Андреевич, — по возможности нейтрально сказал я, заканчивая осмотр. Бравурными интонациями пациент и на службе уже объелся. — Вам бы сейчас, по окончанию курса лечения, в санаторий органов дыхания. Закрепить результат.

— Некогда сейчас, — проскрипел дед. — Нельзя никуда уезжать. Дома полечусь.

— Вы извините, конечно, мое дело маленькое, — продолжил я давить, — но организм может и не выдержать. Я без иносказаний. Звоночек прозвенел громко. Еще немного, и на вашем доме на Большой Бронной уже дырки бы на фасаде сверлили под мемориальную доску.

Суслов отвернулся, помолчал. Ясен пень, про посмертие в таком возрасте слушать не хочется ни грамма. На шутку никак не тянет. Но таково селяви.

— Я подумаю, Андрей Николаевич, — тихо ответил он. — И спасибо вам... за труд.

Протянул конверт. Сам. Ого! Я на выходе заглянул. Пятьсот рублей. Не велика сумма, но приятно. Грех жаловаться.

Николай Евгеньевич Шишкин добро помнит. Я ему тему с ингибиторами АПФ подогнал, он ее развил, лекарство начал внедрять, плюшки получил. Смотришь, фронт работ расширит, в членкоры изберется. А мне не жалко, пусть растет мужик. Из всей их семейки он самым порядочным оказался.

Короче, за хлебную тему он меня отблагодарил. Сначала позвонил, узнал, дома ли я, удобно ли встретиться. Проявил вежливость. Ну, и подъехал, привез два здоровенных пакета со всякими пищевыми прелестями. В ЦКБ нынче облагодетельствовали народ спецзаказами.

Чаю попили, кота погладили, светскую беседу провели. После чего Шишкин отчалил, пообещав вывод нашей молодой семьи в хороший ресторан.

А мы с Аней сели разбирать дефициты. Впрочем, сейчас в эту категорию входит всё, кроме хлеба с молоком и рыбных консервов типа «Килька в томате». Очень скоро мы разложили трофеи на три неравные кучки. В первую вошло бухлишко. Бутылка «Столичной» в экспортном варианте, полюбившийся мне «Юбилейный» коньячок от армянских товарищей, модный вермут "Чинзано", ликер «Шартрез» благородного изумрудного цвета с родины напитка, и «Джек Дэниэлс», на абы какой, а сингл баррель, который крепостью девяносто четыре пруфа, или сорок семь градусов, если переводить на человеческий язык. Вторая кучка состояла из того дефицита, что можно хранить долго: икра зернистая, колбаска сырокопченая, и прочее добро, малодоступное населению. А вот содержимое третьей кучи надо было употреблять быстро, пока не пропало. Понятное дело, что красивущий ананас на шкаф в виде украшения не поставить, а великолепный осетровый балык надо съесть, пока он не завонялся.

— Давай завтра к твоим съездим, — предложил я. — Гостинцами похвалимся, да и так проведаем.

— Сейчас позвоню, — согласилась Аня. — Только ананас никому не отдам, сами съедим. Даже если сию минуту сладкая парочка припрется, пока не закончится, хрен им дверь открою.

Никто не пришел, и мы слопали фрукт в две глоточки, совершенно негигиенично облизывая стекавший по рукам сок. А потом громко занимались сексом, в том числе и назло Пилипчук, чем-то шебуршавшей у себя на балконе. Может, Оксане Гавриловне вибратор подарить? Привезу из дальних странствий, презентую, смотришь, она станет на радостях сторонницей мирного сосуществования. Высказал идею Ане, которой заодно пришлось объяснить, что такие полезные девайсы за границей продаются совершенно свободно и покупать их совсем не стыдно.

— Мне тогда привези, буду утешаться, пока ты по своим секретным пациентам пропадать будешь.

— А для себя искусственное влагалище, — вспомнил я анекдот, — когда устанем, соединим приборчики, пусть трахаются, пока мы спать будем.

— Кстати, мне вот девчонки пошлый анекдот рассказали, — сказала Анечка, отсмеявшись. — Заболел мужик, вызвали врача. Тот посмотрел, и говорит жене: устал он, надо его беречь, холить, позволять вольности всякие, а то и умереть может. Уходит доктор, больной и спрашивает, какой вердикт? Жена вздохнула, и говорит: сказал, что умрешь.

Перефразируя — кто в городской скорой служил, тот в цирке не смеется.

— Это разве пошлый? Я тебе сейчас расскажу прямо первое место в этой категории. Трахаются муж с женой, десять минут, двадцать, никто кончить не может. И так пробовали, и сяк, устали, мокрые. Жена и спрашивает мужа: что, тоже никого представить не получается?

— Дурак, — Аня больно ткнула меня кулачком под ребра. — Мне никого представлять не надо.

Повезли мы Азимовым вискарь и половину того самого балыка, который почти довел до инфаркта бедного котейку. Он мужественно сидел на табуретке и делал вид, что лежащий на столе кусок, источающий такие ароматы, совсем его не интересует. А лапа, тянущаяся к продукту со скоростью миллиметр в секунду, живет сама по себе. Когда до рыбы оставалось буквально пол сантиметра, я рявкал: «Кузьма!», и все возвращались на исходную. Кто думает, что этому гаду ничего не дали, тот глубоко ошибается: грамм сто заточил, мерзавец. Просто некоторые жители нашей квартиры не могут противостоять рыжим попрошайкам. Главное, когда я прошу немножечко, то отказывать легко, а когда вот это недоразумение начинает выплакивать, то сразу: «Ой, на тебе кусочек, Кузенька». Вот так люди становятся антисемитами и котоненавистниками. Только громадная сила воли в смеси с гуманизмом высочайшей степени не дали мне до сих пор этот само собой напрашивающийся шаг сделать.